Карэле Карэле и другие волшебные существа (СИ) - Осадченко Вика "Векша"

Карэле покачал головой.

— Это совсем другое. Я умею исчезать — почти целиком, так что не остаётся ничего, что можно было бы увидеть. Но тебе учиться этому фокусу пока рано. Да и незачем. В твоём случае он никак не поможет.

— Понятно, — расстроено пробормотал Ивер.

Кондитер сочувственно взглянул на него — вернее, на то место, откуда слышал голос.

— Знаешь что? Мы завтра спросим Браса. Он ведь тоже может становиться невидимым, когда захочет.

— А почему не сегодня?

— Я отпустил его на Самайн. Это ведь и его праздник.

Кресло снова скрипнуло, слегка отъехав назад.

— Спасибо, дядя Карэле, — сказал Ивер. — Спасибо, господин Самнери. Я, пожалуй, пойду к себе.

Дверь качнулась туда-сюда, призрак спрятался в скелет, и кабинет опустел. Кондитер поднялся и подошёл к окну, за которым всё ещё лил дождь.

Он подумал, что прошлое тоже бывает видимым и невидимым. Его видимое прошлое — это уютные улочки Пата, и кондитерская, и даже все выдуманные истории о Карэле Карэле, которые так любят пересказывать друг другу его соседи. Невидимое прошлое лежит где-то внизу, как комок бетона в глубине земли — и остаётся только радоваться тому, что в этом мире никто даже не знает, что такое бетон…

В этом мире стоит осень и льёт дождь. Какая разница, что было раньше?

Карэле любил Самайн — время, когда жизнь подходит вплотную к своим границам и вглядывается в темноту, страшась и надеясь увидеть там собственное отражение. Серебристый свет фонарей и тёплые огоньки тыкв, выставленных в окнах, бросали блики на мокрую мостовую. Картина причудливо искажалась бегущими по стеклу водяными струйками, и знакомый уютный Пат превращался в зыбкое, немного зловещее, но прекрасное видение. В Самайн всё становилось немного иным.

Понятно, почему Ивер пытается избавиться от своей невидимости именно теперь, когда его родители в бегах. Ему хочется хоть что-нибудь сделать. Вот только не навредит ли он себе? Карэле нахмурился. Его длинные тонкие пальцы задумчиво постукивали по оранжевому боку тыквы, который был тёплым от горящей внутри свечи.

Стоило бы с кем-нибудь посоветоваться, вот только с кем? Карэле перебирал своих многочисленных знакомых, но было не похоже, чтобы кто-нибудь из них имел представление о невидимости.

Наконец он сдался, недовольно вздохнул и, повернув ручку, отворил окно. В кабинет хлынули запахи осенней ночи, мокрых листьев, холодной, уже засыпающей земли. И, конечно, печёной тыквы, непременной принадлежности праздника. Шум дождя разом стал оглушающим. Карэле высунулся в окно, и ветер моментально растрепал его волосы, выдернув из косицы несколько непокорных прядок.

Невидимость призраков, невидимость домовых духов… Что же он всё-таки упустил?

* * *

— Тебя увижу и слёзы вытру, навстречу выйду, спокойна с виду…

Алли тихонько вздохнула, вытирая полотенцем тарелки. Новая горничная, светловолосая маленькая Нели, была чистоплотна, аккуратна и исполнительна. Но никак не могла избавиться от привычки напевать за работой, причём не всю песню, а только одну фразу. Высокий голосок Нели можно было даже назвать приятным. И всё же Алли раздражали эти обрывки песенок. Они сбивали с мысли — и дальше звучали в её собственной голове.

Кухня, расположенная на третьем этаже дома, была уже почти убрана. Нели домывала посуду, а Мона приводила в порядок содержимое шкафов. Конечно, они справились бы и сами, но сегодня Алли хотелось задержаться в уютном кухонном тепле. Какая-то неоформленная мысль вертелась перед самым носом, и эта мысль была связана с новой горничной.

«Остаётся только надеяться, что она не окажется эльфом-полукровкой или оборотнем», — подумала Алли.

— Тебя увижу и слёзы вытру…

За окном тихо шуршал холодный ночной дождь. В кухне стоял запах пирожков с тыквой, которые традиционно пекли на Самайн. Потому её и вынесли на третий этаж — давным-давно, ещё до рождения Алли. Кухонные запахи не должны были достигать кондитерской, в которой царили изысканные ароматы шоколада, кофе и специй.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Мона встряхнула скатерть, ловко сложила её и убрала в буфет.

— Шли бы вы уже отдыхать, госпожа Алли, — проворчала она. — Вид у вас какой-то усталый.

— Просто задумалась, — улыбнулась ей хозяйка, откладывая полотенце в сторону. — Знать бы ещё, о чём…

Алли вышла из кухни, прошла по тёмному сейчас коридору мимо комнат Моны и Ивера, спустилась по лестнице на второй этаж. На секунду задержалась посередине, размышляя, куда свернуть: налево, в маленькую гостиную, или направо, в спальню. Неожиданно для самой себя зевнула и, внезапно почувствовав, как устала за день, открыла правую дверь.

А песенка Нели так и крутилась у неё в голове.

* * *

— Что ты здесь делаешь, папа? — воскликнул младший Момс.

Он тяжело шагал вниз по лестнице, а лампа, покачиваясь в его руке, освещала тесную прихожую и Момса-старшего, застигнутого у входной двери. Тот был одет в пальто и держал в руке ключ, собираясь выйти на улицу.

— Я просто решил прогуляться, сынок, — с неубедительной беспечностью отозвался тот, нервно вертя ключ.

— Сейчас? — поразился сын. — В ночь Самайна? В дождь и ветер?

— Ничего страшного, я ненадолго!

Младший Момс поставил лампу на маленький шаткий столик и скрестил свои огромные руки на груди.

— Папа! Что ты от меня скрываешь? Куда ты собрался?

— Неважно, — насупился тот. — Тебе лучше не знать, Азек. Иди спать.

Сын упрямо сжал полные губы.

— Только если ты дашь мне слово, что это никак не связано с Карэле.

Момс-старший растерянно моргнул.

— Иди спать, Азек, — беспомощно повторил он, отступая к двери.

— Значит, всё-таки Карэле! — воскликнул сын. — Папа! Но ты же не хочешь…

Его голос от волнения прервался.

— А если даже и Карэле! — закричал и старший Момс, потеряв терпение. — Сколько можно! Его кондитерская процветает, пока мы разоряемся. А теперь ещё и этот проклятый фабричный шоколад! Его везут из Люндевика ящиками, и все покупают. А мы как же?

— Но, папа! — шокированный Азек всплеснул руками. — Это же не повод убивать конкурентов!

Момс-старший протестующе замотал головой.

— Сынок, как ты мог такое подумать? Я вовсе не хочу никого убивать.

— А что тогда?

— Я просто намерен достать рецепт-другой, чтобы оживить наше дело. Только и всего!

— То есть украсть?

— Достать!

Некоторое время они молчали, тяжело дыша и недовольно глядя друг на друга. Наконец Азек Момс устало прикрыл глаза и с силой потёр их ладонью.

— Папа! — безнадёжно сказал он. — Я не хочу тебе рассказывать, что красть нехорошо. Но ты понимаешь, что дом Карэле заперт, кабинет заперт, и рецепты наверняка хранятся в каком-нибудь ящике под замком? Где ты достанешь ключи?

Старший Момс торжествующе рассмеялся.

— У меня есть кое-что получше! — объявил он.

Из кармана пальто он осторожно достал несколько тонких палочек и показал их сыну. В свете лампы палочки блестели, как стеклянные, и казались желтоватыми.

— Это запаянные колбы с кислотой. Тут хватит на все замки!

Азек Момс побледнел. Дело оказалось серьёзнее, чем он думал.

— Дай их мне, пожалуйста, — произнёс он, протягивая чуть дрожащую руку, но Момс-старший отступил на шаг.

— Ну уж нет, Азек. И не пытайся меня остановить. Сегодня я или спасу нас, или погибну!

Он распахнул дверь и выбежал на улицу.

Младший Момс несколько мгновений, оторопев, смотрел ему вслед. Затем поспешно натянул пальто и выскочил за дверь, в мелкий холодный дождь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})* * *

Азек догнал отца только у самого дома Карэле и с первого взгляда понял, что уже поздно. Старший Момс, мокрый от дождя, ждал возле парадной двери кондитерской, довольно потирая руки. Металл замка тихо шипел, разъедаемый кислотой.