Странные занятия - Пол Ди Филиппо

И тем не менее Шенда почему-то так и не прониклась Верой, или Вера не сумела проникнуть в нее. Приблизительно в то время, когда от нее ожидали, что она всем сердцем примет Сантерию, она завела дружбу с чернокожими одноклассниками (соблазнительное наследие отца), и обычаи кубинской родни почти перестали ее интересовать: такие устаревшие, немодные.

Испытав убеждения племянницы и убедившись в ее упрямстве, Тити Яйя не стала ее принуждать. Лишь время от времени мягко напоминала, что дверь еще открыта.

Сантерия не проповедует, не занимается миссионерством.

К ла Иялоче приходишь, потому что нуждаешься в помощи ориша.

И теперь Шенда здесь.

Но, возможно, уже слишком поздно.

Тити Яйя нагнулась погладить Кенаря и прошептала что-то ему в ухо.

Пес завилял хвостом — точно маленький пропеллер завертелся. Потом сантера обратилась к Шенде:

— Посадите этого человека на стул. И развяжите его.

— Но, Тити, он же убийца!

— Здесь он не сможет причинить зла.

С помощью Турмена Шенда сделала, как велено. Попавший в западню убийца был покорнее, чем можно было бы ожидать.

— Твоя тетя… — прошептал Турмен. — Она что-то вроде колдуньи?

— Нет, не колдунья. Она жрица.

— О! Странное место. Но приятное. Знаешь… когда мы сюда приехали, у меня дико болела голова, но сейчас прошло.

— Так всегда бывает.

В другом конце комнаты Тити Яйя, теперь уже босая, не обращала на них внимания. Она совершала форибале: простерлась перед алтарем.

Алтарь был посвящен Бабалу-Айе.

Лай Бабуи, как окрестила его когда-то пятилетняя Шенда.

Святой Лазарь — вот какую гипсовую католическую оболочку выбрал себе ориша: облаченный в набедренную повязку, весь покрытый язвами бородатый нищий с клюкой и верным псом, который никогда от него не отходит.

Тити Яйя поднялась и, разрывая в клочья волокна с кожуры кокоса, окропляя священные камни, скрытые в цветастой супнице, распевая на языке йоруба, просила его о помощи.

Прервавшись, она повернулась к гостям:

— Мне нужен деречо.

Кошелек Шенда забыла в машине.

— Дай мне доллар, — попросила она Турмена.

Порывшись в карманах, Турмен протянул ей банкноту.

Шенда передала ла Иялоче, которая заткнула доллар в нишу за статуей.

Церемония была долгой и сложной. Пережитое начало сказываться на Шенде. Она поймала себя на том, что, несмотря на все ужасы и неразбериху эмоций, у нее слипаются глаза. Шенда бросила взгляд на Турмена Свона. Тот был сама сосредоточенность — как и бдительный Кенарь. Подручный «Мараплана» — «Изотерма» по-прежнему сидел неподвижно, глаза у него были закрыты, как ставни.

Внезапно Тити Яйя резко повернулась и оказалась совсем рядом с ними. Она как будто не двинулась с места, словно сама комната обернулась вокруг нее.

Но ее глазами смотрел Бабалу-Айе.

Обеими руками старуха схватила убийцу за пояс. Его тело дернулось, точно от удара током, веки резко поднялись.

Старуха (или, точнее, ориша в ней) подняла его так, будто он ничего не весил, и держала без видимых усилий.

Голос Бабалу-Айе походил на нутряной рык:

— Говори!

И убийца, назвавшись, изложил свою историю.

История Силокрафта Дурхфройде заняла много часов. Шенда и Турмен сидели, завороженные чудовищностью извечного всепроникающего зла, о котором говорилось в ней. Задолго до того, как Дурхфройде закончил, сквозь тюлевые занавески просочился рассвет. И все это время Бабалу-Айе держал его под потолком, будто куклу.

Когда наконец рассказ завершился, Бабалу-Айе бросил Дурхфройде назад на стул. Ориша покинул свою служительницу. Тити Яйя вернулась, но на позаимствованном богом теле сверхчеловеческие усилия как будто не сказались.

Шенда потерла слипающиеся глаза.

— Тити Яйя, что… что он такое?

— Эгунгун, пустая скорлупа. Он одержим мертвецом, духом человека, которым был когда-то.

— Зомби? — подал голос Турмен.

— Можно сказать и так.

— Что нам с ним делать? — спросил Турмен.

— Надлежащим заклинанием я могла бы положить конец его искусственной жизни… — предложила ла Иялоча.

Шенда же думала о колоссальных злодеяниях, сотворенных Дурхфройде и «Лигой Финеаса Гейджа». Она приняла решение.

— Нет. Разбуди его настолько, чтобы он осознал, что с ним сделали. Кое-что в его истории наводит на мысль, что он уже вспоминает. А потом… отправь его назад к хозяевам.

Тити Яйя коснулась запястья Шенды.

— Это пробудит могучие огромные неуправляемые силы, дочка. Ты стравливаешь двух ориша. Ты готова к последствиям?

Но ее воспитанница сама себе казалась пустой скорлупой. Жалость, раскаяние, страх, надежда, ненависть — все было пустыми, ни с чем не соотносимыми словами. Ее тело стало тонким, как лист бумаги. Усталость снедала ее изнутри.

— Я знаю только, что не хочу жить в мире, где возможно такое. Давай покончим с этим, если сумеем.

— Хорошо.

Тити Яйя ушла на кухню. До Шенды и Турмена доносились звуки открываемых бутылок и банок, пущенных в ход мисок, ложек и венчиков для взбивания.

Сантера вернулась с двумя пузырьками чуть различных по цвету мутных смесей: один был заткнут пробкой, другой открыт. Остро пахнущей жижей из открытого пузырька она помазала колени, локти и голову Дурхфройде, а остаток заставила энгугуна проглотить. Все это время она пела.

Глаза эгунгуна закатились, конечности задергались. Кенарь тявкнул. Дурхфройде судорожно поднялся. Когда зрение его прояснилось, он выбежал из casa de santo.

Шенда поняла, что пора уходить и им.

— Ты ведь знаешь, Тити, я никогда не смогу тебе отплатить.

— Это я перед тобой в долгу, дочка. Мне следовало быть с тобой строже, заставить тебя надеть Ожерелье, вынудить принять защиту ориша. А теперь, боюсь, слишком поздно. Боги не любят, когда ими пренебрегают так долго. А если ими пренебрегать, они становятся мстительны. Но я буду трудиться для тебя.

— Спасибо, Тити! — Шенда обняла тетушку. — О большем я не прошу. Пойдем, Турмен. Я отвезу тебя домой.

Турмен с Кенарем пошли вперед. У входной двери, когда Турмен уже спустился по лестнице и вышел на улицу, Тити вложила в руку Шенды второй пузырек.

— Это для твоего больного парня, милая. Зелье ему поможет.

Для парня?

Шенда задумчиво поглядела на Турмена.

Для парня.

Разве от Тити Яйя что-то укроется?

12

«Пещера, непомерно большая для человека»

Через месяц о проделанной операции напоминал только небольшой пластырь на виске у Самуэля Стейнса. Даже в тусклом свете заброшенной станции подземки Твигг сумел уловить в глазах нового члена могучее сознание безграничной свободы, даруемой изменением нейронов.