Приглашение в зенит (авторский сборник) - Георгий Гуревич

Да это противоречит всей истории жизни на всех планетах! Нигде сапиенсы не произошли от травоядных, сосредоточенно жующих обильную пищу. У всех у нас предки плотоядные или плодоядные, вынужденные ловить, искать, выбирать пищу. Мы все — потомки сложно живущих, сложно живущие существа. Не хотим носиться по эфиру без сожаления, без раздумья. Не хотим деградировать! Единственное утешение: идея переселения в эфир просто неосуществима.

6. ПСИХОПОЛИГОН

Физики предлагают переделать физический мир, биологи — тело сапиенса. А почему молчат психологи?

Мы же видим, что главные осложнения возникают из‑за психологических противоречий, из‑за неразумности нашего разума: надо, но не хочется, надо, но неприятно. Все оттого, что “приятно” связано с нашим собственным телом, а “надо” — с отдаленным, с далеким будущим, с далекими существами, с далекими мирами.

Но тело‑то у нас унаследовано от животных.

Мы читаем: надо бы переселяться в далекие галактики, опасаемся, что переселенцы разорвут связь со старой родиной, потерявши экономические интересы.

Надо бы переселяться в межпланетное пространство, но опасаемся, что слишком сытые и уютно устроенные потомки потеряют интерес к работе, деградируют. Надо бы перевоспитывать субсапиенсов, но опасаемся, как бы сами мы не заразились от них грубостью.

Опасаемся, опасаемся, опасаемся! Боимся своей собственной нестойкости.

Видимо, пришла пора перестраивать психологию, свой строй эмоций, слишком связанных с собственной личностью, со своим телом.

Всегалактическому населению нужна всегалактическая психология.

Нужны сапиенсы, принимающие к сердцу одинаково интересы близких и интересы далеких.

Не теряющие жажды деятельности, когда сыты и обогреты.

Не теряющие интереса к прогрессу, даже если нет материального кнута. Давно пора создать психополигон для создания новой психики.

7. ТЕМПОПОЛИГОН

Мы, работники полигона имени Здарга, вносим еще одно конкретное предложение.

Деятельность наша общеизвестна: мы проверяем, подсчитываем, как увязаны константы пространства, времени и энергии.

Мы моделируем иные миры, с иными законами, прикидываем, какие вам придутся по душе. И среди наших “безумных” моделей есть очень соблазнительная — модель с двухходовым временем. Пусть рядом будет два мира — с нормальным, медленно ползущим и тут же — с быстротекущим. Пусть для начала будет полигон быстротекущего времени.

В нормальном, даже замедленном, будут жить рядовые сапиенсы. Будут медленно расти. Медленно есть.

Медленно расселяться. Медленно рождать новые потребности.

А в быстротекущее время мы переведем науку. Переселим туда ученых, чтобы они успели быстро–быстро решить все насущные вопросы: найти или предложить новые миры для поселения, новые пути для удовлетворения, чтобы успели провести те долговременные опыты для создания новой нравственности, новой этики, новых эмоций и новых стремлений, которые требуют нескольких поколений, по мнению уважаемого делегата планеты ТСТ-237 (Их–Лирика. — К. К.).

Два времени — житейское и исследовательское!

Мы предлагаем для опыта создать быстротекущий мир на нашем полигоне имени Здарга. Увидите, сколько умственной продукции мы выдадим через годик по вашему медлительному счету.

Факты покажут.

ЗЕНИТ–ЗЕМЛЯ

Как, уже?

Совсем не собирался я отбывать, иные были планы. Я захлебнулся в потоке идей, хотел поприсутствовать, поглядеть, пощупать. В Галаядро хотелось бы слетать хоть разок, и в атомное ядро спуститься самолично, и в подпространство проникнуть, и в надпространство. И на Психополигон попасть бы, и Темполигона дождаться. Как успеть всюду? Не разорвешься.

Впрочем, для звездных сапиенсов и такое возможно. Не разорвешься, но можно удвоиться… учетвериться. Вчетвером мы (четыре “я”) увидим вчетверо больше.

— А к жене вы тоже вернетесь вчетвером? — спросил Граве.

Я замялся. Верно, это затруднение я не обдумал. Не страшно, если в Шаре будет четыре одинаковых корреспондента, все с длинным носом и покатым лбом.

Но на Земле им будет неуютно. У всех одинаковые воспоминания, все четверо будут считать себя мужьями моей жены, хозяевами моей квартиры, авторами моих книг.

— Мы бросим жребий, кому возвращаться, — сказал я бодро. — Один поедет сразу же, прочие задержатся здесь, будут собирать материалы.

— И скучать не будут?

— По–моему, наш Человек вовсе не рвется на свою разлюбезную Землю, — съехидничал Гилик. — Он за любовь на расстоянии. Сочувствует непросвещенным землякам, но жить предпочитает с нами, в высококультурном небе.

Жизнь прожить в Звездном Шаре? Весь век быть зевакой в музее, копить материалы, учиться и учиться? А учить когда, когда отдавать накопленные материалы? Нет, нет, я здесь временно, я космический корреспондент. Насобираю сведений и засяду за машинку, отчет писать. Но нелепо уезжать сейчас, в самом начале, уподобиться студенту, бросающему институт после первого семестра.

Однако это не значит, что я не скучаю, не мечтаю о возвращении. Каждый вечер перед сном, если только выдается четверть часика свободных, мысленно смакую возвращение. Вот я на вокзале, из Ленинграда приеду же, спешу по подземному переходу в метро, с удовольствием вдыхаю запах сыроватой штукатурки. Покачиваются синие вагоны на стыках, пассажиры покачиваются в лад. Все настоящие люди, и без анапода выглядят людьми, и пахнут по–людски, и разговаривают по–человечески. И я покачиваюсь с ними в одном ритме — равноправный пассажир, смотрю, как прыгает кабель вверх–вниз на полуосвещенных стенах, жду, пока не замелькают за окнами розово–мраморные лотосы. Лотосы — это моя станция! Тоннель всасывает синие вагоны, а я торопливо скольжу меж лотосами, бегу по шахматному полу, розовому с серым.

До чего же приятно перебирать подробности!

Преодолевая упругий ветер, открываю дверь из вестибюля на площадь. Справа киоски, и слева киоски — цветочный, справочный, газетный. Приветливый инвалид предлагает сегодняшние. Газеты как газеты — бумажные и все одинаковые. Общественные газеты, не эгоистические листки звездного информатория. Мороженщицы в белых халатах поверх ватников, поеживаясь от холода, предлагают “стаканчики” и “на палочке”. Мимо, мимо! У чугунной решетки не забыть бы посмотреть направо. Осторожно, переход! Земные машины не умеют перескакивать через прохожих. Дальше сад, наполненный мамами и колясочками. Подъезд номер три. Крутая обшарпанная лестница. Отчаянное воззвание на эмалированной пластинке: “Дети, не допускайте порчи стен, окон, дверей и перил в лестничной клетке!” Скорее, скорее, как лениво тянется лифт на шестой этаж! От звезды к звезде я перемещался в зафоне проворнее. Рыжая дверь с потускневшей латунной планочкой. Моя фамилия! Не снята! Звоню! Переминаюсь от нетерпения! Ох, знакомая походка. “Кто там?” Отвечаю: “Свои”. Жена открывает, круглолицая, круглоглазая, милая такая! Ахи, охи, вздохи, слезы, упреки: “Где был, почему не писал, разве можно так?” И тут же волнение: “В доме шаром покати Я сейчас в магазин, одна секундочка”. Как будто самое главное на свете: немедленно накормить до отвала.