Поединок. Выпуск 3 - Виктор Вучетич

— Никита, можешь поговорить с Вячеславом Константиновичем? Володя хотел бы посмотреть его работы.

Никита бросил на нее выразительный взгляд.

— Никита!

Он сник.

— Никитушка, деточка моя. Ну? Договорились.

— Попробую. Но ты же зна-а-ешь, — он растягивал слова. — Это ж. Ну как сказать. Ну, понимаете, — он повернулся ко мне.

— Знаете, — я встал. — Простите. Пока не торопитесь.

Саша толкнула Никиту.

— Пусть это получится как-нибудь само собой. Без нажима. Пока не просите за меня. Хорошо, Никита?

— Как хотите, — Никита наградил меня соответствующим взглядом. И снова получил толчок.

— До свиданья.

— До свиданья, — Саша подняла руку, улыбнулась.

Честно говоря, она улыбнулась очень хорошо.

Раннее утро. Что-то около пяти. По-апрельскому светло. Я стою во дворе, укрываясь воротником реглана от сильного ветра с моря. Васильченко выкатывает из сарая мотоцикл.

— Начинаем трудовой день. Володя, учти — есть ветерок.

— Ага. Учел.

— В море не забирайся. Есть у тебя такая привычка, — он бьет ногой по педали. В воздухе раздается треск. Но сейчас он почти не слышен в шуме прибоя и сосен.

— Ладно, — я сажусь в коляску. — Где тебя искать, если вернусь? Сети будешь смотреть?

— Да, — нехотя тянет Васильченко. Я понимаю, чем вызван его тон. Процедура осмотра сетей — занятие малоприятное. Но это нужно делать. Из-за пяти-шести браконьеров приходится проверять всех.

Мы медленно выезжаем.

Сворачиваем на соседнюю улицу, выкатываем на набережную. Путь этот я знаю наизусть. Думаю о том, что весенняя путина кончилась. Патрулировать побережье сейчас намного легче.

У причала Васильченко резко тормозит.

— Давай. Если задержусь — подожди на причале. В моторе поковыряйся. Если сам задержишься — я в правлении. Поедем на турбазу у Щучьего озера. Председатель там весь день сегодня будет. Делянки смотрят. Подпишем акты. Да вот он сам. Эдгар Августович, привет.

Председатель колхоза стоит у пустого траулера. Значит, он поднялся еще раньше, чем мы. Часа в четыре.

Председатель Калнинь был грузным, неповоротливым. Объемы его были так велики, что он казался мне болезненным. Краснолицый, седой, с заплывшими маленькими глазками, он всегда поднимался раньше всех. Говорили, что именно поэтому колхоз из года в год выполняет план. Но я знал, что Калнинь просто не спит ночами. Он часто жаловался мне на бессонницу.

— Проснулись. Уж нас теперь не потерзаете.

— Грех, Эдгар Августович, — сказал Васильченко. — Уж так, как мы относимся. Я ведь даже сети в эту путину не разрезал ни разу. Хотя были основания.

— Знаю, знаю. Я нужен тебе сегодня?

— Да. Частника потрогаем. Пара актов, думаю, будет.

— На делянках ищи тогда у Щучьего.

— А убежите? Смотрите.

— Не убегу, — Калнинь что-то заметил на пустом траулере. Тяжело дыша, перевалился прямо через планшир.

— Давай, — Васильченко уехал.

Прыгаю на борт «Тайфуна». Размыкаю цепь. Достаю багор.

Неторопливо отталкиваюсь от причала.

Спускаюсь в люк, сажусь за штурвал.

Прежде чем включить мотор, смотрю на море. Балла три. Не больше.

Разворачиваю катер круто в море. Нос «Тайфуна» с размаху бьет в волну. В открытый люк летят брызги. Приноравливаясь, ставлю нос катера по волне, стараюсь взять ближе к морю. Так, чтобы постепенно полоска берега сзади, полого выступающая над волнами, стала неразличимой. Стучит мотор, от него идет запах теплого металла и солярки.

На всякий случай включаю рацию. В эфире, как принято говорить, пусто. Пропускаю попискивание береговой станции торгового флота. Вот ровная дробь пограничников. Нахожу музыку.

Сейчас, после конца путины, пусто не только в эфире, но и в море.

Пустота моря кажется сейчас привычной. Поэтому мачта малого траулера, появившаяся за поворотом берега, раздражает меня. А через несколько минут заставляет насторожиться. Чуть подальше над морем вьется туча бакланов. Они кричат, камнем падают в воду. Значит, с траулера что-то сбросили. Рыбу? Не знаю. Беру бинокль. С трудом различаю белые цифры на черном борту. Номер не наш, совсем незнакомый. Из какого-то дальнего колхоза. Неужели ведут промысел? Наглецы. Да еще в запретной зоне. Может быть, это не колхозники.

Круто беру к траулеру. Сигналю прожектором: «Немедленно остановитесь. Инспекция».

Кажется, послушались. Ход у «Тайфуна» прекрасный, узлов до двадцати. Пока подойду, пройдет минут пятнадцать. Нужно ли готовить оружие? На всякий случай перекладываю пистолет в карман реглана. Кто их знает. По виду — колхозники. Стоят на палубе.

— Эй, на траулере! Что делаете в запретквадрате?

Разглядывают меня. Один из стоящих на палубе, плотный человек в рваной брезентовой робе, помахал рукой. Я подхожу ближе, стопорю мотор. О днище траулера громко бьет волна. Открываю люк.

— Что делаете в запретзоне? Кто такие?

— Промысловики, — с борта спускают трап. Я бросил конец, там поймали. Я с трудом уцепился за деревянную перекладину трапа. Полез, стараясь уберечься от брызг. Не успел — хлюпнувшая о борт волна окатила меня почти до шеи, залила сапоги.

— Инспектор участка Мартынов, — я оглядел стоящих на палубе. Черти, вы мне дорого заплатите за промокшие ноги. — Где капитан?

— У себя. Внизу, в каюте.

Я спустился в каюту и увидел Сторожева. Он улыбался. На нем был свитер и распахнутый лохматый полушубок.

— Привет, — Сторожев уступил мне место на тесной койке. — Прости за маскарад. Садись.

— А я-то лопух.

— Ничего. Никакой ты не лопух.

Действительно, комар носу не подточит. Главное, рыбу сбросили. Специально для бакланов. Называется — купили.

— Ну, как дела?

— Сейчас расскажу подробно. Да. Взяли вы меня на пушку.

— Чем подробней, тем лучше.

Я рассказал все, что мне удалось увидеть и услышать. Я старался рассказывать без своих предположений, спокойно, не торопясь. Просто говорил о том, что было.

Сторожев выслушал все не перебивая. Когда я закончил, включил приемник. Довольно долго делал вид, что ищет что-то в эфире. Наконец спросил:

— Сам ты что думаешь?

Я поправил сапоги. Потрогал брюки — они были мокрыми. Мне не хотелось отвечать.

— Пока ничего не думаю, Сергей Валентинович.

— Почему?

— Не хочу быть мальчиком.

Сторожев выключил приемник.

— Я от Зиброва немного знаю. Ну, Петрович тоже кое-что передал.

Сторожев положил руку на мою ладонь. Похлопал.

— Делал ты все правильно.

— Я наломал кучу дров. Самому противно. Вы уже слышали, наверное. Петровичу сказал о тех, кого подозреваю. О Прудкине, Семенце, Галиеве. Потом — о Терехове и Голубеве.