Хранитель секретов Борджиа - Молист Хорхе

– Я сожалею, святой отец, но не могу покинуть свой пост. Один из моих солдат проводит вас.

– Спасибо, да благословит вас Господь.

Перейдя реку Арно следом за солдатом, Жоан не мог поверить, что это монашеское одеяние, которое до сих пор помогало ему лишь в сборе милостыни в виде нескольких гроздьев винограда и горбушек хлеба, теперь позволяло давать указания караульному офицеру у ворот, которые, скорее всего, являлись главными для входа во Флоренцию.

Пока они шли по улицам, что вели к монастырю Святого Марка, Жоан наблюдал за жизнью горожан. Город не казался ему таким нищим, каким он ожидал его увидеть. Флоренция освободилась от французской оккупации и находилась в состоянии войны с Пизой, тем не менее окруженная плодородными полями, не производила впечатления голодающей. Ремесленники работали и продавали свои изделия на улицах; повсюду раздавались голоса, расхваливавшие товар, стук молотков, шум торга, и даже запах выделываемой кожи или краски был таким же, как и в других городах. Но чего-то все-таки Флоренции не хватало. Через некоторое время Жоан осознал, что дело в цвете одежды горожан – сером, белом или черном. На улицах женщины, в том числе молодые, покрывали голову мантильями, а многие из них прикрывали рот кончиком платка. В глазах людей, с которыми он встречался взглядом, читался страх, и даже у самых процветающих не было и намека на драгоценности или украшения.

– А на каких улицах живут серебряных дел мастера, зеркальщики, парфюмеры? – поинтересовался он у сопровождавшего его солдата. Хотя Жоан прекрасно знал ответ, ему хотелось услышать подтверждение из уст юноши.

– Но это же все суетность, святой отец, – ответил тот, с удивлением посмотрев на него. – Белые отряды сжигают подобные вещи на площади Синьория, на костре суетности.

– Так, значит, во Флоренции нет подобных гильдий… – пробормотал Жоан.

– Нет, святой отец.

– А что же делают те, кто раньше этим занимался?

Молодой солдат пожал плечами.

– Я не знаю, – ответил он. – Они должны молиться.

– Да, – подтвердил Жоан. – Им обязательно надо это делать.

Подойдя к собору, они услышали песнопения, и перед ними появилась идущая строем группа детей от семи до двенадцати лет, в белых одеждах, босых и с бритыми головами. Они скандировали: «Иисус, властитель Флоренции, пост и пенитенция!», «Да здравствует в нашем сердце Иисус – властитель и наставник, наш Господь!» Когда они увидели его сутану, то нарушили строй, чтобы подойти и поцеловать ему руку, а Жоан в роли брата Рамона благословил их.

– Кто это? – спросил он у солдата. Ему вновь захотелось услышать объяснение из уст молодого человека.

– Это белые отряды, о которых я вам говорил. Они занимаются тем, что молятся, чтобы изжить грех и блюсти добродетель. Люди их уважают и боятся.

Брат Рамон завороженно смотрел на преисполненных веры и энтузиазма детей, которые удалялись от них, целомудренно распевая песни во славу Господа.

Флоренция была больше Пизы, но тоже, как и последняя, располагалась по обоим берегам реки Арно, и ее более богатая часть лежала на правом берегу. Однако в то время, как в Пизе комплекс, состоявший из собора, баптистерия и колокольни, находился на северо-западной оконечности города, во Флоренции эти здания стояли в самом ее центре. Их путь лежал мимо них, и Жоан был поражен, когда увидел вблизи собор и его громадный купол – выдающийся архитектурный памятник, самый большой в мире, поднимавшийся на поразительную высоту. Даже на расстоянии он выделялся на фоне всех других сооружений, а увидев собор вблизи, Жоан не мог найти слов, чтобы достойно описать его красоту. Контраст между этим потрясающим сооружением, строительство которого завершилось несколько лет назад, с одеяниями и видом жителей города был очень резким.

Жоан попросил солдата остановиться ненадолго, чтобы полюбоваться великолепием храма, и, когда он внимательно разглядывал здание, раздались крики и они увидели, как люди начали расступаться, чтобы освободить дорогу юной девушке, бежавшей со всех ног. Лицо ее было в крови, она защищала голову накидкой, а рядом с ней падали камни. За девушкой, выкрикивая оскорбления, бежала, бросая камни ей вслед, группа девочек в белом – босых, с бритыми головами.

– Что происходит? – спросил Жоан.

– Должно быть, эта девушка не была одета с надлежащей скромностью. Или, может быть, она накрасилась.

– А кем определяется степень требуемой скромности?

– Девочками из белых отрядов.

– А каким образом они узнаю́т, что является приличным и скромным?

Молодой солдат снова пожал плечами.

– Господь наставляет их.

– И эти белые отряды наделены такой властью?

– Если они считают, что увидели нечто недостойное или обнаружили грех суетности, то заходят в дома, забирают вещи, арестовывают людей… Они воплощают в жизнь то, о чем проповедует Савонарола.

– Дети?!

– Да, ведь они невинны и чисты…

– Но тоже могут быть жестокими и капризными, – пробормотал брат Рамон. – А власть и тщеславие могут развратить их еще быстрее, чем взрослых.

Они продолжили путь на север и через некоторое время вышли на площадь. Солдат указал ему на здание с великолепной колоннадой, возвышавшееся с правой стороны.

– Это монастырь?

– Нет, это Spedali degli Innocenti.

– Пристанище невинных душ. Это сиротский приют?

– Да, здесь и формируются белые отряды. Но к приютским детям присоединяются очень многие из города.

– Вот сейчас я стал понимать лучше, – заметил брат Рамон.

– Недалеко отсюда находится вращающееся окно, куда матери приносят своих детей, если не в состоянии прокормить их. Они оставляют ребенка, звонят в колокольчик и исчезают, не будучи увиденными.

– Ну да, – прошептал монах.

Потом солдат взял чуть левее, и они, пройдя мимо церкви Пресвятой Аннунциаты, увидели справа двухэтажное здание, входная дверь которого монументально возвышалась среди колонн над всем остальным сооружением.

– Вот это и есть монастырь Святого Марка, – сообщил юноша и попрощался, поцеловав ему руку.

Брат Рамон некоторое время разглядывал здание, потом нервно сглотнул, перекрестился и, вручив свою судьбу Господу, решительным шагом направился к воротам.

– Так, значит, вас посылает брат Томас де Торквемада. Не правда ли?

Вопрос на латыни задавал не кто иной, как сам брат Джироламо Савонарола, настоятель монастыря Святого Марка, который, вперив в Жоана взгляд своих темных глазок, рассматривал его с суровым выражением лица. Хотя Жоан сообщил ему, что достаточно хорошо владеет флорентийским, Савонарола настоял на том, чтобы продолжать разговор по-латыни – на языке, которым было написано только что переданное ему Жоаном письмо. Монаху было около сорока пяти лет, тонзура в его густых темных волосах казалась короной, на его лице выделялись сросшиеся мохнатые брови и длинный крючковатый нос. Лицо у него было худощавое, с выступающими скулами, – скорее всего, из‑за бесконечных постов – и контрастировало с толстой, выдающейся вперед нижней губой, свидетельствовавшей о страстности и чувственности, которые, без всякого сомнения, жестоко подавлялись.

Они находились в зале заседаний капитула, и рядом с настоятелем, сидевшим на лавке, стояли два монаха – каждый со своей стороны. Это были брат Доменико да Пешиа, помощник настоятеля, суприор, и брат Сильвестро Маруффи – самые верные соратники и советники Савонаролы. На стене за его спиной можно было видеть исключительной красоты фреску, написанную на блестящем синем фоне и изображавшую распятие. Помимо Иисуса Христа, на ней были изображены двое грабителей, тоже распятых, а у их ног – множество святых. Внизу, в гирлянде медальонов, были изображены шестнадцать причисленных к лику святых членов доминиканского ордена во главе с его основателем – святым Доминго де Гусманом. Но Жоан не мог слишком долго рассматривать это потрясающее произведение: он должен был сосредоточиться на тех, кто находился напротив него. Три монаха внимательно наблюдали за ним, а он, стоя перед ними, старался скрыть нервозность. Он не мог ошибиться: эти монахи строго следовали канонам, и любое колебание вызвало бы у них сомнения. А малейшее сомнение закончилось бы для него тюрьмой, откуда путь его прямиком лежал бы на костер, если бы они поняли, что он ненастоящий монах.