Постоянство хищника - Максим Шаттам

когда люди отдают питомцев и не обновляют данные в кинологическом центре.

Недолго пришлось искать, сказала себе Людивина, пытаясь унять бешеный стук сердца. Так вот как тебя зовут на самом деле. Джонни Симановски.

Но тут ее охватили сомнения. Имя Джонни никак не связано со смертью. То есть имена остальных братьев имеют отношение к Жнецу, а центральная фигура – нет?

На языке вертелся вопрос. Наконец она решилась спросить:

– Он не оставил вам на всякий случай адрес, где живет с собакой?

– Да, но этот адрес уже неактуален. Напоминания о вакцинации возвращаются.

– Все равно давайте.

Это лучше, чем ничего. Еще один след. Она подбирается все ближе. Она это чувствует.

Джонни Симановски.

Надин нацарапала адрес на листке.

– Вы помните его? – спросила Людивина.

– Вроде бы. Парень в бейсболке, здоровенный такой. Честно говоря, какой-то мрачный.

Людивина сунула бумажку в карман.

– Спасибо.

– Он сделал что-то серьезное?

Людивина ответила, уже взявшись за ручку двери:

– Скажем так: к своей собаке он явно относится лучше, чем к людям.

– Знали бы вы, сколько у нас таких клиентов!

Небо над крышами было ярко-синим, почти сапфировым. Прекрасный день, теплый и ясный.

Людивина ехала быстро, даже слишком, но ее это не волновало. Ей не терпелось все выяснить. С каких пор Джонни Симановски не живет по адресу, указанному в ветеринарной клинике? Он что-нибудь там оставил? Есть ли способ связаться с ним? Если нет, она попытает счастья через интернет-провайдера, газовую и электрическую компанию… Но надежды мало.

В памяти внезапно всплыло лицо из прошлого.

Алексис.

Другая жизнь. Другая боль.

Некоторое время они работали вместе в ПО. Провели вместе ночь. Одну.

Последнюю в его жизни.

Алексис был одной из причин того, что она замкнулась в себе.

«Лулунатор» – так называли ее некоторые коллеги. Военная машина. Лучше всех бегает. Стреляет. Побеждает в рукопашном бою. Она все время тренировалась. В любую свободную минуту. Иначе не могла. Не могла без брони между собой и миром.

Это не совсем точно. Я уже была такой, слегка бронированной. Смерть Алекса только подтолкнула меня укрепить доспехи. Заперла в себе, отрезала от эмоций.

Людивина, способная влезть в голову преступника, думать, как он, угадывать его потребности – и при этом такая далекая от собственных чувств.

Уже все иначе. Я работала над собой…

Она прошла долгий путь. И Марк ей очень помог.

Что до того, почему Алекс ей привиделся…

Ты прекрасно знаешь, почему думаешь о нем. Потому что он умер, делая то, что сейчас делаешь ты. Проверял зацепку в одиночку, слушая интуицию, а не протокол.

Вот только она еще не нашла Джонни Симановски, Харона III. Найдет – доложит командованию, и пусть работают соответствующие подразделения. Она нужна для того, чтобы составить профиль или дать им направление. Для этого нужно попотеть.

Забудь об Алексе.

И все-таки Людивине померещилось его лицо в белом облаке. Но, конечно, это ерунда. Она покачала головой.

Ты бредишь.

Или это знак. Тогда нужно его прочесть и истолковать. О чем Алекс мог бы ее предупредить?

Совсем обалдела? Поверила в видения?

Недавно она была на кладбище, чтобы дать ему знать: ты не забыт. Она не сняла со связки ключей брелок «Нью-Йорк джайантс», его подарок. Она им дорожила.

Людивина открыла окно, чтобы впустить свежий воздух, и это помогло, прояснило мозги. Навигатор сообщил, что она почти у цели. Поселок на южной окраине Бордо. Уединенный дом.

Естественно. Он каждый раз выбирает такой, верно? Это его критерий. Соседей нет, стены толстые. Как часто он переезжает, заметая следы? Каждый год? Раз в два года?

Последний поворот. Бывший дом Джонни Симановски стоял в тупике: на въезде сельскохозяйственный склад, с другой стороны водонапорная башня, а дальше ангары местной свалки. Дом прятался за крошечным перелеском и пустырем, на котором среди мусора стоял шест с табличкой «Свалка запрещена».

Занятно, но Людивина заметила, что там, где Симановски, часто есть водонапорная башня. Это для них обязательное условие? Какая-то особая символика? Доминирующий фаллический символ, но наполненный водой, основой жизни, женской по своей природе… Чересчур глубоко копаешь. Это всего лишь дурацкое совпадение.

Дом из красного кирпича не первой свежести окружала невысокая ветхая стена. Скорее всего, в начале двадцатого века это была небольшая роскошная летняя резиденция бордоской аристократии – должно быть, много раз переходила из рук в руки и с каждой сделкой спускалась на ступеньку ниже по социальной лестнице. Облезлые ставни висели на перекрученных петлях. Сад больше походил на пустырь с сорняками. Людивина заметила длинный гараж, примыкавший к низкому зданию. В глубине стоял серый сарай, следы шин указывали на то, что там регулярно паркуют автомобиль.

Первой странностью, которую заметила Людивина, выйдя из машины, оказался широкий скотч на почтовом ящике. Неудивительно, что корреспонденцию возвращали… в эту минуту она не думала ни о чем, кроме грядущего разочарования: дом пуст и некому рассказать, куда подевался Джонни Симановски.

Дверного звонка не оказалось. Пришлось толкнуть ржавую калитку и постучать в дверь под растрескавшимся козырьком.

При других обстоятельствах она бы все поняла по этому куску пленки. Джонни, получив уведомление из ветеринарной клиники, сообразил, что оставляет след, и сделал так, чтобы о нем забыли. Увы, каждое из пережитых разочарований подрывало уверенность Людивины в собственных суждениях, а желание, вернее, навязчивая идея спасти Хлою Меньян заставляла ломиться вперед, не давая себе времени подумать.

Если бы не жесткий арест Антони Симановски – который ничего им не дал – и фиаско у старшего сержанта Бардана, Людивина поступила бы иначе.

Но она больше не соблюдала нейтралитет. Ее восприятие сузилось, как бывает при подготовке к действию, когда адреналин, страх, волнение превращают зрение в туннельное, человек сосредоточен на одной точке впереди и не замечает остального. На тренировках Людивина умела этим управлять. Но по ходу долгого расследования, после все пережитого она попалась в эту ловушку, сама того не заметив.

На первый взгляд никто не должен был умереть в этот день.

Но когда Людивина толкнула калитку, чтобы подойти к дверям дома, было уже поздно.

56

«Ля-ля-ля-ля, ля-ля-ля!»

Он только что второй раз смыл с тела скраб, и его кожа была ярко-красной. Он тер гораздо сильнее, чем требовалось. Вдалеке из динамиков на весь дом звучал концерт Дворжака для виолончели с оркестром № 2 си минор, опус 104.

Дискомфорт скоро пройдет.

Это было частью ритуала. Сенсорная стимуляция.

Отшелушить как можно больше омертвевшей кожи, чтобы не оставлять на ней следов. Да, потом он ее отмоет, но лучше перебдеть,