Жить, чтобы любить - Донован Ребекка

Что? Что она делает?

– Наконец я все же уговорила ее открыть дверь… И вот пожалуйста, полюбуйся. – И она разжала руки, дав возможность Джорджу войти в комнату.

Увидев последствия приступа моей ярости,Джордж пришел в бешенство. Он посмотрел на груду обломков на полу, потом перевел взгляд на меня, затем – снова на пол. Он вздрогнул, обнаружив там осколки разбитого стекла и порванную фотографию, где он был снят вместе с покойным братом. Заметив, что Джордж распаляется все больше, я от испуга приросла к месту.

– Что ты наделала?! – взвыл он. – Как ты посмела?!

Я была потрясена его реакцией. Неужели он мог поверить, что это действительно сделала я?! А когда он увидел мои порванные холсты и разбросанные повсюду кукольные ручки, ножки и круглолицые головки, то лицо его стало багровым.

Не дав мне опомниться, он в два прыжка оказался рядом. Схватил меня за руки и принялся трясти, издавая сквозь стиснутые зубы нечленораздельные звуки.

– Я этого не делала… – причитала я сквозь слезы.

Но мои всхлипывания оборвала звонкая пощечина. Джордж ударил меня с такой силой, что я потеряла равновесие. Я схватилась за горящую щеку и непонимающими глазами уставилась в пол.

– Если бы ты не была дочерью моего брата, я бы тебя… – начал он. Его лицо из багрового сделалось фиолетовым, и он прямо-таки трясся от злости. И тем не менее в его налитых кровью глазах я увидела невыразимую печаль. – Значит, так. Всю следующую неделю ты после школы сразу возвращаешься домой. Никаких занятий спортом, никакой газеты, словом, ничего. У меня просто не укладывается в голове, как ты могла так поступить! Ведь он был моим братом, – прошептал Джордж, тем самым дав выход своей печали.

Кэрол смотрела, как он уходит, с некоторой долей смущения или, скорее, разочарования, что его реакция оказалась слабее, чем она ожидала. Как только Джордж исчез в коридоре, она посмотрела на меня с презрительной усмешкой.

– Не надейся, мы еще не закончили, – пригрозила она мне. – Наведи здесь порядок, и чтоб к моему приходу дом был убран.

Она хлопнула дверью, а я осталась созерцать ядовитые плоды ее ненависти. Все, что когда-то принадлежало мне, и только мне, теперь превратилось в груду мусора. Я подобрала с пола разорванные фотографии родителей, свои детские снимки и попробовала собрать мелкие клочки воедино. Но затем бессильно уронила их на пол и разрыдалась. Душевная боль оказалась значительно сильнее физической – от удара или затрещины. Онауничтожила, замарала своими грязными лапами все материальные свидетельства о прошлых счастливых днях, оставив мне лишь одни воспоминания.

Очнулась я от тихого стука и сразу посмотрела на дверь, но звук был другой: словно кто-то легонько барабанил по стеклу. Оглянувшись, я поняла, что странные звуки доносятся со стороны окна.

«Нет, ради бога, только ничего мне не говори!»

Когда легкое постукивание по стеклу повторилось, я от ужаса закрыла глаза. Но затем вытерла слезы и решительно, пока никто не услышал, открыла окно.

– Тебе нельзя здесь быть, – в отчаянии прошептала я.

– Что случилось? Я только хотел убедиться, что с тобой все в порядке.

– Эван, уходи, – буквально взмолилась я.

– А почему у тебя красное лицо? Он тебя ударил?

– Тебе нельзя здесь оставаться, – не сдавалась я. – Ну пожалуйста, пожалуйста, уйди! – Я перевела взгляд с его лица на дверь, которая в любую минуту могла открыться, и у меня по щекам снова покатились слезы.

Он вытянул шею, пытаясь разглядеть, что делается у меня в комнате.

– Эмма, что произошло? – задохнулся он, увидев устроенный в комнате погром.

– Ты только делаешь мне еще хуже. Пожалуйста, уходи, – попыталась я загородить своим телом от него комнату.

– В понедельник я сам отвезу тебя в школу. И ты мне все по дороге расскажешь, – не сдавался он.

– Хорошо. Только поскорей уходи, – в очередной раз попросила я.

Наконец Эван внял моим мольбам и немного отодвинулся от окна. Он явно колебался, не решаясь предпринять что-то еще, но я быстро закрыла окно и опустила жалюзи.

А потом вернулась в свой разрушенный мир и встала на колени среди обломков. Я слышала, как Кэрол сказала, что скоро вернется, значит плакать было некогда. Мне не хотелось выкидывать обрывки фотографий и мамины письма, поэтому я сложила все в рюкзак. А сломанные фоторамки и разорванные картины выкинула в мешок из-под мусора.

Затем, как автомат, выполнила всю положенную мне работу по дому. А потом, совершенно опустошенная, вернулась к себе в комнату. Села на пол, прислонившись спиной к кровати, и уставилась невидящими глазами в пустоту перед собой. Оцепенение хоть как-то помогало заглушить боль в груди.

Если раньше я все же не позволяла себе в этом признаться, то теперь уже не сомневалась, что ненавижу Кэрол всеми фибрами души. Стиснув зубы, я попыталась сдержать рвущийся из груди крик. Чтобы не давать воли бушующим в душе чувствам, я изо всех сил вонзила ногти в ладонь. Но ничего не получилось: я упала на пол и зашлась в судорожных рыданиях. В своей дикой злобе она посягнула на мое единственное святилище, и я корчилась от осознания собственного бессилия, ведь еще немного – и она меня уничтожит. Хватит ли у меня сил ей помешать? Внезапно я поняла, что оставшиеся шестьсот девять дней равносильны для меня пожизненному заключению. Смогу ли я себя узнать, когда наконец дождусь долгожданного освобождения?

Я забралась в шкаф и набрала Сарин номер.

– Эм? Ты в порядке? – выдохнула Сара.

– Да, у меня все хорошо, – прошептала я.

– У тебя такой грустный голос. Что она с тобой сделала?

– Сейчас я не могу об этом говорить. Звоню тебе, потому что обещала.

– Утром приезжал Эван. – (Я не ответила.) – Он жутко расстроен, интересовался, что случилось. Спрашивал, не пострадала ли ты. Буквально наорал на меня, требуя все рассказать. Я, конечно, ни гу-гу, честное слово, но он настаивает на том, чтобы самому заехать за тобой в понедельник. Вот, хочу тебя предупредить. Но если ты вдруг захочешь поехать со мной, я на всякий случай буду поблизости.

– Нет, все нормально, – промямлила я.

Рано или поздно мне все равно придется с ним встретиться.

– Эмма, я, конечно, не знаю, что тебе устроили дома, но мне очень тебя жаль.

– Увидимся в понедельник, – сказала я и повесила трубку.