Гавань измены - Патрик О'Брайан

— Вы не присоединитесь? — спросил Рэй из-за спины.

— Нет, — ответил Стивен. — Я обещал своему крестному никогда не садиться играть в кости, когда он спас меня от одной печальной обдираловки в дни моей молодости, и теперь ограничиваюсь картами.

— Как насчет партии в пикет?

— С удовольствием.

За карточной игрой Мэтьюрин не был самым дружелюбным из смертных. Когда он играл всерьёз, то нацеливался на победу, словно проводил операцию против противника; и хоть он строго придерживался правил, но не упускал, пусть и в самой любезной манере, ни единого благоприятного шанса. Сейчас он играл всерьез, учитывая, что стоит на кону, и, выбрав стол у окна, уселся так, чтобы свет полностью падал на лицо Рэя, а сам Стивен оставался в тени.

Стивен не удивился тому, что Рэй оказался явно заядлым картежником: довольно быстро раздавал карты, когда был дилером, и тасовал их, как фокусник. Также он не удивился и тому, что, несмотря на всю эту практику, Рэй совершенно не осознавал проигрышности своего места, хотя даже среди профессиональных игроков мало кто об этом знал.

Хотя Стивен был врачом, интересующимся физиологией, но не имел об этом ни малейшего понятия, пока не оказался в тюрьме Теруле, когда Хайме, его сокамерник, показал эффект влияния эмоций на зрачок. «Это не хуже зеркала за спиной оппонента, в котором видны его карты», — сказал Хайме и объяснил, что зрачок будет сокращаться или расширяться совершенно невольно и бесконтрольно — в соответствии с тем, как человек воспринимает значимость своих карт и вероятность выиграть или спасовать. Чем эмоциональнее игрок и чем выше ставки, тем лучше результат; но это работает в любом случае, пока есть что выигрывать или терять. Единственное условие — наличие острого зрения, чтобы заметить эти изменения. Необходимо очень долго практиковаться, чтобы этому научиться, и противник должен быть хорошо освещен.

Стивен обладал великолепным зрением и много практиковался, использовав этот метод во время допросов, и с замечательным результатом; а на лицо Рэя падал свет. Кроме того, хоть Рэй давно научился не показывать на лице иных чувств, кроме вежливой обходительности, полагающейся в приличном обществе, он являлся человеком эмоциональным (особенно сегодня, подумал Стивен), и они играли на крупные ставки. И так как в этой игре все зависит от сброшенных карт и прикупа, его переменчивая фортуна читалась в быстрой последовательности.

Даже без этого Стивен вряд ли бы проиграл; удача оставалась с ним от первой партии до последней, когда, взяв семь высших червей и сбросив три мелкие бубны, валета и десятку пик, он получил трех оставшихся тузов, короля и семерку пик, и таким образом свел на нет преимущество семерок Рэя, а когда Рэй ошибся в последней карте, обыграл его.

— Нет никакого удовольствия от победы с такой возмутительной удачей, — сказал Стивен.

— Думаю, что смог бы это вынести, — ответил Рэй, изобразив веселый смех и доставая бумажник. — Возможно, в один прекрасный день вы дадите мне реванш.

Стивен ответил, что с радостью, попрощался с губернатором и ушел, шурша за пазухой хрустящими новенькими банкнотами. Лаура Филдинг собиралась прийти к нему поздно вечером, и по пути в гостиницу он купил цветы, выпечку, несколько свежих яиц, холодное жаркое из свинины, небольшую спиртовку и мандолину. Разместил всё в гостиной, которую снял для приличия, после чего попросил приготовить ванну.

Отмокнув в горячей воде, он сменил белье и навел красоту, насколько позволяли его крайне скудные возможности. Побрился (чего не сделал для адмирала или губернатора), напудрил заново парик, вычистил сюртук, время от времени поглядывал в зеркало с надеждой, что каким-то чудом его отражение изменится, хотя понимал, что его отношения с миссис Филдинг должны оставаться благочестивыми, но всем существом жаждал противоположного, и дыхание ускорялось при мысли, что скоро она появится.

Скоро, однако, понятие относительное и растянулось на довольно большой отрезок времени, позволив дважды переставить цветы, уронить холодное жаркое и вообразить, что произошло недопонимание в дне, часе и месте встречи. К тому времени, когда слуга постучал и сообщил, что его желает видеть леди, Стивен успел помрачнеть.

— Пусть поднимается, — недовольным тоном буркнул Стивен, но когда она появилась, скинула капюшон похожей на палатку фалдетты и сняла маску, он ощутил, как обида растаяла, словно лед на солнце. Лаура прекрасно поняла эту перемену настроения, поскольку знала, что сильно опоздала, изо всех сил старалась быть особенно приятной, ахая на цветы, мандолину, кучку маленьких пирожных. Увы, ничего хорошего из этого не вышло – приглушенное было пламя разгорелось с новой силой. Через некоторое время Стивен вошел в спальню, быстро повторил три раза «Аве Мария» и вернулся обратно с листком, якобы черновиком зашифрованного послания, который пришлось оборвать на половине из-за ошибки.

— Вот, — сказал он, — это их убедит, что вы добились успеха.

Она поблагодарила.

— Ах, я так надеюсь, это поможет, — взволнованно ответила она. — Матерь Божья, я так волнуюсь.

— Уверен, это сработает, — убежденно сказал Стивен.

— Я полностью полагаюсь на вас, — добавила Лаура и после этого замолчала на несколько минут.

— Хотите вареное яйцо? — спросил Стивен.

— Вареное яйцо? — удивилась она.

— Именно. Я решил приготовить легкую закуску, чтобы как-то заполнить эти несколько часов, а общеизвестно, что любовники едят вареные яйца, чтобы восполнить силы. Мы должны соответствовать роли, как вы знаете.

— Обожаю вареные яйца. К тому же у меня не было времени пообедать.

Юная Лаура Филдинг обладала отличным аппетитом. Несмотря на глубокую тревогу, она съела два яйца — аппетит приходит во время еды — затем накинулась на жаркое из свинины, а после перерыва неплохо угостилась пирожными с бокалом благородной марсалы. Кормить её доставляло истинное удовольствие.

И не меньшим удовольствием было слушать, как она играет на мандолине, играет на сицилийский манер, что делало звучание похожим на почти непрерывное гнусавое поскуливание и контрастировало с её хрипловатым контральто, когда она пела длинную балладу о паладине Орландо и его любви к Анжелике.

Несмотря на плотный ужин во дворце, Стивен счел, что его обязанность, как хозяина, разделить закуску: яйцо за яйцо, кусок за кусок, и в результате молитвы и переедания его любовное желание поутихло, поэтому последующие часы они провели в довольно спокойной и дружественной манере, хотя и слегка жирной, ибо отсутствовали вилки. Они болтали почти непрерывно — приятная, дружеская беседа, перескакивая с темы на тему, в конечном счете, закончив воспоминаниями юности и детства. Она поведала, что девушкой вела себя далеко не благоразумно (её отец занимал должность в ведомстве главного казначея, а благоразумие при дворе королевства обеих Сицилий [43] — это абсурд), но выйдя замуж, она стала совершенно добродетельной.