Свадьба вампира - Евгений Бугров

прокатимся. Если обманула, – он погрозил стволом, как пальцем. – Тебе никто не позавидует. Вначале из этого мешка дерьмо вытрясем. Где бабки? Пока еще можешь откупиться.

– Ничего не выйдет, – отчаянным голосом заявил мэр. Он смотрел в потолок, придерживая нос намокшим от крови платком.

– Еще как выйдет! Клизму поставим, ручьем побежит. Мамонт специалист по выбиванию дерьма.

– Деньги в банке. А банк Швейцарский. Без меня не взять. Лучше остынь, – мэр приподнял голову, посмотрел. – Что ты творишь, Макс? Все решается, но не так.

– С Игорем вы промахнулись.

– Я не знаю ничего про Игоря. С нее спрашивай! Сучка в доме, так и знал…

В глубине помещений раздался женский крик, его прервала короткая очередь.

– Кончилась Дарья Семеновна. – Макс смотрел на мэра. – Даю шанс. Я нотариуса привезу, напишешь завещание, на кого скажу…

Снова раздалась очередь, новый звук был сухой и мелкий. Макс поднялся. Совсем рядом, в прихожей, загремели выстрелы. Он кивнул Мамонту.

– Посмотри, кто там балует.

Питекантроп вынул сзади из-под куртки пистолет, двинулся к дверям.

– Давай, дорогуша! – подбодрил его Макс, заходя сбоку. Мамонт толкнул дверь, и вдруг задергался. Очередь из автомата прошила тело насквозь. Серая куртка на лопатках вспучилась, из прорех забили красные гейзеры раньше, чем он повалился, дверь закрылась. Макс стоял сбоку от входа, прикрывшись широкой портьерой. Пауза затягивалась. Чьи нервы крепче?

– Игорь!! – вдруг закричала Пума. – Папа здесь, за углом!

Макс вздрогнул, оглянулся на крик. Игорь? Когда он повернулся обратно, Рахит стрелял снизу. Макс ухватился обеими руками за портьеру, повис. Тело было тяжелым, штора оборвалась, и он рухнул, завернувшись в ткань, как в саван. Перекатившись в сторону, Рахит вскочил на колено, обвел помещение автоматом наизготовку. Пума хлопотала над Ежовым.

Рахит наклонился, снял с Макса очки, ему было любопытно, кого завалил. Макс невидящим взором смотрел в лицо убийцы. Это последнее, что он видел в своей жизни.

– Игорек, сынок, – прохрипел он, – прости…

Глаза Макса начали стекленеть.

Глава 25

Чудовище

Мне день и ночь покоя не дает

Мой черный человек. За мною всюду,

Как тень, он гонится.

«Моцарт и Сальери». Пушкин.

(Тетрадь Драмы)

Третьи сутки меня загоняли в гроб. Причем не просто, молотком. Когда я просыпался, то, убедившись, что лежу пока не в гробу, а в больничной палате, облегченно вздыхал, затем щупал голову, мне чудилось, что это шляпка от гвоздя, и потом только понимал, что мне все приснилось. Это был реальный фильм ужасов, сон из прошлого. Сижу якобы в ресторане, кругом музыка, люди, смех, я все чего-то жду. Уныло так сижу и жду. Вот музыка смолкает, люди исчезают, а за спиной моей стоит человек. Нет, не официант. Мне бы оглянуться, но не могу, нет у меня права повернуться. Я смотрю в зеркало и вижу человека в черном пальто, в занесенной руке молоток. Лицо скрыто под карнавальной маской. Правильно, дело-то под Новый год было. Молоток опускается раз, другой, голова начинает плющиться. Я превращаюсь в гвоздь, и вижу похороны, себя в гробу, крышку опускают, молоток все работает, работает. Стук, стук, гвозди забивают в крышку, я проваливаюсь в могильную темноту и просыпаюсь в холодном поту. Хороший сон, к добру. Но самое страшное, я должен был угадать, кто этот человек, иначе кошмар будет длиться вечно, а сон продолжаться снова и снова.

Мне сделали операцию, а с утра начался приемный день, прямо как у министра культуры. Первым через заслон врачей прорвался следователь по особо важным, за ним пожаловал сам прокурор, ему на пятки наступал инспектор уголовного розыска, а на следующий день приперся сам Петр Тимофеевич с заклеенным носом, мой несостоявшийся папаша. Приходил кто-то еще, всех не упомнишь. Они что-то спрашивали, я скучно отвечал, дескать, идите вы все куда подальше. Они сердились, мяли блокноты, кусали авторучки, а я улыбался как самый настоящий покойник, которому могила дом родной, и сонно моргал, намекая, что организм у меня слабый, пора и честь знать. За одни сутки я стал самым махровым бюрократом. Приятно, когда всем от тебя что-то надо, а ты плевать хотел! Весело, но не очень.

Третий день начался вполне благополучно, я даже самостоятельно сползал вдоль стенки до туалета. Было очень больно, но уткой пользоваться еще больнее. С утра посетителей не было, отчего появилось даже смутное беспокойство, никому я не нужен. В обед я как аист из широкого блюдца поклевал манной кашки и, обожравшись с непривычки, три дня ничего не ел, завалился спать. И опять приснился черный человек. Наваждение какое-то. Нет, чтобы красивая женщина приснилась, и даже не обязательно голая, а то похороны, и опять – стук, стук, стук. В очередной раз провалившись и нащупав голову, я открыл глаза. И снова закрыл. Не может быть! На моей кровати сидела Пума.

– Свят меня, свят, – грубо сказал я, пытаясь отвернуться к стене. Хрен редьки не слаще. Молоток даже приятней, к нему я привыкать начал, а тут такое испытание, что сердце екнуло.

– Здравствуй. Валера? – услышал я ласковый и когда-то родной голос. И что я маленьким не умер, зачем достиг, чего хотел. Зачем она пришла, рваные кишки из сердца вытаскивать? Молчу, не отвечаю. Может, уйдет злодейка, душегубка. – Как ты себя чувствуешь?

Отлично я себя чувствую. Как чемпион мира на очень длинную дистанцию, по бегству на тот свет.

– Спасибо, плохо.

– Нам надо поговорить, ты сможешь?

Я могу всегда и везде, хоть на Эйфелевой башне, но только не с ней, она убила и растоптала меня как мужика, видеть ее не могу.

– Говори, – я приоткрыл один глаз и зевнул. – Если усну, ты ущипни, а то прослушаю.

Она смотрела на меня, как дура на идиота, не понимая моего безразличия к своей прекрасной особе. Куснула губу, улыбнулась. Какая загадочность. И что мы сейчас скажем? Риторика женская.

– А ты помнишь, как мы с тобой познакомились?

– Ты заблудилась в горах, пошла лавина, я тебя спас. Мы развели костер и целовались до утра. Потом приехал твой муж, мы его закопали… Так было?

– Ты невыносим, – она сказала это как комплимент. – Я ловила такси, был летний вечер, и ты порвал деньги, десятки. Помнишь? Потом ресторан, а ночью ты учил меня драматургии.

– Спереди или сзади? Ничего не помню.

– Это были лучшие дни в моей жизни, – она говорила нежно, словно запускала пальчики в нагрудный карман. – Ты мне открыл целый мир, и я в тебя влюбилась.

Мне было горько это слышать, звучало как настоящая правда.

– У тебя нет молотка случайно, вдруг носишь