Тайный шепот - Саманта Гарвер

– Бенедикт, – произнесла Харриет, повернувшись к нему, – как ты думаешь, я сумасшедшая?

Он вскинул бровь над оправой очков.

– В смысле – нужно быть сумасшедшей, чтобы выйти замуж за сыщика с Боу-стрит, имеющего всего лишь крохотный домик в городе и очень скромный доход?

Она сердито посмотрела на него. Надо же, какая чепуха пришла ему в голову – доход! Подергала рукава ночной рубашки, не доходившие до запястий.

– Я имею в виду, что уже несколько раз видела, как по особняку, не говоря уже о кладбище, блуждают призраки давно умерших людей.

– И?.. – Он задумчиво смотрел на нее, сведя вместе брови.

Харриет взглянула на Бенедикта:

– И ничего, я полагаю. Ты мне не веришь.

Чувствуя, что за беззаботными словами Харриет кроется что-то серьезное, Бенедикт почесал голову и поморщился, задев только что осторожно промытую ранку.

– Харриет, я верю, что ты видела что-то. Возможно, игру света или скрытую в тени мебель, напомнившую тебе рассказы о леди Аннабель и Рочестере.

– Я видела пирата. – Она вздернула подбородок, прекрасно понимая, что вынуждает его изменить своим обычным спокойным, размеренным интонациям. – Один раз он оказался так близко, что я учуяла запах моря на его мертвой коже. А его славная жена протянула ко мне сильно обожженную руку, умоляя о помощи, которую я не могла ей оказать.

– Харриет, чего ты от меня добиваешься? – Бенедикт нахмурился.

Она посмотрела на него и тряхнула головой:

– Я хочу, чтобы ты признался – ты мне не веришь.

Он стоял неподвижно, только грудь вздымалась и опускалась. Темно-карие глаза смотрели жестко. Это лицо закаленного человека, подумала Харриет, который может задержать банды головорезов и любых маньяков, издевающихся над женщинами.

Бенедикт сказал:

– Я не верю в привидения.

Харриет кивнула, глубоко вдохнула и сжала кулаки, когда вместо выдоха получился прерывистый всхлип.

– Харриет! – Бенедикт потянулся к ней, привычно обняв ее за плечи.

Она с легкостью прильнула к нему и еще раз всхлипнула, найдя утешение в его объятиях. Он обнял ее сильнее.

– Но ведь ты видел огонь, – проговорила она в его рубашку, повлажневшую от ее слез. – Ты его видел. Я знаю, что видел.

Бенедикт вздохнул:

– Наверное, ты не знаешь, Харриет, но необычные события или волнение заставляют людей видеть все в странном свете. Я сталкивался с этим в своей работе. Например, все утверждают, что разбойник с пистолетом в руках, ограбивший карету, был в черной рубашке, черных штанах и черных башмаках, а мы точно знаем, что башмаки на нем были коричневые.

Она рассердилась и смутилась одновременно.

– Бенедикт, я понятия не имею, о чем ты толкуешь!

Он крепко сжал ее руки, чтобы заглянуть в глаза.

– Чего ты добиваешься? Я не буду тебе врать. Ты мне слишком дорога, чтобы я притворялся, будто верю в то, во что ни капли не верю.

Харриет посмотрела вниз, на свои босые ноги, на его башмаки, снова глубоко вздохнула и кивнула. Потом ладонями начала утирать мокрые щеки и с благодарностью взяла носовой платок, который Бенедикт сунул ей в руку. Посмотрела ему в лицо и поняла, что ее вымученная улыбка совсем неубедительна.

– Ты прав. Я не хочу, чтобы ты врал. – Она вздохнула и отступила назад. – День был очень длинным, Бенедикт. Извини, но я думаю, мне пора в постель. – Она открыла дверь и отошла в сторону, чтобы он мог выйти. – Тебе тоже нужно поспать, и будь осторожнее со своей раной.

Он долго смотрел на нее, но она больше ничего не сказала, и Бенедикт вышел в коридор.

– Харриет… – обернулся он.

Харриет улыбнулась, поцеловала его в губы и шепнула в щеку:

– Я правда люблю тебя, Бенедикт.

Прежде чем он успел прикоснуться к ней, Харриет закрыла дверь, прижавшись лбом к прохладному дереву и положив ладони по обе стороны двери, словно боялась, что если шевельнется, то снова распахнет дверь. И почувствовала, как ее сердце разбилось на миллион кусочков.

Занялся рассвет, совершенно не похожий на вчерашний. Когда Бенедикт проснулся, серовато-розовое небо уже сверкало, обещая солнце. Он поднялся, как человек с очень важной миссией. Бенедикт уснул, обдумывая свои странные отношения с Харриет, и проснулся, точно зная, что должен все привести в порядок или по крайней мере убедиться, что все будет хорошо.

Одевшись и побрившись, он, пренебрегая завтраком, двинулся не к лестнице, а пересек коридор и подошел к двери напротив.

«Тебе нужно только постучаться, – сказала она, – и я впущу тебя».

Он постучался, и дверь неслышно отворилась. Он понял, что что-то не так, еще не успев войти, еще до того, как его острый взгляд отметил аккуратно заправленную кровать и открытый пустой платяной шкаф. Бенедикт отодвинул стул от бюро и упал на колени, заглянув под крышку. Дневник исчез.

Сердце его яростно колотилось, грохот отдавался в ушах, когда он помчался вниз по лестнице к леди Крейчли.

– Мисс Мосли исчезла, – произнес он.

– Да, – ответила она притворно веселым тоном. Было очевидно, что Дортеа пыталась скрыть свое удивление – как это любовник не знает, что его возлюбленная уехала! – Она уехала очень рано. Когда мы с Латимером спустились, кучер уже ждал ее в карете.

– Мистер Брэдборн?

Бенедикт не заметил, когда Элиза подошла к Дортее, – шаги ее были беззвучны, словно она ступала на цыпочках. В руке она держала сложенный лист бумаги.

– Харриет просила передать вам это. – Лиззи протянула ему листок.

– А! – Леди Крейчли улыбнулась и кивнула. – Должно быть, она пишет, где и когда встретится с вами в Лондоне. – В голосе звучала уверенность, которой не было в глазах.

Бенедикт унес записку Харриет в свою комнату, сел в кресло, стоявшее наискосок от постели, и долго смотрел в окно. Одинокий лист бумаги неимоверной тяжестью давил ему на колени. Стиснув зубы, чувствуя, что сердце колотится прямо в горле, Бенедикт развернул письмо.

Дорогой Бенедикт, пожалуйста, простите меня за то, что я уехала так внезапно, не поговорив с вами. Я знаю, что не смогла бы сказать вам «прощай», глядя в глаза. Мне и так тяжело сознавать, что вы мирно спите всего этажом выше, пока я сижу в гостиной.

Я могу понять, почему вы не поверили в мой рассказ о привидениях. Однако и вы должны понять, что в этом мире у меня нет почти ничего своего. Почти вся моя одежда мне кем-то отдана. Я живу в доме моей лучшей подруги и ничего не плачу за это, потому что ее добрые родители никогда не возьмут с меня ни пенни. Я вынуждена работать в небольшой книжной лавке.

Поэтому мое слово – это все, что имеется у меня в этом мире, и оно всегда принадлежало и всегда будет принадлежать только мне. Я говорю только то, что думаю, и никогда не отказываюсь от своих обещаний. Мысль о том, что я проведу всю свою жизнь с человеком, который не верит моему слову, слишком большой тяжестью ляжет мне на сердце, а этого я себе позволить не могу.