Бог войны - Мэтью Стовер

— Вот это поединок! — воскликнул Зевс. Его глаза сияли, щеки разрумянились, в бороде плясали крохотные молнии. — Не то что нынешняя возня с прыжками, эти щиты и мечи. Вот как было прежде! — И Громовержец устроился поудобнее у края чаши. — Кратос оправдывает твое доверие и веру в человечество. Представляешь, что сейчас творится в голове у Ареса?

Афина обнаружила, что сжимает кулаки и подергивает плечами, словно пытается каким-то образом помочь Кратосу победить. Когда Арес отшвырнул его ударом ноги, богиня затаила дыхание. Однако спартанец без колебаний бросился обратно в бой.

— А ведь этот малый много значит для тебя?

От неожиданного вопроса Афина вздрогнула и тут же залилась краской — разве можно было так явно демонстрировать свои чувства?

— Конечно, — ответила она, стараясь скрыть волнение за спокойным тоном. — Так же, как твои орлы много значат для тебя, отец. Я радею о его здоровье… и счастье.

— Если он сокрушит Ареса, его преступления будут прощены. Я так решил.

— Это все, на что он надеется, — сказала Афина. — Когда Кратос будет прощен, кошмарные видения перестанут его терзать.

— А кто говорил о кошмарах? — спросил Зевс, искоса поглядев на дочь.

Богиня уставилась на отца. Ужасное предчувствие пронзило ее сердце и разлилось по членам.

— Но, отец, все эти десять лет он служил только ради того, чтобы покончить с наваждениями!

— И отомстить за смерть семьи, — подчеркнул Зевс. — Судя потому, как развиваются события, расплата близка.

— Месть — это еще не все! — настаивала богиня. — Что хорошего в прощении? Он не хочет очиститься от грехов, ему нужен нормальный ночной сон!

— Возможно, — ответил Зевс. — Но то, что ему нужно, и то, чего он достоин, — это не одно и то же.

— Отец, но нельзя же десять лет манить человека надеждой, а потом взять и отнять ее!

— Лично я ничем, как ты выражаешься, его не манил. А какие сделки заключала с ним ты, меня не касается. Но этот бой гораздо важнее, чем ты думаешь.

Афине оставалось только сидеть и смотреть.

Зевс приосанился, и все наносное веселье исчезло. Лицо его, словно само солнце, излучало царственное величие.

— Нет страшнее преступления, чем пролить родную кровь. Я сам ношу бремя этого злодеяния. Допустим, меня можно оправдать, ведь я желал защитить себя и всех вас, однако моя совесть навсегда запятнана. Кратос же был движим простой жаждой крови. И это не изменить.

— Он не ответственен за то, что совершил…

— Ты ошибаешься: что сделано, то сделано. Возможно, когда-нибудь он заслужит искупление и даже прощение. Но столь гнусное деяние никогда не будет забыто. Кратосу придется идти к миру в душе другой дорогой.

— Но, отец…

— Успокойся, дитя. Не волнуйся за своего спартанца. Я пригляжу за Кратосом вместо тебя. — И Зевс кивнул на волшебную чашу: — Смотри, а вдруг сейчас Арес убьет Кратоса? Тогда нам будет не о чем спорить.

— Думаешь, Арес победит?

— Пока что он, похоже, одерживает верх…

Кратос и Арес сцепились, рыча и царапаясь, словно два бешеных медведя. Спартанец все время держался как можно ближе к противнику, мешая тому орудовать мечом. Одной рукой он вцепился богу в правое запястье, а другой уперся ему в подбородок, отжимая назад голову. Огненная борода обжигала, но Кратос привык к такой боли за годы обладания клинками Хаоса.

Арес скрежетал зубами и сыпал проклятиями, а свободной рукой то и дело бил противника по почкам. Онемение в боку отозвалось слабостью в колене, но Кратос, как настоящий спартанец, который сражается тем, чем располагает, решил: пусть на ноге нельзя стоять, зато можно ею бить. За каждый удар кулаком по почкам бог расплачивался ударом колена в пах, и вскоре даже пламя волос и бороды не могло скрыть гримасы боли на его лице.

Отняв руку от подбородка, Кратос врезал локтем по виску; и без того слабеющий бог, потеряв равновесие, зашатался. Тогда спартанец нырнул влево и, не отпуская Аресова правого запястья, повалил его прямо на вооруженную мечом руку, а сам упал сверху, припечатывая бога к земле. Скала раскрошилась под кулаком Ареса — то же случилось с его костями.

Кратос уперся коленом в бок противнику, рывком отнял меч, вскочил и торжествующе замахал им в воздухе. Арес, покачиваясь, словно пьяный, и держась за сломанную руку, встал.

— Что теперь скажешь о своем чудовище? — осклабился Кратос.

Бог войны выпрямился, сломанная рука повисла плетью. Его хищная усмешка была почти что зеркальным отражением гримасы спартанца.

— Ты даже не представляешь, что такое настоящее чудовище, мой маленький спартанец. Вот тебе урок.

С этими словами Арес сгорбился, его лицо потемнело от напряжения, и одетая в непробиваемую броню спина покрылась длинными членистыми отростками. Защищенные черным металлом, они извивались, словно ноги гигантского скорпиона, сверкая лезвиями на концах, превосходившими по длине колонны Парфенона.

— До второго урока ты не доживешь.

И, гремя конечностями, где каждое лезвие жаждало крови спартанца, Арес, подобно пауку-убийце, набросился на своего врага.

Кратос попятился. Такого противника он не видел даже в кошмарах. Арес продолжал его теснить, беспорядочно нанося нескончаемые колющие удары, противостоять которым спартанец не мог. Яростно отбиваясь, он отступал, несколько раз попадал мечом то по одной, то по другой конечности, но расколоть загадочные доспехи бога было невозможно. И тут Кратос заметил, что доспехи эти покрывают не все тело Ареса…

Когда бог войны снова атаковал, спартанец сделал резкий выпад и вонзил раскаленный докрасна меч ему в бедро с внутренней стороны. Для человека такой удар оказался бы смертельным — с перерезанной артерией он бы истек кровью в считаные секунды. А у Ареса из раны медленно вытекла клейкая черная жидкость, и единственным результатом стараний Кратоса было то, что бог был вынужден опереться на несколько смертоносных конечностей. Если поначалу они служили ему вместо правой руки, то теперь — вместо ног.

Снова и снова Арес набрасывался на спартанца. Тот отступал кругами, отчаянно выискивая брешь в завораживающем танце ножей, чтобы нанести противнику удар в уязвимое место. Без клинков Хаоса, которые питали его жизненной энергией, Кратос уставал быстрее, из открытых ран на каменные плиты двора струилась кровь.

В какой-то момент спартанец подумал, что терпит поражение. Но перед его мысленным взором встали лица жены и дочери, и сердце наполнилось неведомой дотоле яростью. Когда Арес снова напал, Кратос отбил одно из лезвий с такой силой, что оно ударилось о соседнюю конечность — и проломило панцирь. Спартанец уставился на обсидианового цвета сукровицу, которая сочилась из трещины. Может, это и есть ключ к победе?