И.о. поместного чародея-2 - Мария Заболотская

И в самом деле, выхода у меня не было — я прекрасно прочитала между строк то, что не договорил Сальватор, вновь продемонстрировав всю мерзостную расчетливость своего характера. Если бы я отказалась от его подарка, чародей пожал бы плечами, напустив на себя эдакий невозмутимо-безжалостный вид, и заявил что-то вроде: «Ну, раз тебе он не нужен, тогда, уж не обессудь, у меня имеется еще один важный принцип — наказывать предателей». На секунду мне показалось, будто в голове у меня зазвучал голос Сальватора, и я поморщилась: мысль о родстве с этим мерзким высокомерным магом становилась все более нестерпимой.

— Я согласна, — кисло произнесла я, не глядя ни на Мелихаро, ни на Сальватора. — Расторгайте ваши великие договора, мессир, дарите мне демонов, и проваливайте подобру-поздорову.

— Ты все слышал, предатель? — обратился Сальватор к демону все так же свысока. — Служи ей, как следует, и будь всегда рядом. Если я узнаю, что ты сбежал, почуяв опасность, и оставил ее одну, то, клянусь, это будет последнее твое отступничество. Надеюсь, что я не ошибся в тебе и твоя привязанность к Каррен, которую ты продемонстрировал тогда в Эсворде, не окажется мимолетной блажью, о которой ты забудешь, стоит только запахнуть жареным.

Мелихаро слушал его, точно окаменев, и лишь сверкание глаз под упрямо сведенными бровями выдавало то, что демона обуревают весьма сложные чувства. В ответ на речь Сальватора он лишь коротко кивнул, то ли опасаясь разгневать бывшего хозяина лишним словом, то ли не желая выдать свои истинные мысли.

— Обойдемся без лишних эффектов, — произнес чародей, не снисходя до того, чтобы искать в скупой реакции демона какой-то подвох. Мелихаро, видимо, хорошо зная, что следует делать далее, безо всяких дополнительных приглашений шагнул к Сальватору и протянул руку для рукопожатия. Чародей, не забыв еще раз презрительно взглянуть на своего бывшего секретаря, взял того за руку, и пробормотал несколько слов, ни одно из которых я не разобрала. Я не знала, чего ожидать от расторжения подобной сделки, и яркая вспышка порядком ослепила меня, заставив прошипеть несколько ругательств. Это было похоже на яркую молнию, но безо всякого грома — только глухой удар тела о землю. Когда я перестала тереть слезящиеся глаза, то смогла разобрать, что Мелихаро, внешне ничуть не изменившийся, поднимается на ноги. Сальватор же стоял, скрестив руки на груди, точно ничего и не произошло. Оставалось только позавидовать его способности сохранять величественную надменность, которая, впрочем, делала мага особенно нестерпимым и отвратительным на мой пристрастный взгляд.

Не успела я перевести взгляд на Мелихаро, как тут же взвыла, схватившись за ухо. Проклятое заклинание поиска вновь неожиданно активизировалось, да так, что у меня слезы брызнули из глаз.

Сальватор равнодушно наблюдал за тем, как я тру ухо, торопливо и сбивчиво повторяя дезактивирующую формулу, а затем все-таки поинтересовался, приподняв одну бровь:

— Всегда хотел спросить у тебя, дочь моя, кто наложил на тебя столь изощренное проклятие?

— Сама, все сама, — злобно ответила я сущую правду, тряся головой и пятясь от демона. Лишь с пятого или шестого раза мне удалось избавиться от боли в ухе, и я смогла вновь вернуться на прежнее место.

— Ну что ж, — произнес Сальватор, обводя нас тяжелым, неприятным взглядом, — я сделал все, что требовало от меня мое понимание долга. Как я уже говорил, никто не посмеет сказать, что я пропустил мимо ушей просьбы о помощи, исходящие от моей кровной…

— Мессир Сальватор, — Озрик, до того лишь хлюпавший носом, вдруг поднял голову. — У меня есть просьба! И я не настолько глуп или горд, в отличие от некоторых, чтобы ее не озвучить!

На лице Сальватора наконец-то появилось выражение, отлично от равнодушия или высокомерия — то было недоумение, грозившее перерасти в откровенное раздражение.

— Сударь, — произнес он, осматривая связанного Озрика, точно впервые его заметив. — Должен обратить ваше внимание на то, что я сразу обозначил, кому именно предлагаю свою помощь и по какой причине. Вы не слишком-то похожи на моего кровного родственника, и я знать вас не знаю… хотя, постойте!

Тут Сальватор наморщил лоб, углубившись в воспоминания.

— Вы состояли в услужении у Стеллы ван Хагевен, не так ли? — произнес он с видом человека, удовлетворенного цепкостью своей собственной памяти. — Помнится, она не раз отзывалась о вас, как о расторопном помощнике. Да уж, мне пришлось на собственном опыте убедиться, что верные смышленые секретари нынче стоят дороже золота… Но, милейший, если уж моя дочь решила вас прикончить или же взять в заложники, мешать ей я не стану, хоть и сомневаюсь, — тут он одарил меня многозначительным взглядом, от которого я заскрежетала зубами, признав в нем некую разновидность отцовской заботы, — что из этого выйдет какая-то польза. Остается только посочувствовать госпоже ван Хагевен, ей придется нелегко без секретаря…

И Сальватор, покачав головой, сделал движение, из которого можно было понять, что он намеревается нас покинуть, не углубляясь в причины, по которым Озрик оказался связанным по рукам и ногам. Однако за то время, что чародей отвлеченно рассуждал о неприятном положении, в котором окажется госпожа мажордом, лишившись своего деловода, я тоже успела поразмыслить и прийти к выводу, что обращение Озрика к Сальватору не лишено смысла. Понятное дело, чародей не прислушался бы к словам безвестного пленника. Однако все речи, которые мне довелось услышать в этот вечер, сводились к тому, что выполнение моих просьб — дело чести для Сальватора, который не пытался изображать из себя любящего отца, однако принципиально отстаивал свое право на роль отца ответственного. Дело было лишь за мной, и мне, в отличие от великих чародеев, не следовало обзаводиться слишком уж непоколебимыми принципами, которые для человека в моем положении стали бы непозволительной роскошью.

— Я… я бы хотела попросить вас, мессир Сальватор, помочь исправить одну мою оплошность, — промолвила я, чувствуя, как от омерзения к самой себе у меня переворачивается все внутри. Клянусь, если бы я увидела на лице Сальватора признаки торжества или самодовольства, то откусила бы себе язык, вместо того, чтобы продолжить, но чародей, хвала небесам, кивнул все так же равнодушно, и я, собравшись с силами, объяснила, как лишила Озрика не тех воспоминаний, что намеревалась.

— И как же, по твоему мнению, следует исправить содеянное? — осведомился чародей, вновь бегло скользнув взглядом по пленнику, в глазах которого светилась надежда. Озрик верно сообразил, что Сальватор куда умелее меня в делах волшбы.