Дети Хедина (антология) - Людмила Минич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лист лобовой брони сверхтяжелого танка проваливается внутрь машины; башни взлетают в воздух на столбах чадного огня.
Разом взрываются десятка полтора машин сопровождения.
Коптер превращается в огненный цветок.
Тело фабрики рвется на несколько частей, бьющихся в агонии детонаций, словно рассеченный лопатой дождевой червь.
Умно, думает Костив. Пуля в танк, картечь по площадям. Умно.
Миг. Удар звуковой волны отключает слух.
Гаснут метки в сетке визира. Сканеры по-прежнему не отрабатывают цель.
Загонщики на позиции.
С предельной дистанции Сенгат бьет по занавескам кислотной гранатой.
Круговая волна пламени открывающейся диафрагмой разбегается по опадающему черными хлопьями тюлю.
Миг.
Миг.
Целый удар сердца Костив видит ее в открывшемся проеме окна.
Она прекрасна.
Мягкий овал лица в обрамлении водопада золотых волос, на которых серебрится иней. Бледная кожа щек покрыта коростой льда. Ресницы – частокол ледяных игл.
Ледник. Пряталась в леднике. Умно, думает Костив. Провела нас. Они немного тугодумы, но учатся дорого продавать свою жизнь. Они знают, что пощады не будет. Отсюда и это выражение лица. Безмятежность обреченного. Лишь губы плотно сжаты, лишая ее сходства с Джокондой. И глаза…
Глаза совершенно точно наполняет ненависть. Высшей пробы. Кристально чистая. Бритвенно острая. Бьющая через край.
Взгляд обжигает Костива. Мадонна превращается во врага.
В добычу.
Миг. Титаническое ружье медленно переламывается пополам. Пружина экстрактора выплевывает дымящиеся цилиндры гильз.
Рука с пальцами толщиной в человеческий рост посылает в стволы новую пару.
Второй номер врубает ускорители и уходит вперед, вращаясь вокруг продольной оси.
Загонщики в створе окна.
Миг. Стволы идут вверх.
Костив летит прямо в бездонный колодец жерл.
Полные яростного огня льдинки глаз щурятся на него поверх стволов, безошибочно распознав в нем смерть.
Миг. Загонщики синхронно врываются в оконный проем, гася ускорение расписными веерами парашютов.
Пара нарисованных на них огромных нечеловеческих глаз открывается вдруг у лица добычи, заставляя ее инстинктивно отшатнуться.
Дуплет. Турбулентность от промчавшихся мимо десятков тонн свинца валит Костива в штопор. Активируются ускорители, окрашивая мир красным маревом перегрузки.
Миг. Гигантская мухобойка приклада сбивает одного из загонщиков, и тот проносится мимо Костива кометой из безвольно раскинутых конечностей и сломанных крыльев, оставляя за собой шлейф гемолимфы, хлещущей из сочленений брони.
Сенгат бешено вращающимся снарядом входит в подреберье добычи.
В неслышном крике распахивается бездонный провал рта.
Мгновением позже, предельно усилив жесткость головной брони и убрав крылья, Костив влетает в него, проламывая небо и вонзаясь в мозг.
Еще через миг, наполненным движением сквозь тесную влажную темноту, он вырывается наружу в облаке алых брызг и костной муки, опутанный червонным золотом волос, жжет путы импульсом боковых дюз и раскрывает крылья, гася ускорение встопорщившимися чешуями закрылков.
За его спиной гигантская фигура начинает величественное падение в пропасть улицы.
Все.
* * *Одуряюще пахло сырым железом.
С края тротуара Костив наблюдал, как уцелевшие модули фабрики активно вгрызаются в еще теплую плоть нового месторождения. Внизу бронетранспортер, помогая себе водометом, форсировал ленивый багрово-красный поток. Солдатики откровенно таращились на покрытого коростой свернувшейся крови охотника. Костив и без акустических усилителей знал, как они называют его меж собой.
Таракан.
Если разобраться, все мы здесь – тараканы.
Подошел Сенгат, от кончиков антенн до пят залитый бурой массой с острым запахом желчи. Средней парой рук он прижимал к грудным пластинам исходящий паром темный ком. С кома капало чернотой.
Сенгат разорвал ком надвое. Половину протянул командиру.
Кивнув, Костив сунул в рот кусок Пищи Богов и заработал жвалами.
Трофимова Надежда
Черный брат
Things we do for love
Ройне почувствовал на себе любопытствующие взоры еще до того, как увидел над Кричащим лесом башни Обители Забытых Детей. За ним следят. Само по себе это было неудивительно. Обитель никогда не подпускала к себе чужаков. Вот только он не был чужаком. И они это знали. Пусть он и ехал на нарядной гнедой лошади, и легкий ветер трепал его отросшие светлые волосы, и одежда на нем была коричневого и зеленого цветов, но его плащ все еще оставался черным. Забытые Дети предпочитают черные, серые и белые цвета. Как и он сам когда-то. Но с некоторых пор для него многое изменилось, и скоро поменяется окончательно и навсегда. Он верил в это. И торопил коня, чтобы как можно быстрее потом вернуться назад. Туда, где его действительно ждали. Только его.
Обитель Забытых Детей высилась над Кричащим лесом уже больше тысячи лет. Сохранились лишь разрозненные предания о тех, кто выстроил эту неприступную крепость на крутом утесе в отрогах Мерцающих гор, так же как и о тех, кто придумал использовать ее как приют, где получали кров и воспитание несчастные мальчишки, кому не повезло оказаться на улице. Все матери Шести Благословенных Земель пугали своих непоседливых чад, чтобы они не смели зевать по сторонам, находясь вдали от дома, ведь Серые братья в любой момент могут появиться из-за угла и спросить: «Где твой дом, дитя?» И если дитя не сможет дать ответ, его тут же заберут в Обитель и со временем превратят в такого же Серого брата. Или, что хуже, в Черного. И лишь те, кто сможет дожить до времени, когда их волосы сами побелеют, станут благословенными Белыми братьями, чтобы молиться за простых грешников и учить их мудрости.
Ройне белые плащи не привлекали никогда. Сколько себя помнил, он всегда с восторгом провожал взглядом черных всадников на черных как смоль конях. И мечтал, что однажды и за его плечами будет развеваться такой же плащ. Младший брат Ториш слушал его чаяния с интересом и с опаской. Ему была больше по нраву предопределенная от рождения судьба: дети кузнеца, они с малых лет помогали отцу и потихоньку постигали секреты его ремесла. Только Ройне считал, что его руки не созданы для молота и кузнечных мехов, куда лучше в них будет смотреться черненая рукоять меча, выкованного Серым мастером для Черного брата. Он решил сбежать один, тихо и незаметно, и вовсе не собирался забирать младшего брата с собой, только Ториш сам увязался за ним в тот день. И когда Серый брат задал свой вопрос, а Ройне промолчал в ответ, Ториш почему-то тоже не признался, что знает, где их дом. Тогда они в первый раз проехали через Кричащий лес в Обитель, и через десять лет Мать укрыла их черными плащами.
«Интересно, где сейчас Ториш? – подумал Ройне, придерживая гнедого перед опасным участком горной тропы. – Было бы неплохо, если был он был сейчас в Обители. Повидались бы напоследок…»
Ройне вздохнул, и губы его скривила невеселая усмешка. Черные братья не поддерживают отношения с мирскими людьми, все их друзья, вся их родня – только такие же Забытые Дети, отрекшиеся от своего прошлого. И Ториш больше не будет Ройне братом ни по имени, ни по названию. Только по крови. «Но… кровь ведь ничего не решает». Если только его брат снова не захочет пойти за ним, как тогда, в детстве. Но сейчас он уже не восторженный мальчишка, он не позволит младшему брату наделать новых глупостей. У него есть, куда идти. А Ториш… Торишу в его новом мире места уже не было.
Перед последним поворотом Ройне накинул капюшон. Мелкая дурацкая уловка. Светлые волосы все равно не укроются от взоров братьев, как и цветная одежда. Но все равно ему было стыдно проходить под взором Каменных Псов у ворот таким… нечерным.
– Я имею право… – едва слышно прошептал он охранным статуям и стянул с руки перчатку, чтобы предъявить братьям-привратникам клеймо на костяшках пальцев – отличительный знак Детей и пропуск в Обитель.
В глазах Серого брата мелькнуло удивление: он узнал шифр метки, но не узнал ее обладателя. Да, Ройне, когда уходил отсюда полтора года назад, был совсем другим.
«Это плата», – напомнил он себе и, широко улыбнувшись так, как он всегда улыбался, откинул капюшон с головы.
Серый брат-привратник склонился в почтительном поклоне: клейму он поверил больше, чем своим глазам, и не рискнул выказать неуважение Черному брату. «Бывшему Черному… Но об этом он еще не знает…»
Ройне ехал неспешным шагом по Обители, в которой провел большую часть сознательной жизни. Здесь как будто ничего не изменилось со времен ученичества. И он готов был поклясться, что будь у него сейчас спутник – ученик Обители тысячелетней давности, – и тот бы не нашел здесь никаких новшеств. Даже краски, которыми были выкрашены окна и двери домов, были те же – черные, серые и белые. Ройне почему-то думал, что, оказавшись здесь вновь, он испытает сожаление и усомнится в том, что хочет сделать, но ничего подобного не было. Он ехал по улице, он видел дома, и деревья, и людей, но уже был словно чужой тут. И понимание этого наполняло его силой, которая, несомненно, ему сейчас понадобится. Ведь, как известно, Мать Юма не любит слабых детей.