Башня континуума - Александра Седых

Но Ричард был молод, здоров, пьян, и снег в поистине адскую жару воспринял, как забавное приключение. Вместе с запасом адреналина на годы вперед Ричарду представилась возможность составить мнение о человеке, заварившем эту кашу — о Сэйнте. Что за человек сумел в одночасье превратить цветущий и мирный край в пепелище? В поисках ответа на этот вопрос Ричард побеседовал с множеством людей, знавших мятежного губернатора лично, а также просмотрел все немногие уцелевшие в архивах записи публичных выступлений Сэйнта. Смотреть, — как решил он, было далеко не столь утомительно, как читать.

Без сомнения, Сэйнт мог и умел производить чрезвычайно сильное впечатление. Ричард в полной мере ощутил почти магическое воздействие его речей, несмотря на то, что это были скверного качества записи почти двадцатилетней давности. Впрочем, именно таким образом бывший помощник пекаря сделал карьеру — после некоего Божественного озарения бросил работу в пекарне, и начал ходить по улицам и проповедовать, неся согражданам слово отца Аваддона.

Безумие? Конечно, но оно работало. Как? Неизвестно, но у Ричарда мороз бежал по хребту, когда он слушал, как Сэйнт, пылая величественным гневом, живописует кары, какими Бог покарает Город Городов, столицу Империи, Форт Сибирь, как рухнет и бесследно сгинет великая Империя, и говорил об этом столь ярко, будто видел грядущую катастрофу своими глазами.

Допустим. Только скольких безумных пророков и якобы богодуховенных визионеров знала история — не счесть. Все они закончили очень плохо и довольно быстро. Почему здесь ситуация приняла другой оборот? Непонятно. Люди, лично знавшие беглого губернатора, отзывались о нем сплошь в самых возвышенных выражениях. Бескорыстный аскет, защитник бедных и угнетенных, праведник, человек чистейшей и кристальнейшей души. Другие истории, что Ричард услышал о Сэйнте, вызывали еще меньше доверия. Будто, преисполняясь Святого Духа, Сэйнт исцелял наложением рук и пророчествовал; будто ему хватало мимолетного взгляда, чтобы проникнуть в самые сокровенные тайники человеческого сердца…

Ричард с удовольствием посмеялся бы над этими россказнями, но только… Сэйнт пользовался огромной поддержкой у местного населения. Чиновники, политики, местные дельцы поддерживали Сэйнта не только словом, но и делом, благодаря чему повстанческая армия не испытывала недостатка ни в провизии, ни в оружии, ни в финансах. Имперские солдаты, наслушавшись историй о магических способностях и деяниях мятежного губернатора, массово дезертировали, а то и переходили на сторону врага.

Так или иначе, у Ричарда не было сил, особого желания, да и официальных полномочий разбираться с этим поразительным феноменом массового оглупления. Уладив дела с заводским комплексом, Ричард завершил свою скромную миссию и вернулся в столицу. По возвращению его вызвал к себе для приватной аудиенции благой Василевс. Они долго беседовали, а под занавес их разговора государь лично надел лорду Торнтону на широкую грудь Орден за Заслуги и расцеловал в обе щеки.

Вечерком Ричард зашел к Киту.

— Вот пижон ты, Торнтон, — сказал Кит, — нацепил на себя какую-то побрякушку и доволен по самое не балуйся.

— А ты — живодер, — ответил Ричард, скалясь, — маниакальный, упертый живодер.

— Ну, ведь все закончилось хорошо?

— Попомни мои слова, ничего еще не закончилось, все еще только начинается, — мрачно предрек Торнтон и, к сожалению, оказался совершенно прав.

За несколько месяцев до того, как Кит познакомился с прекрасной, синеглазой и очень несчастной миссис Лэнгдон, на злополучном заводе разразилась забастовка. Война продолжалась, экономическая ситуация ухудшалась, рабочие, столкнувшиеся с перспективой медленной голодной смерти, принялись бунтовать. Люди требовали повышения зарплаты, социальных гарантий, прекращения увольнений, отставки управляющего Огилви, чтобы с их земли, наконец, убрались войска Империи, и отрезанную голову их дорогого владельца лорда Ланкастера на серебряном блюде рабочие требовали тоже.

Последней каплей, переполнившей чашу их терпения, стал митинг протеста. Первоначально предполагалось, что уволенные рабочие соберутся на специально отгороженной площадке возле заводского комплекса, выскажут свое недовольство и разойдутся. Митинг был санкционирован мэрией Диса, но на случай беспорядков к заводу с утра подтянули отряды Гражданской Милиции. Рабочие пришли, многие с семьями, женами и детьми и с написанными от руки на кусках картона плакатами: «ПОЗОР КОРПОРАЦИИ, ЛИШАЮЩЕЙ КУСКА ХЛЕБА НАШИХ ДЕТЕЙ»…

Мирный митинг быстро перерос в кровавое побоище, когда митингующих не только словом, но и делом поддержали вооруженные повстанцы, совершившие очередной, великолепно скоординированный и спланированный налет на Дис. При поддержке рабочих сэйнтисты разоружили заводскую охрану, вывели на задний двор руководство, включая управляющего Огилви, и принялись вершить скорый и неправый суд. Разрозненные остатки отрядов Гражданской Милиции, сумевшие выжить в этой кровавой каше, ударились в паническое бегство. После того в городе было объявлено чрезвычайное положение, и унимать бунт пришлось уже тяжеловооруженным подразделениям Регулярной Армии под руководством генерал-губернатора Фарелла. В сухом остатке имелось пятьсот погибших и свыше трех тысяч раненых.

Что до лорда Ланкастера, то на следующее утро он проснулся знаменитым. Печально знаменитым. Подробности кровавой бойни просочились в прессу, спровоцировав невероятный скандал. И отвечать за последствия пришлось Киту, по неведомым причинам избранному козлом отпущения.

Его обвиняли в том, что он — безжалостный убийца мирного трудового люда. И в том, что он — тайный социалист, едва ли не собственными руками создающий на своих заводах подпольные революционные ячейки. Само собой, его обозвали монархическим прихвостнем. В то же время, его сочли виновным в поддержке сепаратизма. Левые, правые и особенно центристы с упоением возложили на лорда Ланкастера ответственность за вопиющие огрехи военного командования, провалы политического руководства и крах социальных реформ.

Первое время его развлекала эта шумиха, но уже очень скоро начала доводить до исступления. Пресса следовала за ним по пятам, репортеры жадно ловили каждое его вскользь оброненное слово и каждое слово перевирали. Сотрудники начали от него шарахаться. Знакомые смотрели косо и криво. В запале общего негодования лорда Ланкастера едва не вышибли из Консервативной Партии, остановило руководителей Партии лишь то здравое соображение, что лорд Ланкастер являлся одним из главных спонсоров оной. Терри начиталась ужасных статей в газетах и держалась с мужем очень настороженно, должно быть, опасаясь, что при любом промахе с ее стороны благоверный наймет снайпера, который проделает в голове леди Ланкастер аккуратную круглую дырочку.

Внешне Кит держался спокойно, но внутри был деморализован. Он всего лишь хотел, чтобы его заводы работали исправно, как часы. Неужели он хотел слишком многого?

Ричард до поры до времени молчаливо и сочувственно взирал на его мучения, но, в конце концов, не выдержал.

— Сколько ты еще собираешься убиваться? В чем дело?

— Меня едва не исключили из Партии…

— И в чем беда? Зачем ты вообще туда вступил, объясни.

— Я считал, что должен проявить сознательность и обозначить свою гражданскую позицию, — пробубнил Кит под нос, поделом чувствуя себя полным придурком.

— Милый мальчик, единственный известный мне способ достоверно обозначить свою гражданскую позицию — не вступать ни в какие партии. Ягненочек мой. Когда тебя называют убийцей и императорским прихвостнем, тебя не ругают. Тебя хвалят.

Кит и сам это понимал, но легче ему не становилось, совсем нет.

— И все же мне стоит выступить перед прессой, разъяснить ситуацию. Сколько еще я буду от них бегать?

— Интересно, что ты им скажешь. Что там были и другие плакатики, вроде КОНСТАНТИН — ИМПЕРАТОР ПАЛАЧЕЙ? Что это была политическая акция? Ты хочешь обзавестись настоящими неприятностями?

— Все это сейчас были риторические вопросы, верно, — пробормотал Кит.

— Я понимаю, ты расстроен, я тоже расстроен, уж поверь.

— Ты-то почему, Ричард?

— Потому что это все еще не конец. Далеко не конец.

Постепенно шумиха улеглась. Невзирая на чрезвычайные политические и экономические обстоятельства, завод удалось удержать на плаву. Кит счел возможным выкинуть эту историю из головы. Забот у него хватало с лихвой. Глобальная реорганизация и реструктуризация Корпорации — длительный, трудоемкий, болезненный, но необходимый процесс широкомасштабного переоснащения и модернизации заводов Корпорации, начатый еще его покойным отцом. Контракты на строительство Би-портов. И самое главное — разработка Второго Прототипа чипа Стандартного Дружелюбия, который обещался в недалеком будущем стать настоящим прорывом в индустрии сверхдальней связи.