Отлучение (Из жизни Александра Солженицына - Воспоминания жены) - Наталья Решетовская

- Ты вчера сказала ужасную вещь. Ведь мы связаны всей жизнью. О какой ненависти между нами может быть речь?.. Но... - помолчав, он предложил: Давай расстанемся. Расстанемся, чтоб встретиться в земле. Тебя всегда тревожил вопрос, где ты будешь похоронена. Я могу предусмотреть это в своем завещании. Только для этого ты должна умереть после меня...

- Но... почему?..

- Вот ты вовсю стараешься, чтобы мне угодить, а мне лучше, когда тебя нет.

Видя мое отчаяние, муж раздосадованно признался:

- Ты вырвала у меня еще не созревшее решение. Зачем ты начала объясняться?..

Заливаясь слезами, я пошла в дом. К счастью, мама еще не встала. Я накапала валерьянки и выпила залпом. Но как тут успокоиться? Откуда взять силы сегодня не подать виду, что я в отчаянии?..

Пошла на участок сорвать для мамы цветы. Когда сошлись к завтраку, муж преподнес маме авторучку, я - букет.

После завтрака Александр Исаевич завел "Дениса" и я поехала в Нару. Перед приходом условленной электрички успела сделать необходимые продуктовые закупки. Жду электричку. Пока была занята делом, гнала мысли, старалась думать только о том, что надо делать в данную минуту. А сейчас они опять нахлынули, непрошенные. Как я могу расстаться с человеком, который мне дороже жизни?.. Это же наваждение какое-то! Не он ли на юбилее каких-нибудь три месяца назад, 27 апреля этого года, когда отмечалось наше с ним двадцатипятилетие, предложил выпить за то, чтобы до гроба быть вместе?.. Что же случилось за эти сто дней?..

И вот исполнилась моя мечта! Я везу к нам дорогих наших давних друзей, чтобы они вновь увиделись, вновь стали близкими моему мужу после нескольких лет недомолвок... Но зачем же так совпало?..

С ними - помириться, а со мной он хочет... расстаться?.. Забыть! И не думать! Набираю скорость. За рулем невольно всегда сосредоточиваешься, прочие мысли отступают. И чем больше скорость, тем больше верится, что жизнь наладится, вопреки всему. Еще и оживленно говорим о чем-то.

Со мной в машине, как всегда, канистра для воды. Останавливаюсь, чтобы под мостом, из источника, набрать воду. А Теуши в это время осматривают окрестности. По одну сторону шоссе, в низинке, - ряды дач; по другую, на возвышении, - деревня Рождество.

Открываю и закрываю тяжелые ворота. Едем мимо нескольких дачек прямо на нашу. Приехали.

Александр Исаевич вышел и сердечно приветствовал Теушей, будто и не было почти пятилетней разлуки.

Вскоре мы сидели на нашей большой борзовской скамье. Сусанна Лазаревна, которая только что вместе со своим мужем была свидетельницей моей энергии, ловкости, спросила у Александра Исаевича:

- Ну а кто напишет о Наталье Алексеевне?..

Мой муж оставил это без ответа, заговорив о другом. И тут же предложил погулять всем в лесу. Там и говорить вольготнее!

Вместе с мамой все пошли в лес. Теуши не могли не оценить той красоты, среди которой мы жили. "Не знаю, чем моя поляна хуже Ясной", - говорил муж не раз.

К старому в разговоре не возвращались. Больше всего беседа касалась последних событий, связанных с писателем Солженицыным: опять же возможной Нобелевской премии, возможной вынужденной эмиграции...

За именинным обедом выпили за мою маму.

Я очень старалась не подавать вида, как худо у меня на душе, но чуткая Сусанна Лазаревна все равно заметила. По дороге в Москву, сидя в вагоне электрички, она сказала мужу: "У них что-то очень плохо". Вениамин Львович пытался отнести это "плохо" за счет предстоящих возможных сложностей.

- Нет, - ответила Сусанна Лазаревна, - плохо между ними.

Таково было мамино 80-летие...

Тяжел был день маминых именин. Тяжел был и следующий день, 5 августа. Под вечер, войдя в дом, мама застала нас раздраженно спорящими. Я надеялась, что мамино присутствие сдержит Александра Исаевича. Но нет, этого не произошло.

Я плохо помню весь разговор, была как в бреду. Меня сразу убило, как он начался при маме.

Мама спросила зятя в упор: "Саня, а ты... любишь Наташу?"

- Не отвечай! - дико крикнула я. В тот миг, я чувствовала это, он не любил меня и думал, что так оно и есть. Если бы сказал - закрепил бы это, как бы поставил печать. Этого "не люблю" я от него никогда не слышала и боялась услышать в недобрую минуту. Он свяжет себя, произнеся это, так же, как человек связывает себя словом "люблю"!.. Да и об этом ли речь в наши годы?.. И после стольких общих лет... (Позже я прочту в одной работе Кобозева: "Можно разлюбить женщину, но нельзя разлюбить жену".)

Я не помню дальнейшего разговора. После смерти мамы я прочитала обрывки его в ее дневнике, где она несколько раз возвращалась к 5 августа, тут же останавливая себя: "Ах, лучше не вспоминать это "5 августа", это страшное "5 августа..."1. Мама вспоминала в записях отдельные фразы, брошенные мне мужем: "Твоя мама жила без мужа, почему ты не можешь"2, "Я что, тебя телеграммой вызывал?" Вторая фраза относилась к перевороту в нашей жизни в 1956 году. Мама тут же, в дневнике, ее комментирует: "Боже мой! Можно ли так говорить о тех святых чувствах, которые жили с ними?"3.

1 Из маминого дневника от 04.10.70.

2 Там же.

3 Из маминого дневника от 05.10.70.

Ночь с 5 на 6 августа в нашем доме никто не спал.

6 августа мама записала: "Состояние в доме напряженное".

7 августа мы с Саней пошли поговорить друг с другом в лес. Разговор в тот раз получился очень душевный. В числе другого я напомнила мужу, как ради возродившейся нашей любви, четырнадцать лет назад я оставила двоих пасынков - Сережу и Борю, которые признали меня матерью, а Боря - младший даже называл меня мамой. Возможно, у меня были бы уже и внуки, мне было бы ради кого жить, о ком заботиться... А он предлагает мне остаться одной, совсем одной. Мама? Старушки? Но разве это может быть моим будущим? Возвратившись к ним, я возвращаюсь к своему изначаль-ному состоянию, к тем, кто меня нянчил... Зачем же ради этого нужно было прожить жизнь?.. Строить свою жизнь?..

Мама в этот день запишет: "Была беседа Наташи и Сани. Они после обеда ходили в лес. Он после этого был мягче. Потом у них была совместная работа. Саня был мягок ко мне и нежен до конца дня с Наташей - очень внимателен".

Но боль и тревога все же прочно обосновались в моей душе. Попивая валерьянку, я старалась как-то жить, забыться в работе. Мама должна была у нас пожить еще две недели. Надо это время держаться!

В то лето я усиленно занималась папками, наполненными письмами корреспондентов, перепис-кой Александра Исаевича с различными учреждениями и частными лицами, вырезками из газет и журналов, критическими статьями, всевозможными документами... С одной стороны, я приводила в полный порядок свое огромное "секретарское хозяйство", включавшее до 80 папок: составляла списки содержимого папок там, где их не было, заносила фамилии корреспондентов в общий регистрационный алфавитный блокнот, составляла особые списки писем-ответов Солженицына по всем папкам. Кроме того, перепечатывала все письма Александра Исаевича времени его известности, копии которых сохранились. И, наконец, делала выборки из материалов папок, которые интересовали меня для моей собственной самостоятельной работы, посвященной уникальной судьбе моего мужа как писателя. За последним Александр Исаевич признавал лишь право моего "хобби", основным же моим занятием в то время считал перепечатку его писем.

Я и маму втянула в эти занятия. Она ведь вообще была мне помощницей в секретарских делах, а в мое отсутствие во многом заменяла меня.

Стояли погожие дни. После завтрака муж уходил работать в самый дальний уголок нашего участка, к своему столу, к своей тропинке на "набережной" Истьи, прохаживаясь по которой взад-вперед, он собирался с мыслями.

Мама располагалась за большим, еще моего дедушки, столом, на закрытой веранде. На этот раз она занялась одной из самых объемистых наших папок, на обложке которой значилось: "Советская пресса". Вырезки из газет были подколоты в ней по мере их поступления. Теперь предстояло разложить их строго хронологически, после чего составить подробный перечень всех статей...

Я же, устроившись в своем "кабинете" на открытой верандочке, печатала то письма Александра Исаевича, то - к этому меня тянуло больше интересующие меня выдержки из материалов очередной папки.

В общем вторая неделя маминого пребывания у нас была легче. В ее дневнике есть запись:

"11-17 августа. Обстановка более или менее спокойная".

За это время мы с Александром Исаевичем съездили на нашем "Денисе" в Москву, а потом и в "Сеславино".

В Москве мы заехали в валютный магазин, чтобы купить мне пальто. Много времени проводя на свежем воздухе, я, несмотря ни на что, хорошо выглядела. Какое пальто ни примерю - всякое оказывалось мне к лицу.

- Видишь, значит, не такая уж плохая у тебя жена?.. - кокетливо, как бывало раньше, спросила я, глядясь в зеркало.

Муж поспешил проявить свою обычную решительность, и мы остановили выбор на коричневом пальто из искусственного каракуля.