Лина и Сергей Прокофьевы. История любви - Саймон Моррисон

Сергей оказался в трудном положении, но все его проблемы носили чисто профессиональный характер. Личные и бытовые проблемы, как всегда, легли на хрупкие плечи Лины. В начале лета 1939 года, когда Сергея не было в городе, она занялась проблемой обмена их жилплощади на квартиру с бо́льшим числом комнат. Кроме того, Лина хотела снять дачу в пригороде Москвы, на Николиной Горе, где проводили выходные и отпуска некоторые ведущие деятели советской культуры, включая друга Сергея, Николая Мясковского.

26 декабря 1938 года Сергей направил письмо в Комитет по жилищному строительству с просьбой предоставить ему квартиру большей площади – 80-метровую вместо 60-метровой – в новостройке, расположенной неподалеку от дома Прокофьевых, в Большом Казенном переулке. Он написал, что они с женой оба музыканты и нуждаются в большой студии. Понимая, как сложно в Москве с жильем, он тем не менее надеялся убедить власти в необходимости предоставить ему новую квартиру. Лишняя комната, доказывал он, ускорит работу над «созданием новых произведений советской музыки»[377].

И снова проблемы. В отсутствие мужа Лина сделала много телефонных звонков, встречалась с нужными людьми. Ее раздражали не только трудности, связанные с предполагаемым переездом, но и явное нежелание Сергея осесть на одном месте. Разве они переехали в Москву не для того, чтобы создать крепкий дом? Разве не собирались отказаться от разъездов? Зажить одной дружной семьей? Лина неохотно поддержала план мужа относительно дополнительных 20 метров, которые она тоже могла использовать для занятий вокалом. Но Лина чувствовала – от нее что-то скрывают, и дело вовсе не в студии. Лина еще не знала о Мире, но чувствовала, что муж подумывает об уходе из семьи.

Предполагаемый обмен не закончился ничем, кроме огорчения. «Увы, у меня нет никаких возможностей, чтобы повлиять на исход дела», – раздраженно написала она по-английски, а затем, перейдя на русский, сообщила, что «квартирный вопрос зашел в тупик»[378]. Она отправила Сергею телеграмму с просьбой принять участие в решении проблемы, но он заявил, что не получал от нее никаких писем. Неприятности сыпались одна за другой. Испорченные отношения с руководством Всесоюзного радио в 1935 году лишили ее надежды на будущие выступления. Лина похудела, у нее пропал аппетит, и врач в этом случае оказался бессилен. Даже инструктор по теннису куда-то пропал. До болезни Лина успела позаниматься с ним всего один раз.

Летом 1939 года Сергей отправился в Кисловодск, чтобы закончить работу над оперой «Семен Котко», постановка которой была намечена в Театре имени К. С. Станиславского. Он уговаривал Лину приехать к нему, но проездные документы не были готовы к нужному времени, и, вероятно, по этой причине она подумывала о поездке в Крым. Еще можно было навестить сыновей, которые в это время находились в лагере где-то между Москвой и Ленинградом. Мальчики купались, ловили рыбу и играли в волейбол. Но Лину охватила такая апатия, что ей трудно было заставить себя сдвинуться с места.

В письме мужу, которое она начала утром 16 июля, а закончила днем, Лина жаловалась, что совсем обессилела. В это время она узнала нечто ужасное. Погибла Зинаида Райх, театральная актриса родом из Одессы, любимая жена Всеволода Мейерхольда. В ее квартиру влезли воры, которые напали на хозяйку; Райх скончалась по дороге в больницу. Они с Линой переписывались в конце 1929 – начале 1930 года и встречались в Париже и в Москве. Близкими подругами они не были, но поддерживали добрые отношения.

Лина узнала страшную новость от директора Театра имени Станиславского, когда пришла туда днем за авансом Сергея за «Семена Котко». Лина сразу написала мужу. «Два дня назад грабители ворвались в квартиру З. Райх, сначала избили ее домработницу, а затем нанесли ей – актрисе – двенадцать ударов. Спустя полтора часа она умерла в больнице – какая трагедия!»[379] Лина не могла искренне выразить свои чувства, поскольку письма, даже те, которые передавались из рук в руки, просматривались. «У меня голова идет кругом», – призналась она и добавила, что не будет говорить об этом домработнице, «поскольку она и так напугана»[380]. Лине, возможно, не пришло в голову, что к смерти Зинаиды имеет отношение НКВД. Согласно официальной версии, ее убили воры, которые влезли в квартиру за драгоценностями. Соседи слышали крики, доносившиеся из квартиры актрисы, но никто не пришел на помощь. Ей нанесли ножевые ранения в область сердца, выкололи глаза и изуродовали лицо. Если бы она была жертвой разбойного нападения, ей бы, вероятно, устроили официальные похороны, а соседей не сослали бы на север, в трудовые лагеря.

Быстро сменив тему, Лина сообщила неутешительные новости о попытках организовать свои выступления. Георгий Крейтнер, художественный руководитель Московской филармонии, напомнила она Сергею, обещал устроить ей ангажемент – Лина планировала исполнить французские и итальянские песни. Однако для выступления требовалось членство в Рабисе (профессиональный союз работников искусств), но раньше Лина не считала нужным вступать в него, поскольку выходит на сцену «нерегулярно»[381]. Без членства в профсоюзе было невозможно установить сумму гонорара за ее выступление. Надеяться, что ее пригласят на радио, не приходилось. Директор музыкальных программ объяснил Лине, что ее выступление в 1935 году получило исключительно негативные отзывы, и, хотя предложение выступить с песнями французских и итальянских композиторов на языке оригинала, безусловно, представляет интерес, он вынужден ответить отказом. Лина обратилась к Крейтнеру, пыталась объяснить, что в 1935 году проблема была не в ее певческих данных, а в помехах, отразившихся на качестве звука. В ноябре 1937 года Лина выступала вместе с мужем, и тогда ее пение не вызвало никаких нареканий. Крейтнер сочувствовал Лине, но руководство радиокомитета сменилось, и он посоветовал «реабилитироваться» перед новым начальством, но при этом действовать осмотрительно[382].

Спустя три дня Лине из Кисловодска передали письмо от Сергея. «Какой ужас с Зинаидой!» – отреагировал он. О том, что домработница осталась жива, Прокофьеву уже было известно. «Бедный В. Э.!» – добавил он, имея в виду арест Мейерхольда[383]. Сергей потерял одного из ближайших друзей, наставника, который вдохновил его на сочинение трех опер, однако даже не написал полного имени Мейерхольда, ограничившись инициалами. Критика со стороны властей, предшествовавшая аресту режиссера, сделала его персоной нон грата среди коллег, и теперь его имя нельзя было даже упоминать. Что касается Райх, то ее страшную смерть связали с «трагической женской судьбой», намекая на таинственную смерть ее первого мужа[384]. Мейерхольд был вторым мужем Райх; ее первый муж, поэт Сергей Есенин, в 1925 году покончил жизнь самоубийством, находясь в состоянии депрессии. Он, предположительно, повесился на трубе центрального отопления, после того как написал стихотворение собственной кровью. Мейерхольд усыновил двух детей Райх и воспитал их как родных. Теперь они лишились всех троих родителей. Позже Сергей подвел итог череде событий одним словом: «дикость»[385].