«Ныне и присно» - Константин Мартынов

Он едва не замычал от натуги, разрывая заколдованный круг. Наконец мысли вырвались из наезженной колеи… чтобы принести смятение.

«Соврать — шкуру спасти… а зачем потом такая шкура? Жить и знать, что по твоей милости невинного убили? Правду сказать? Небось, и ноги унести не дадут. Куда ни кинь — всюду клин…»

Пауза растянулась на полминуты. Усмешка на лице Игоря понемногу начала сменяться хищным оскалом.

— Неужто угадал? — жарко выдохнул он. — Знаешь поганца? И адрес тоже? Так говори, мы его прямо сейчас навестим. Тепленького возьмем!

«Теперь уж точно все!» — подумал Шабанов, но, как ни странно, мысль принесла спокойствие. Словно перед последним в жизни боем.

— Знаю, — обыденно сообщил Тимша. — И адрес знаю, и как зовут его… да тебе-то зачем? Не он твоих братьев уму-разуму учил… или не братьев — «братков»? Ты уж разберись, кто нужнее — басурманин или убивец?

На Игоря было страшно смотреть, казалось еще мгновение, и он лопнет от бурлящего в жилах бешенства.

— Ты мне, дружок, загадки не загадывай, — прошипел он. — У меня нынче настроение не то! Говори, что знаешь, пока я ребятам не приказал из тебя дерьмо повытрясти!

Угроза подействовала… но вовсе не так, как рассчитывал скинхед.

«На испуг взять хочет… — мрачно усмехнулся Тимша. Зря…»

Сомнения исчезли, вернулось спокойствие.

— За чужие спины прячешься? Самому что, слабо?

Старшак жутко, как восставший из гроба мертвец, заскрипел зубами, на висках бугристо вздулись синюшные вены.

— Еще чего ляпнешь… я тебя голыми руками на тряпочки порву! — прохрипел Игорь.

В глазах старшака полыхнула молния, Тимша мельком удивился, что по—прежнему жив и даже не обгорел. Поверх спокойствия плеснуло боевой удалью.

— Не водила твоих братков калечил, — сообщил Тимша. — Он в машине тише воды, ниже травы сидел. Так уж вышло, что пассажир ему попался торопыга, не стерпел задержки…

Тимша нарочито умолк, предводитель скинов рванул душивший ворот рубахи, брызнули пуговицы.

— Не тяни кота за… хвост! — прохрипел Игорь.

— Да я их ухайдокал, я! — с жесткой усмешкой закончил Тимша. — Уж больно к Ларисе спешил.

Повисла тяжелая, как топор палача, пауза. Игорь задыхался, широко раскрытый рот жадно хватал воздух.

— Врешь! — наконец прохрипел скинхед. — Чурбана покрываешь! Все равно я до правды дороюсь!

Скрюченные бешеной судорогой пальцы царапнули по тимшиному горлу и сорвались, не в силах ухватиться. Шабанов отстранился.

— Зачем я врать буду? — почти обиженно спросил он. Сам глянь, как твой братан мне бочину полоснул.

Выпростанная из брюк рубаха задралась к горлу, показалось пропитанное кровью полотно.

Игорь ошеломленно попятился, но тут же пришел в себя.

На лицо легла холодная отлитая из прозрачного металла маска.

— Уходи, — жестяным голосом приказал он. — Одевайся и уходи. У тебя сутки форы. Ментам я тебя не сдам, но советую отыскать нору поглубже — дольше проживешь.

Нежданная отсрочка приговора, как удар в открытую дверь — Тимше показалось, что он ослышался.

— Ты меня отпускаешь? — удивленно переспросил он. — Почему?

Маска дрогнула в презрительной усмешке.

— Не хочу пачкать кровью прихожую — сестре не понравится.

Словно услышав, в дверь просунулась Лариса. На дерзком лице мелькали не успевшие погаснуть искорки веселья.

— Что за секреты? — шутливо поинтересовалась она. — Пироги стынут!

— Сергей уходит, — невозмутимо сообщил Игорь. — Ему сегодня не до пирогов.

Почувствовав неладное, Лариса оттеснила вяло сопротивлявшегося брата, вошла в прихожую.

— Какие дела могут быть важней пирогов с палтусом? — все еще игриво спросила она. — Ничего, сейчас он передумает!

Тонкие руки обвили тимшину шею, в губы впечатался сочный до головокружения поцелуй… Сердце зашлось щемящей болью расставания. Шабанову стоило немалых усилий прервать горькое блаженство.

— Извини, мне и вправду пора, — тихо сказал он. Рука нежно и невесомо коснулась ларисиных волос, словно запоминая их шелковистую гладкость, затем скользнула на плечо. Мягкий до неощутимости толчок заставил девушку отшагнуть.

Лариса вскинула голову, глаза заблестели подступившей влагой.

— Даже так… — прошептала она.

Тимша виновато отвел взгляд. Губы Ларисы дрогнули, но девушка тут же справилась с собой.

— Что ж, тебе виднее, — холодно согласилась она. — Смотри, как бы потом не пожалеть…

— Я уже жалею, — признался Тимша, натягивая мокрую от растаявшего снега куртку.

Он таки не выдержал. Рука потянулась к девушке — то ли увлечь за собой, то ли коснуться в последний раз… Лариса отшатнулась и, надменно вскинув голову, вышла из прихожей.

Клацнула магнитная защелка.

— Так даже лучше, — со вздохом сказал Тимша.

Скинхед пристально взглянул ему в глаза… и кивнул.

Тучи унесло за горизонт, по небу, затмевая жалкие огни фонарей, переливалось северное сияние. Цвета причудливых завитков сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой от бледно—зеленого до сочно-пурпурного, лениво текли сиреневые волны, выстреливали копья холодного синего пламени…

«К морозу…» — вспомнилась старинная примета. Вспомнилась и тут же забылась. Холодная красота небес не смогла завладеть вниманием — душа покрылась ледяной коркой. Прочной, как аносовский булат, и блестящей, словно полированный хрусталь.

«Вот и вжился в новый мир… ни работы, ни друзей, ни девушки… Хотел-то как лучше. Хотел грязь с земли Кольской вымести… Чтобы вспомнил народ гордость да честь поморскую. А что вышло? Бандитов калечил — враги, басурмане рыночные — враги, скинхеды с националистами скоро охоту откроют… о милиции говорить не стоит — попадись, и пожизненная каторга обеспечена. Ради чего? Кому помог? Кому добро сделал? Дурость одна… Нравится людишкам каждой скотине в ноги кланяться? И пусть бы их. Из раба человека не сделаешь. Нет, взялся ума вкладывать! Кто бы самому вложил… хотя, скоро вложат. Если сбежать не получится.»

— Чаво встал, коли семечек не берешь? Отойди, свет не засти! — скрипучий, как битое стекло, голос раздался откуда-то сбоку и снизу. Шабанов очнулся, недоуменно огляделся…

Рядом, на застеленном старой газетой ящике пузато развалился холщовый мешок с жареными семечками. Позади ящика, на складном рыбацком стульчике сидит насупленная бабка.

Подшитые кожей валенки сердито притопывают, потертая шубейка наглухо застегнута, из-под толстенного заиндевевшего платка настороженно поблескивают колючие глазки, на кончике крючковатого носа замерзла мутная капля… не бабка — Яга на зимовке.

За спиной Яги, портя сказочный антураж, сияли витрины круглосуточного магазина.

«Глянь, уже «Восход». Когда дойти успел?»

Из магазина вывалилась шумная компания — полдюжины разнокалиберных бичеватых типов семенили вслед за парой красномордых детин. Лихо сбитые на затылок шапки, хорошего кроя куртки нараспашку и видневшиеся из-под расстегнутых рубах тельняшки выдавали в детинах «тружеников морей»… а прижатые к необъятным животам ящики с водкой — недавний расчет.

«Ведомо дело: на берег сошел, долю получил — обмыть надо… и сцепиться с кем, удаль выказать — что за пьянка без драки?»

Драться попусту не хотелось. И не попусту тоже — надрался уж вдосыть. Всего и толку, что немеряно врагов нажил.

Шабанов отвернулся.

— Чего нос воротишь? — с усмешкой прогудел один из мордоворотов. — Люди с рейса пришли. Три месяца в морях, имеем право! Или мы не тралфлотовские?

«Угадал, — отрешенно подумал Тимша. — Гуляют рыбаки. И пусть себе гуляют. А я дальше пойду. Нечего людям праздник кислой рожей портить…»

Тимша пожал плечами, подался в сторону. Рыбак поставил ящик на снег, озабоченно нахмурился.

— Че он понимает! — тут же угодливо заметил один из прихлебателей. — Салага еще!

— Цыть! — обрезал его рыбак. — Не твово ума дело.

— Погодь, парень, у тебя не случилось ли чего? — обратился он уже к Тимше. — Видал я такие выражения на мордах… дерьмовые выражения. Может, помочь надо?

— Все нормально, мужики, — отозвался Тимша. Пришлось вновь остановиться, попробовать улыбнуться. — Мелочи жизни замучили, неча вам головы забивать. И вообще, — он кивнул на ящик с водкой, — у вас без того дел невпроворот.

— Ты, парень, не смотри, что Санька выпивши, — вступился за друга второй моряк. — Саньку полгорода знает, лучшего моториста ни на одном флоте нет! Ты о деле говори. Или пошли с нами — пропустишь стакашку, язык-то и развяжется… Тебе лет-то сколь? Имеешь право родимую потреблять?

«А что? Надоело все. Нажраться до поросячьего визга авось на душе полегче станет.» Тимша, которому до восемнадцати не хватало полутора месяцев, нахально кивнул.