Парабола моей жизни - Титта Руффо

Глава 19. В РОССИИ

Успех в театре Лирико. Договор с Одессой. Впечатление от Одессы. Синьора Лубковская. Приобретаю шубу. Маэстро Карцев. Пою на русском языке. Баритон Дельфино Менотти. «Демон» Рубинштейна. Встреча с маэстро Каваллини. Договор с Петербургом. Я и Котоньи.

Осенью 1904 года я снова приехал в Милан, чтобы петь исключительно современный репертуар в театре Лирико. Одной из наиболее значительных удач моей артистической карьеры считается выступление в Лирико в роли Каскара в «Заза» Леонкавалло. За необыкновенно комическую трактовку персонажа мне с энтузиазмом аплодировали в течение всей оперы, и с самого первого представления я был вынужден повторять, по крайней мере раза три, знаменитую арию четвертого действия «Заза, малютка цыганка», в которой голос мой отличался особой выразительностью и неисчерпаемым богатством звучания. Я был буквально накануне отъезда в Россию. Поездка моя туда была обусловлена контрактом, заключенным по всем правилам. И вот, после «Заза» многие импресарио были готовы уплатить неустойку, лишь бы я остался выступать в театрах Италии. Но я не поддался уговорам, считая предлагаемый мне поступок некорректным, чтобы не сказать — нечестным по отношению к организовавшей мою поездку импресарио Лубковской: она уже раньше обещала мне и теперь подтвердила свое обещание сделать буквально невозможное, чтобы с честью представить меня одесской театральной публике. И я, верный заключенному контракту, в середине ноября отбыл в Одессу.

Попал я туда в страшнейший холод. Город, покрытый снегом, убогий, мрачный, объятый гробовым молчанием, произвел на меня удручающее впечатление. По длинным улицам проносились иногда сани, запряженные великолепными лошадьми, от которых шел пар и которыми правили мужчины, закутанные в шубы и одеяла. Неожиданный звон колокольчиков, прикрепленных к сбруе, на одно мгновение врывался представлением о каком-то веселье, но это только еще больше подчеркивало окружающую тишину. Мне казалось, я попал в неизвестность, заблудился на какой-то далекой планете.

Я поселился вблизи театра на полном пансионе в семье Светловых, состоявшей из матери, двух дочерей и сына. Этот сын был красавец юноша, ростом около двух метров, настоящий гигант. Он обладал колоссальным голосом — баритоном и пел во многих театрах Малороссии. Затем я пошел в театр. Синьора Лубковская, находившаяся там, встретила меня как нельзя лучше и тотчас представила меня своему мужу, владельцу и директору большой одесской газеты, а также его сыну, тоже очень красивому молодому человеку, у которого оказался прелестный тенор. Видя, что на мне надето хотя и довольно теплое, но самое обыкновенное пальто, синьора Лубковская спросила, запасся ли я шубой, так как без нее в этом климате, — не только исключительно холодном, но еще и сыром, — я рискую заболеть. Когда я ответил, что буду думать о такой роскоши после первых представлений, она поняла и очень любезно распорядилась, чтобы сын проводил меня в мастерскую меховщика. Там на меня надели великолепнейшую шубу, в которой я сразу чуть не задохнулся, до такой степени она была плотной и теплой. Когда же я поинтересовался ее ценой, молодой Лубковский попросил меня об этом не беспокоиться, так как все будет урегулировано потом. Почувствовав себя столь энергично опекаемым, я пришел в значительно лучшее настроение, что было очень важно для успешного выполнения моих артистических обязательств.

Дебютировал я в «Риголетто». Приняли меня с энтузиазмом, и критика отнеслась ко мне очень благожелательно. Нечего говорить о том, как и насколько была довольна этим синьора Лубковская. Я пел без отдыха, выступая иногда четыре раза в неделю с самым разнообразным репертуаром, в котором чередовались такие оперы, как «Риголетто», «Цирюльник», «Бал-маскарад», «Трубадур», «Заза» и «Демон» Рубинштейна. Что касается этой последней оперы, то я выносил ее на суд публики в первый раз. Большую помощь оказал мне маэстро Карцев, отличный пианист и музыкант. Он даже захотел научить меня петь большую арию в третьем действии на русском языке, что при его неутомимом терпении, помноженном на мое горячее желание, удалось настолько, что я смог впоследствии исполнять при публике эту арию с правильным произношением. Во время третьего представления моих одесских гастролей — шел «Риголетто» — мне посчастливилось после третьего акта познакомиться с Дельфино Менотти, одним из самых знаменитых баритонов предыдущего поколения. Он был представлен мне в моей уборной синьорой Лубковской. Кроме того, что Менотти был очень хорош собой — высокий, стройный, с нисколько не портившей его легкой проседью в шевелюре и усах, кроме того, что он был по-настоящему благородным синьором в манере держаться, он отличался еще незаурядной разносторонней культурой, соединяя в себе качества выдающегося певца с художником, чтецом и красноречивым оратором. Уйдя со сцены, он обосновался в Одессе, где стоял во главе школы пения, пользуясь всеобщей любовью и уважением. После его появления у меня в уборной я пошел к нему с визитом. Он очень обласкал меня и долго со мной беседовал; мы стали лучшими друзьями. Когда он бывал свободен от занятий, мы проводили вместе целые часы, беседуя об искусстве пения и о наиболее значительных явлениях в театральном мире, а также и на другие темы. Я сохранил о нем самое светлое воспоминание.

Взявшись снова за «Демона» Рубинштейна, я только теперь понял, какую ответственность беру на себя, исполняя эту оперу. Но я тщательно изучил ее еще в Италии и сейчас мне оставалось только усовершенствовать свое исполнение. Должен сказать, что это удалось мне в высокой степени, и я смог исполнением партии Демона увенчать и закрепить успех, уже завоеванный мною в Одессе в целом ряде других опер. Молва о моем блестящем успехе распространилась далеко за пределы этого города. Обо мне отзывались восторженно даже в газетах, издаваемых в Петербурге.

На одном из последних представлений присутствовал маэстро Каваллини, итальянец, командированный дирекцией театра консерватории в Петербурге. Он должен был меня послушать и, в случае благоприятного впечатления, заключить со мной контракт на следующий театральный сезон во время поста. Он, по-видимому, остался мною доволен, ибо после третьего акта пришел ко мне в уборную в сопровождении синьоры Лубковской и предложил мне контракт на десять выступлений на сцене театра консерватории с оплатой по шестьсот рублей за каждый спектакль. Я согласился тотчас же, тем более, что мечтал повидать Петербург и выступить перед публикой этой столицы.