ЖЕРНОВА ИСТОРИИ - Андрей Колганов

- Григорий Иванович у нас большой оптимист и широкой души человек. Кроме того, он никого и ничего не боится, - вступил в разговор Уншлихт. - На вашем месте я отнесся бы к произошедшему серьезнее.

- Куда уж серьезнее! - поворачиваю голову к Уншлихту. - Откусят мне за это голову, или нет - это вопрос второй. Нет, я, конечно, понимаю, что закордонные операции не всегда можно провести, опираясь лишь на людей безукоризненной честности. Но по опыту своей подпольной работы могу сказать, что бесконечно потворствовать сомнительным делишкам нельзя, ибо отсюда неизбежно идет дорожка к предательству. Очень опасаюсь, что весьма специфические отношения некоторых наших чиновников в Берлине с германскими предпринимателями могут стать крючком, при помощи которого наши противники попытаются скомпрометировать советско-германское военное сотрудничество.

Дальше развивать эту тему нет необходимости. Для зам Наркомвоенмора, курирующего Разведупр РККА и вопросы военного сотрудничества с Германией, сказано вполне достаточно.

Мне, разумеется, ничего не было известно о том, как отреагировал Ягода на ущемление интересов своих доверенных лиц. Много месяцев спустя по некоторым событиям и долетевшим до меня обрывкам информации стало возможно предположить, что поначалу он отреагировал по самому благоприятному для меня варианту. Генрих Григорьевич просто цыкнул на мелкую сошку, посмевшую беспокоить его жалобами по несерьезному поводу, и предоставил им выкручиваться самим. Более того, он решил далее не использовать этих людей в предстоящих весьма серьезных делах. Разумеется, моя персона не осталась вовсе без его внимания - не такой Ягода был человек, чтобы полностью пренебрегать мелочами, ведь они могут вырасти со временем в реальную проблему. Поэтому одному из сотрудников секретно-политического отдела, помимо прочих дел, было поручено собрать материал и на меня…

Между тем моя жизнь шла своим чередом. Созвонившись на неделе с Лидой, я договорился о встрече у нее дома в пятницу, после работы.

22 августа денек был по-летнему теплый, и Лида, не успевшая еще переодеться после работы, встретила меня хотя и в деловом, но достаточно легком костюме: светло-серая льняная юбка длиной едва за колено и белая батистовая блузка с защипами, на маленьких черных пуговках и с черным витым шнурком, бантиком завязанным под воротничком (простым, безо всяких кружев).

Она заинтересованно посмотрела на саквояж в моей руке (видно было, что легким его не назовешь), и, спеша удовлетворить ее любопытство, почти с самого порога объявляю:

- А здесь подарки из Берлина!

При слове "подарки" выражение на лице девушки стало скорее скептическим, чем радостным. Значит, мои предположения были верны…

Ставлю саквояж на стул, распахиваю его и начинаю доставать коробки.

- Что это? - любопытство Лиды вновь оживилось. Она едва не выхватывает коробку у меня из рук, цепляется взглядом за надпись "Зауэр", и тут же поспешно открывает крышку.

- Осторожно! - вырывается у меня предупреждающий крик. - Он в заводской смазке! - И, уже более спокойно:

- Какая-нибудь ветошь для протирки у тебя найдется?

После нескольких минут возни на кухне Лагутина, успевшая заодно надеть фартук, тащит ворох тряпок. Мы расстилаем на столе две старых газеты и начинаем осторожно, чтобы сами не запачкаться, протирать детали пистолета под аккомпанемент моих пояснений по поводу порядка его разборки.

- Вот Михаил Евграфович удивится, когда узнает, какие подарки его дочери преподносят, - шучу я. Лида же на это вполне серьезно отвечает:

- Он сегодня опять до глубокой ночи у себя в Коминтерне застрянет. Раньше десяти домой не заявится, и сразу спать. Ему не до разглядывания подарков будет. Там каждый раз то одно, то другое, и все надо срочно перевести… - она вздыхает, явно жалея своего перегруженного работой папу.

По окончании чистки Зауэр собран, и наступает очередь кобуры и коробки с патронами.

- Ух ты, какая! - восклицает девушка, вертя в руках кобуру для скрытого ношения. - У меня такой еще не было, - и она тут же пытается пристроить кобуру на себя, слегка запутавшись в ремешках. Помогаю ей правильно пристроить эту сбрую, замечая мимоходом:

- Это еще не все.

Она поднимает на меня глаза и вопросительно распахивает ресницы, молча ожидая продолжения. Не прибегая к театральным эффектам и не затягивая паузы, извлекаю из саквояжа коробку с маленьким Вальтером. Мы снова усаживаемся за чистку, но на этот пистолетик Лида смотрит с заметно уменьшившимся энтузиазмом.

- Этот пистолет, конечно, в качестве основного боевого не годится. Но зато его можно спрятать незаметно хоть под одежду, хоть в сумочку - он легко сойдет за зажигалку. Да хоть за подвязку можно засунуть при нужде. Американцы называют такие игрушки "оружие последнего шанса", - стараюсь всячески развеять ее скептицизм. - Для оперативных целей вещица в иных случаях незаменимая, когда незаметность становится важнее сильного боя.

Девушка вертит вычищенный блестящий пистолетик в руках, разглядывая затейливый рисунок ореховых щечек на рукоятке, и, похоже, все больше и больше увлекается этим подарком.

Вообще-то девушкам принято дарить что-нибудь другое. Цветы, парфюмерию, украшения… В качестве совсем нейтрального подарка годятся книги или альбомы. А тут - на радость даме преподношу ей человекоубойный механизм. Однако у меня сложилось вполне стойкое убеждение, что к обычным подаркам эта девушка отнеслась бы неприязненно. Вон, даже на слово "подарки" отреагировала совсем без восторга - видно, решила, что я решил осчастливить ее чем-нибудь из того перечня, который привел выше. Не думаю, впрочем, что цветы или украшения противны ей сами по себе. Больше того, подозреваю, что она к ним очень даже неравнодушна. Но примет она их только от очень близкого человека.

Прерываю свои размышления и осмеливаюсь отвлечь комсомолку-амазонку, поглощенную созерцанием Вальтера, доставая из саквояжа кобуру для него и одну за другой несколько коробок патронов 6,35 Браунинг. Взявшись за кобуру, и пощупав пальцами мягкую кожу, Лида удивляется:

- Какая тоненькая… Как перчаточная!

- Из перчаточной и делали. Чтобы совершенно не стесняла движений и была незаметна под одеждой, - поясняю ей.

Эту кобуру она тоже старается пристроить на себя, и вновь я прихожу ей на помощь. Едва успеваю застегнуть последний ремешок, как Лида крепко захватывает мои руки, притягивает меня к себе и размеренно говорит, глядя прямо в глаза:

- А вот теперь, после таких подарков, ты, как честный человек, должен…

- Что? Жениться на тебе? - предваряю окончание фразы своим вопросом.

- Нет, хотя бы не вырываться. - Она по-прежнему крепко держит меня за руки, а голос и взгляд ее совершенно серьезны.

- Не вырываться? А не ты ли настояла на том, чтобы я изучил приемы самообороны? - пытаюсь ответить шуткой. Но девушка явно не шутит, хотя и отвечает с некоторой игривостью:

- Ну, так я тебя и стрелять учиться потащила. Но ты же не будешь в меня стрелять? - и с этими словами она еще сильнее притягивает меня к себе.

- Не буду, - отвечаю я, и нахожу ее губы своими…

А вот произошло ли что-то дальше, - или не произошло, - я рассказывать не буду. С юных лет усвоил правило не трепаться о знакомых дамах. И так уж сболтнул лишнее.

Ночью, после долгого-долгого перерыва, меня посетил яркий, красочный, и четко запечатлевшийся в памяти сон.

…Тускло освещенные пролеты большого цеха. Утренний сумрак не позволяет проникать через небольшие окна сколько-нибудь значимому количеству света, и слабенькие, неяркие лампочки, закрепленные над станками, кое-как компенсируют эту нехватку. Спиной, в пол-оборота ко мне, у токарно-винторезного станка на большом деревянном ящике стоит девчонка, явно не дотягивающая до четырнадцати лет. Да и тринадцать ей не дашь. Ее толстые косы завязаны узлом и замотаны в платок, на плечах немного мешковато висит теплая вязаная кофта, подпоясанная ремешком. Ноги в толстых вязаных носках засунуты в явно великоватые девчонке туфли на каблуке.

Вот повинуясь движению ее руки, чуть назад отошла продольная бабка, отъехал вправо суппорт… Готовая деталь отправляется в предназначенный для этого ящик, на ее место встает заготовка, и девчонка снова крутит колесико поперечной подачи, резец вгрызается в металл, и синеватая витая стружка валится и валится вниз.

Внезапно девчонка пошатнулась и обрушилась с ящика на неровный бетонный пол. По проходу между станками к ней спешит изможденный человек, на вид лет сорока, без обеих ног, передвигающийся при помощи тележки на колесиках. Но не успел он достичь своей цели, как девочка зашевелилась, приподнялась, опершись на руки, встала на четвереньки, и начала карабкаться на свой ящик.

Едва успеваю во сне увидеть ее лицо, - закушенные губы, упрямо сдвинутые брови, большие черные глаза, расплывающийся свежий кровоподтек на скуле, - как она снова отворачивается от меня к станку, и принимается за прерванную работу. Похоже, даже деталь не успела запороться за то время, пока девчонка поднималась с пола. Синеватые завитки стружки продолжают сыпаться на пол, а у меня перед глазами все расплывается…