Московский миф - Дмитрий Михайлович Володихин

бетонометаллическом месиве абстрактных форм и в утлой роскоши «мерсов» ничего живого. Это не новое, это морок, безвременье, тяжкий хмельной сон, отягощенный кошмарными видениями. Чем тут дорожить? Чем восхищаться? Что продолжает древнюю судьбу Москвы, а не противуречит ей? Пустое отвергается, но ведь на то оно и пустое. Однако лишь только появится нечто родственное багрянородной душе Москвы, так сразу же становится оно своим, срастается с нею нерасторжимо. Например, когда дворец в Царицыне, брошенный еще при Екатерине II, был достроен, мгновенно стал он частью державной Москвы, мгновенно был ею принят. Храм на Бутовском полигоне – плоть от плоти истинной Москвы. Как, впрочем, и величественный Троицкий храм на Борисовских прудах, посвященный тысячелетию Крещения Руси, выполненный в византийском стиле, расписанный Василием Нестеренко со товарищи. Или нарядные храмы Святой Троицы в старых Черемушках, Иконы Пресвятой Богородицы «Державная» в Чертанове… Или скульптуры работы Вячеслава Клыкова… Или живопись Павла Нестеренко, Ольги Крестовской, Валерия Харитонова… Или подземный музей на Манежной площади…

Миф, который порождается истинной Москвой, принимает образ надежды. Москва христианская, византийско-русская обещает новый рассвет. Обещает мост из прошлого в будущее, пролегающий над грязным болотом настоящего. В этом мифе нет ни тьмы, ни безнадежности. Напротив, он наполнен солнцем, ощущением начинающейся весны, ароматами цветущей черемухи и сирени. И пусть весна эта едва-едва выбирается из грязных, смерзшихся снегов, пусть холодными водами залиты низины, пусть дороги разбрюзгли, а все-таки она неостановимо катится к лету, к очередному расцвету русскому. Москва-вторая – навигатор будущей России, прошедшей Второе Крещение и рехристианизирующей мир.

Последние двадцать лет, если не больше, Россия мается толками о конце света. И как великую истину образованные верующие воспринимают известные слова: «Сейчас позднее, чем кажется».

Крушение Советского Союза, отступление России, страшные потери наши в людях, в культуре, в экономике столь многих заставили почувствовать биение апокалиптического пульса… Сегодня. Днем. Может быть, вечером. В крайнем случае завтра на заре! Четыре всадника поскачут над холодеющей землёй, и ангелы вострубят, и кровью обернется вода, и усталые люди увидят торжество справедливости. Тех, кто столько терпел, поведут в Царствие Христово. И пусть еще куражится антихрист, конечное торжество не за ним.

А может быть, уже он среди нас? Может быть, Последний Суд уже идет, и с книги упали печати, и процесс над людскими душами длится десятилетия, если только не века? Ждёте антихриста в гости? Так он на пороге вашего дома! Вот здесь он! Нет, – вон там! И это не человек, это «мысленное обольщение», его и увидеть-то сумеет далеко не каждый, но всякий, кроме истового праведника, покорится.

В глухих старообрядческих деревнях 90-е обновили уверенность в том, что Апокалипсис переместился из будущего в настоящее. И там твердо знали: антихрист явился, двенадцать черных апостолов его сидят по столицам и творят злое дело. Старенькая бабушка, какая-нибудь Елизавета Савиновна или Кавронья Марковна, без страха открывала дверь любому человеку, пусть и глушь, пусть и бродят беглые уголовники, а на вопрос: «Как вы только не боитесь?» – отвечала с томительным желанием быть испытанной, пострадать за веру и получить верное спасение как мученица: «Чего ж бояться? Пророчество уже исполняется».

На наших глазах светлое, благое, дарующее надежду учение о Катехоне трансформируется в кошмар духовного самозапирания. Святая Русь в кольце фронтов! И все ворота на засов! Мы не допустим к себе врагов! Мы встретим их кличем славных бойцов! А если враги, исчадия ада, уже внутри нашего города, если вошли они в наш дом, не станем есть вместе с ними, не будем вести с ними бесед, молча умрем под их топорами, но только не заставят они нас изменить Отцу Небесному!

Время наше обольщает умных, крепко верующих людей сделаться новыми старообрядцами. Забиться в подворотни, убежать в горы, укрыться в пещерах, молчать и трястись. Будто мы не Церковь, а секта. Или бросить в шикарную иномарку гранатой, откопанной на местах сражений Великой Отечественной, выйти на площадь и обличить густой мрак, давящий на грудь, забивающий легкие липкой слизью… Умрем же за аз единый! За старый советский паспорт и в борьбе против ИНН!

Многие, слишком многие испытывают желание совершить какое-то дикое ритуальное самоубийство. С громким молитвенным пением облиться бензином на Красной площади и попросить друга поднести спичку к волосам. Дабы формально на небесах это не было засчитано за смертный грех самоубийства.

И… что?

Вот так, в глухой обороне, провести всю жизнь?

За страхом Божьим – очень полезной, очень важной вещью, вот только не главенствующей в жизни христианина, – перестать видеть любовь Господню, перестать ощущать благость Творения, отложить благодарения Богу за Его милосердие и щедрость? А потом страх Божий заменить на какое-нибудь чучело, вроде страха глобализации или страха перед тем, что не спросил у духовника, можно ли есть креветок по постным дням?

Не Святая Русь оказывается в кольце фронтов, а душа затравленного, запуганного христианина, готового уйти в затвор, чтобы в затворе найти светлый град Китеж, но находящего только вонючий сырой подвал.

В таких условиях Катехон обретает скверное и мутное значение жестокой силы, которая способна лишь ставить высокие стены, сажать на кол отступников, да сберегать последние, крохотные лоскуточки света для ничтожной кучки «истинно праведных».

Но это ли – Катехон?

О Катехоне сказано в том месте 2-го послания святого апостола Павла к Фессалоникийцам, где говорится о новом пришествии Христа. Тогда, как и сейчас, нашлись люди, которые считали, что конец близок, а потому бросили свои повседневные занятия и труд. Их вразумлял Павел: «Молим вас, братия, о пришествии Господа нашего Иисуса Христа и нашем собрании к Нему, не спешить колебаться умом и смущаться ни от духа, ни от слова, ни от послания, как бы нами посланного, будто уже наступает день Христов. Да не обольстит вас никто никак: ибо день тот не придет, доколе не придет прежде отступление и не откроется человек греха, сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога. Не помните ли, что я, еще находясь у вас, говорил вам это? И ныне вы знаете, что не допускает открыться ему в свое время. Ибо тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь. И тогда откроется беззаконник, которого Господь Иисус убьет духом уст Своих и истребит явлением пришествия Своего того, которого пришествие, по действию сатаны, будет со всякою силою и знамениями и чудесами ложными, и со всяким