«Если», 2001 № 04 - Журнал «Если»

— Ну, на это можешь не рассчитывать!

— И очень хорошо, — удивив Майкла, сказал Эрнест. — Ведь мы же хотим положить конец тайнам. Почему бы не предложить ребятам прийти в Гайд-парк? Добраться туда ни для кого не составит труда.

— Место подходящее — не хуже и не лучше любого другого. По правде говоря, очень даже хорошее место. Рядом с детским садом. Вся наша жизнь проходит за стенами детского сада… Ладно, пошли домой, Эрнест. В последний раз ляжем спать как заводные куклы. Мне нужно продумать мое завтрашнее обращение — если, конечно, ребята придут.

— Ну, кто-нибудь обязательно придет, — успокоил его Эрнест. — Из чистого любопытства… Майкл, а что случилось с хрупкими из школы в Северном Лондоне? Может быть, они попытались проделать нечто похожее?

— Я думаю, что в школе Северного Лондона, — вздохнув, заявил Майкл, — не было ни одного хрупкого. Одно из условий эксперимента. Вот и все.

Он посмотрел на небо: облака разогнал ветер, и появились звезды. «Интересно, — подумал Майкл, — над городом под названием Лондон на планете по имени Земля светят такие же звезды?»

Глава 28

Здание детского сада было заброшено — пустое строение, выполнившее свою задачу. Оболочка, увитая плющом и вьюнками. Мавзолей прошедшего детства. Напоминание о том, как уходит время.

Майкл устроился на садовой ограде возле ворот. Он был один. Эмили и Эрнест — так он надеялся — уговаривали остальных хрупких прийти в парк и послушать то, что он собирается им сказать.

Майкл страшно замерз, несмотря на то, что светило солнце. Он остался наедине со своими пугающими мыслями и воспоминаниями, которые не давали никакого утешения. Несколько раз он принимался пересчитывать в уме имена знакомых хрупких. Сорок три. Всего. Как он ни старался, результат все время получался один и тот же. Ему казалось, что их должно быть больше. Намного.

Сорок три хрупких во всем Лондоне! А сколько сухарей? Пятьсот, тысяча, две? Сосчитать невозможно. Но их оказалось достаточно для выполнения поставленной перед ними задачи. Достаточно, чтобы заставить хрупких поверить… по крайней мере, на время…

Майкла начала бить дрожь — воздух был теплым, но пугающие мысли и чувства сковывали его ледяным холодом. Сидя на стене, он вспомнил день, когда ребятишки в детском саду отправились собирать листья. И девочку, которая за ним шла, девочку с золотыми волосами по имени Эллен Терри. Майкл не забыл, как пытался от нее отделаться, потом убежать и, в конце концов, охваченный отчаянием, убить. Именно тогда он узнал, что сухаря прикончить совсем не просто. А мальчишка Гораций Нельсон спокойно посоветовал ему сбросить Эллен Терри из окна высокого здания, если он хочет с ней разделаться.

Бедняга Гораций! Он научился бояться и ненавидеть сухарей раньше всех остальных.

А еще Майкл вспомнил чудного маленького мальчика, кричавшего, что он ненавидит всех детей, потому что они не настоящие — ведь они не могут снять голову. Мальчугана, который отчаянно лягался и визжал, когда его вынесли из комнаты, и никто его больше не встречал.

Майкл поднял голову и увидел, что к детскому саду направляется сразу несколько компаний. Судя по количеству, Эрнест и Эмили добились гораздо большего успеха, чем он ожидал. Неожиданно Майкла охватил оптимизм. Впрочем, его радости не суждена была долгая жизнь. К нему приближались сухари. За ними следовали новые группы, еще и еще. Они подошли к Майклу и остановились в нескольких шагах от него, выстроившись ровным полукругом. Сухари молча ждали, что будет дальше.

Сухари смотрели на Майкла, их лица ничего не выражали. Неожиданно он почувствовал, что весь взмок. Полукруг медленно увеличивался, становился шире. Казалось, здесь собрались все сухари, которых Майкл когда-либо знал. Он увидел своих родителей и родителей других хрупких, учителей, сухарей, игравших роли статистов в парках и на улицах. Он даже заметил Олдоса Хаксли — только ведь Олдос Хаксли умер! А еще Артура Уэлсли — но ведь и его нет в живых…

Сухари стояли, молча уставившись на Майкла, и ничего не предпринимали. Его трясло от ужаса, отчаянно захотелось с диким криком броситься бежать, умереть. Но гордость заставила его остаться на месте. Майкл вытер пот со лба, надеясь, что сухари не догадываются о его состоянии.

Ожидание, безмолвие, казалось, растянулись, превратившись в бесконечность. Однако через некоторое время в парке появились новые группы людей — на сей раз это были хрупкие. Майкл настолько оцепенел, что даже не мог их сосчитать, впрочем, у него сложилось впечатление, что пришли все. Их тоже потрясло присутствие такого количества сухарей, они остановились позади толпы, опасливо поглядывая на Майкла.

Затем Эмили пробралась сквозь толпу и вышла вперед. За ней следовал Эрнест. И еще несколько хрупких. Их близость немного подбодрила Майкла и придала ему силы. Эмили улыбнулась, и ее улыбка каким-то непостижимым образом сняла оцепенение.

Майкл встал на стене, выпрямившись во весь рост. Как раз в этот момент появилась королева Виктория в своем автомобиле на воздушной подушке, который остановился позади выстроившихся полукругом сухарей. Из машины вышел сэр Уинстон Черчилль и подал королеве руку.

— Ну, молодые бунтовщики, — выкрикнул сэр Уинстон Черчилль неожиданно громким голосом, — мне доложили, что вы возомнили себя важными персонами и решили, будто вам позволено нести всякую чушь и смущать покой жителей Лондона. Ну давай, парень, выкладывай, что ты там собирался сказать, повесели нас. А потом мы все разойдемся по домам, потому что приближается время чая. Обрати внимание, молокосос, у нас демократия. Даже королева готова слушать твою болтовню — по крайней мере, некоторое время.

— Сэр Уинстон, — проговорила королева, — прошу вас, не стоит так строго разговаривать с молодым человеком. Свобода слова является одним из достижений ужасной войны, в которой мы сражались под знаменами справедливости.

Майкл удивленно на них уставился, но довольно быстро сообразил — они выбрали одну из стандартных схем «взять на испуг и высмеять». Сухари решили его дискредитировать и унизить в присутствии других хрупких. Именно таким способом и будет уничтожена правда.

Майкл посмотрел на Эрнеста и Эмили, заметил, какие у них белые испуганные лица, и вдруг понял, что уже не боится. Словно страх превратился в темный коридор, а он непостижимым и чудесным образом вышел из него на яркий солнечный свет.

— Ваше Величество, сэр Уинстон, — спокойно проговорил Майкл, — поскольку вы явились сюда без приглашения, я прошу вас соблюдать приличия и помалкивать. То, что я намерен сказать, предназначается для моих друзей.