Особое задание - Василий Горъ

смешной повязкой на бедрах, с косичкой, лоснящейся от жира! Мне его стало немного жалко: Вован смотрелся гораздо импозантнее. Однако, когда мой друг влез на помост, со всех трибун раздался дружный свист: кимоно Вована явно было не в кассу. Однако он флегматично повел плечами, презрительно досмотрел ритуал, исполненный японцем со всякими там притопами-прихлопами и гулко стукнул в ответ кулаком по своей широченной груди. Бой начался, и японец, рванувшись с места, как болид из Формулы 1, уперся в грудь слегка подавшегося вперед Вована. Потом, не обращая внимания на судорожное сопротивление противника, совершенно спокойно русский атлет поднял японца в воздух и уронил на земляной пол. Потом повернулся в сторону трибуны с девочками и послал им довольно неуклюжий воздушный поцелуй.

Зал молчал. Даже судьи непонимающе смотрели на потерявшего сознание от удара о помост бойца и не произносили ни слова. Наконец я решил немного разрядить ситуацию и захлопал в ладоши. Аплодисменты тут же подхватила наша «группа поддержки», и тут прорвало сначала судей, потом зал: под свист, улюлюканье и редкие хлопки бедного японца привели в себя и увели куда-то в раздевалку. Вован гордо принял поклон судьи и присуждение ему победы и степенно направился ко мне.

Потом на татами вызвали меня, и тут зал даже встретил меня жидкими аплодисментами: я был выше противника, разве что всего на голову, а победа Вована заставила зал немного почесать затылки.

Противник оказался очень шустрым: стоило начаться схватке, как его руки и ноги так и замелькали вокруг меня. Зато с силой и жесткостью у него было намного хуже: я, даже не пытаясь сократить дистанцию, сначала вырубил ему постоянно выставленную вперед левую ногу, потом воткнул кулак в бицепс атакующей руки, потом немного неудачно приняв на предплечье круговой удар руки, получил в ухо своей же рукой и со всей дури ударил противника ногой. В подставленный блок, который не был рассчитан на удар такой силы и поэтому поддался. Японец рванулся назад, неудачно оперся на плохо слушающуюся левую ногу, медленнее, чем надо поднял на блок правую руку и пропустил мой левый крюк в голову. Этого оказалось вполне достаточно: тоненькая накладка на моем кулаке вряд ли сильно смягчила удар, и он, потеряв сознание, мешком свалился на пол.

Теперь уже зал заорал и захлопал: такой бой они понимали! А я довольно поклонился судьям, противнику, еще не пришедшему в сознание, а потом помахал руками своим благоверным.

— Мы заработали неплохие бабки! — улыбкой встретил меня Вован.

— Не мы, а девочки! — рассмеялся я. — Ты хоть один цент поставил?

— Неа! Но ужином то они нас, я надеюсь, накормят? — захохотал он. — Я так люблю слово «халява»!

— Ни фига себе, халява! — я кивнул в сторону гудящих зрителей. — Для кого-то это подвиг!

— Ох, а Мицуко, небось радуется! — мечтательно пробормотал Вован, снова растянувшись на полу.

— А ты, я вижу, втюрился по самые уши! — и, заметив реакцию друга, добавил: — И даже краснеть научился! Ну, ладно, ладно! — примирительно поднял я ладони вверх, — просто я за вас рад! Она очень хорошая девушка!

— Без тебя знаю! — исподлобья посмотрел на меня он и, немного подумав, рассмеялся. — Но не могу не признать, что определенная заслуга в том, что я с ней познакомился, принадлежит тебе.

* * *

Следующий бой у Вована выдался, не в пример первому, сложным: его новый соперник, наученный горьким опытом предшественника, не давал себя захватить и как мог оттеснял русского к краю площадки. Наконец, озверев от тщетных попыток вцепиться в такого верткого при такой большой массе японца, Вован просто толкнул его как следует, и, как всегда, перестарался: бедняга вылетел за пределы круга, сбил с ног судью и с грохотом упал в ряды особо приближенных к площадке зрителей, сломав себе при падении два ребра и палец на руке.

Сконфуженно посмотрев на меня, Вован развел руками и горько вздохнул. Однако, судя по восторженному реву трибун, такой удар делал честь любому мастеру. И, успокоенный довольным судьей, он гордо слез с помоста, дожидаться финального поединка.

А у меня предпоследний бой выдался, как ни странно, легким: уже на исходе первых тридцати секунд боя я слегка раздвинул локти, защищающие живот, и мой противник радостно ударил меня с правой ноги. Увы, я сместился в сторону и, подхватив его вытянутую ногу рукой, вышиб из-под него опорную, после чего добил его кулаком. Под рев трибун я немного попрыгал на татами, размахивая руками, потом пару раз поклонился появившимся у меня поклонникам и тоже пошел отдыхать.

Перед финальными боями какой-то седой «крендель», по классификации все того же Вована, минут двадцать толкал речь на японском языке, потом весь зал встал и долго кланялся портрету какого-то мужичка, висевшего на стене невдалеке от нас. Мы с Вованом тоже встали, пару раз поклонились портрету, а потом просто постояли, скрестив руки на груди. Потом, заметив, что все сели, снова растянулись на полу. Потом заиграла местная музыка, застучали барабаны, и Вована пригласили на помост. Раздалась команда, и его противник бросился в атаку. Не сильно уступая ему в росте, он весил, по-моему, даже побольше, а свирепая рожа в теории должна была устрашить кого угодно. Кого угодно, но не Вована: он встретил атаку сильным ударом обеих ладоней в грудь. Японец пошатнулся, но захватил его кимоно и удержался от падения. Потом пошло такое месилово, что я пару раз даже испугался, что они передерутся, а каков мой русский друг в бешенстве, я себе прекрасно представлял. Однако все обошлось: в конце второй минуты слегка озверевший от постоянных атак противника Вован долбанул его ладонью по плечу, и у того отнялась рука. Дальнейшее было делом техники: обрадованный боец отключил японцу вторую руку, потом пропустил его атакующую тушу мимо себя и придал звучным шлепком дополнительное ускорение. В рядах зрителей образовалась солидная просека: гигант остановился только метров через пять, собрав рядов восемь скамеек. А Вован тем временем свалил с помоста, подошел к трибуне, на которой тихо радовалась его победе Мицуко и, подозвав ее к себе, вдруг посадил ее себе на плечо и вернулся на обратно. Трибуны ревели от восторга, Мицуко плакала, сидя на его плече, а судьи, почти подпрыгивая на месте, вдвоем держали правую руку обыкновенного русского братана, подняв ее в жесте победы.

Порадовавшись за друга, на помост пошел и я. Увы, мне пришлось совсем туго: за первые две минуты я раза два зевнул бросок, и больно падал, еле уворачиваясь, лежа на полу, от мощных добивающих