К вечности - Елена Асеева

— Моя бесценность, — послышался бархатисто-мелодичный голос Родителя, явственно мне сопереживающий. — Как ты?

— Совсем скверно, — попробовал я сие сказать, и к удивлению мои губы пластично шевельнулись. — Точно с меня содрали всю кожу.

Творец Галактик какой-то морг медлил, а после вельми умягчено отметил:

— Как ты похож на Першего. Так же как мой любимый сын бодришься.

— Еще бы, — незамедлительно отозвался я, но так как боль ощущалось при любом движении моей плоти, лишь помыслил. — Ведь во мне его часть…клетка, оная когда-то, в результате копуляции с иной составляющей, образовала зиготу.

— Да, милый мой, лишь часть, — с теплотой согласился Родитель, и теперь в голосе его я уловил благодарность. — Мне стоило давно поблагодарить тебя… Тебя… Или То, что стало толчком в твоем появлении… Появлении каковое спасло от ухода от нас моего сына Першего. Думаю то, чем была иная твоя составляющая, материя противная нашему Всевышнему уступив, соединилась с клеткой Першего и тем породила тебя, погасив его как таковой уход. Не скрою, что предполагал… Я, предполагал, дражайший мой малецык, что второй во Вселенной Родитель рождается от противной нам и Всевышнему темной, чуждой материи, путем копуляции двух составляющих.

Я медлил самую толику времени, осмысливая слова Родителя и днесь воочью понимая, что когда-то ту самую темную материю, энергию, чуждый геном во Всевышнего впустили нарочно. А посем, медлительно приподнял голову, чем вызвал новые стоны, исторгнутые из моих губ, и осмотрел себя. Моя дымящаяся матово-серебристая с золотисто-розовым сиянием плоть и впрямь смотрелась противоположной пепельно-синей коже Родителя, будто я до сих пор оставался Ему чуждым. Я, очевидно, отличался не только от Родителя, но и от своих братьев, Отцов.

Мгновенная слабость сковала мою шею, надавила на голову и резко ее, уронив на серебристую поверхность гарбха уже поглотившую и отверстия, и дотоль выплескиваемые газы, составы, как и сами углубления, вновь став ровным, громко застонал.

— Не надобно моя драгость покуда двигаться, — торопко отозвался Родитель и глас его дрогнул, словно, несмотря на противоположность нашей сути, мы были всегда единым целым, и ноне Он принял на себя мою боль. — Не свершай пока никаких движений. Лежи смирно, вмале тебе помогут. Я же…

— Родитель, — тотчас перебил Его я, и днесь тягостно сотряслось моего тело, вероятно, выплескивая таким образом напряжение. — Почему я иной… другой… не такой как Ты? Отцы? братья?

— Ты, другая часть Всевышнего. Иной ее виток, движение, ход и развитие. Ты неповторимый и уникальный, — теперь Родитель словно пел, столь торжественно, мощно и одновременно нежно, той молвью лаская мою изболевшуюся плоть. — Ты должен быть другим, отличным оттого, что было до ныне во Всевышнем… Вкрапления в кости, плоть, сияние, сие для тебя естественно. Ты будешь обладать особыми способностями, силой. Ты подаришь изумительные творения, создания, формы Галактик, систем, планет, бесценные для нашей Вселенной.

Родитель говорил речь, медлительно наращивая гулкость голоса, вроде окутывая, успокаивая той мощью, той выразительностью и тем восхищением испытываемым Им. Однозначно Он меня любил, как и своих сынов, малецыков, впрочем, вместе с тем Родитель был потрясен таковыми моими отличиями. И если данные обстоятельства меня тревожили, Его вспять приводили в восторг.

— Как чувствует себя Перший? — шевельнул я губами, ибо жаждал говорить, свершать действия.

Я, конечно, знал от Велета и Воителя, что Отец давно поправился, и, покинув Березань, приступил к своим обязанностям, одначе мне жаждалось услышать о моем Творце от Родителя. Наверно Он это понял, посему голос Его, прозвучав точно погудка, огладил меня, а приголубив, несомненно, успокоил:

— С Першим все благополучно. Последнее время он находился недалече от Млечного Пути, в Галактике Стыня Багряной Зимцерле. Вне всяких сомнений тем, желая быть как можно ближе к тебе, моя неповторимость.

— Ну, раз я таковая неповторимость, — от воспоминаний об Отце я прямо-таки весь засиял золотисто-розовыми переливами, в которых проступили едва зримо перемещающиеся серебряные, золотые, платиновые символы, письмена, руны, литеры, свастики, ваджеры, буквы, иероглифы, цифры, знаки, графемы, а также геометрические фигуры, образы людей, существ, зверей, птиц, рыб, растений, планет, систем, Богов, Галактик. — Тогда Ты более не устанавливай своих Стрефил-созданий на своих сынов и моих братьев.

На той стороне контактной сетки, чрез каковую Родитель осуществлял связь со своими малецыками наступило отишье. Похоже, Он был потрясен, и посему молчал достаточно долго, вроде проверяя мою молвь аль токмо с трудом ее переваривая.

— Откуда ты знаешь про Стрефил-создания? — наконец, откликнулся Творец всех Галактик поспрашанием.

— Давно тебе о том хотел сказать, — ответил я и голос мой, еще не получивший как такого определенного звучания, и посему идущий высокой, свистящей нотой, вопреки боли прозвучал насмешливо, а губы чуточку изогнулись в улыбке. — Да все не удавалось тебе о том поведать. Во — первых я их вижу, коли они установлены над Богами, а во-вторых еще будучи в Отческих недрах в Стлязь-Ра, я слышал твой разговор с Гамаюн-Вихо. Определенно, я понимаю язык на котором Ты общаешься со своими созданиями.

Я смолк. Молчал Родитель, может обдумывая мои слова, а может наслаждаясь тем, что я был… жил… существовал. А я лишь сейчас вслушиваясь в наступившую тишину, оглядел стены помещения и приметил, что они сменили цвет. С белого на пурпурный, точно во время моего перерождения и они переплавились, приобретя тот самый ярко-красный с фиолетовым оттенком цвет.

— Думаю, — вмале все же отозвался Родитель, — ты, моя бесценность еще не раз меня удивишь. И к тому нужно быть готовым. А теперь одначе я отключусь. За тобой придет Вежды и ты полетишь к Коло Жизни. Встретимся погодя, что произойдет в ближайшее время. И хотя я не приходил до сих пор к восстанавливающимся малецыкам, это делали всегда они. Ноне я нарушу свое постоянство и сам посещу дольнюю комнату пагоды, ибо очень жажду прижать тебя к своей груди, мой милый.

— Долго я буду после Коло Жизни в дольней комнате? — спросил я, тем не менее, не уточняя судна и имени Отца. Ведь я знал до моего вступления на Коло Жизни не позволительно называть будущее свое имя, имя Отца, величание судна. Родитель сказал так нарочно, судя по всему, желая тем самым подтолкнуть, утвердить меня к выбору печище Димургов.

— Ты, вероятно, восстанавливаться будешь долго, так как слишком утомлен, мой любезный, — молвил Родитель, и, не мешкая отключился.