Кошки говорят Мяу - Феликс Сарнов

— Господи, — прошептала она, — там же… это. Там же…

— Да, — сказал я.

— Черт с ним, — сдавленно и глухо выговорила она. — Давай выкинем этот ключ и забудем про него. Черт с этими бабками, мы не будем голодать… Забудем про них, ну, пожалуйста, не надо открывать, я… Прошу тебя, я просто не смогу смотреть…

Я повернулся и двинулся к двери.

— Господи, неужели ты станешь?… — крикнула она.

— Стану, — не оборачиваясь, пробормотал я,

(А вот это уже моя игра, это — мне решать…)

— Не знаю, как остальное, но… она — моя, — и вышел из кабинета.

Откинув металлическое «ушко», я вставил ключ в прорезь и вспомнил…

(— Я даже скажу тебе код… Влево — на сто, вправо — на двести, еще раз влево — на двести пятьдесят, и опять влево — на пятьсот…)

«0» был в центре кружочка с делениями вверху, «500» — напротив, внизу. Я повернул ключ четыре раза (после каждого поворота раздавался негромкий щелчок — верно), открыл дверцу, выгреб прямо на пол много аккуратных банковских пачек (только сто долларовые купюры), вытащил и поставил на шкаф с телевизором

(на экране все еще «снег» — надо выключить…)

одну большую и две маленькие коробочки, обитые черным бархатом, и уставился в зияющий пустотой железный ящик. Больше там ничего не было. Ни в нижнем отделении, ни в верхнем. Сейф был пуст.

— Где же она? — сквозь слезы спросила Рыжая. — Где она может быть?..

Она сидела на диване и плакала, а я пытался сообразить, почему же мне так трудно дышать. Я подошел к окну и включил кондиционер — свежий ночной воздух хлынув к комнату, но… Ничего не изменилось.

— Почему ее здесь нет? Почему? Почему… — твердила Рыжая, и слезы текли у нее по щекам.

— Потому что он соврал, — с раздражением ответил я. — Потому что он врал с самого начала, он играл с нами, он… В одном он сказал правду, только в одном — он не знал, где ключ. Никому, даже ему, и в голову не могло прийти, что Кот… Он всегда брал ее с собой, когда уезжал на… дела, встречи, стрелки или как, там, у них?

— Да, — кивнула Рыжая, перестала реветь и уставилась на меня. — Всегда. Это была… Был, правда, как бы… талисман.

— Значит, он взял ее и в этот раз и она осталась в каком-нибудь… Он же не в майке был на открытии этого казино с балалайками! Значит, она осталась… — Вдруг я ясно вспомнил, почти увидел:

…Он полез в карман джинсов и вытащил маленький револьвер с коротким стволом, одновременно выдернув из этого же кармана, что-то еще, какой-то небольшой сверток, упавший на песок…

— Она осталась там, — устало сказал я.

— Там… — она вздрогнула, — ты хочешь сказать — там, с ним?

— Да, — кивнул я. — Я вспомнил, он… уронил ее, когда вытаскивал револьвер. Теперь я вспомнил.

— Значит…

— Все, Рыжик, хватит… Что-то я — как рыба на песке… — я запнулся, что-то щелкнуло у меня в мозгу, приоткрылась какая-то заслонка, сдвинулся рычажок, и я понял…

Я понял, почему в том

(кошмаре?.. Измерении?.. Реальности?..)

мире все наши движения — мои, рыжей, Ковбоя, даже раскачивавшегося на коленях, словно сотворявшего какой-то Намаз, телохранителя — были какими-то замедленными. Лишь движения тех, кто принадлежал тому миру, были нормальными — нормальной скорости — а все наши… Мы с Рыжей бежали, мы совершали усилия, требующиеся для бега, а на самом деле медленно брели, потому что…

Там… не было воздуха.

Вместо воздуха там была… вода.

Ну, кончено, и это отсутствие неба и красный круг — это же солнце… Может быть, какое-то чужое, не… не наше, но — солнце, только видное сквозь громадную прозрачную толщу воды! Нет, не совсем воды, не такой плотной воды, как наша вода, но… И песок, песок — это же никакая не пустыня, он казался сухим, но он был рыхлым, и это было… Это было… дно.

Чтобы мы смогли там выжить… Мы — выжить, а двое других прожить хотя бы несколько минут… Нам нужно было какое-то устройство, какое-то приспособление, позволяющее дышать в воде. Ну, не совсем в воде, не в обычной воде — не такой плотной, не такой… Но — воде. И у нас было там такое устройство, мы дышали, я помню. Я помню это ощущение, я сталкивался с ним один раз в жизни — очень давно, но я помню…

То устройство, которое дало нам возможность дышать там, здесь было лишним. И его у нас… Его у нас, конечно, отняли, вернув наши обычные… Я на секунду забыл простые понятные слова — жабры, легкие… Вернув нас в привычную форму с привычным содержанием, но видимо, нам приходится какое-то время заново…

Заново привыкать, адаптироваться. Там это случилось сразу, но там действовали совсем другие законы, другие правила, а здесь…

— Тебе трудно дышать? — спросил я.

— Да, — она кивнула. — Словно…

— Словно ты — рыба, и тебя выбросило на берег, — сказал я.

— Да… Откуда ты… Тебе — тоже… Мы…

— Мы были в воде, Рыжик. Там мы были в… чем-то похожем на воду. Мы были на дне чего-то.

— На… дне? — она вся задрожала.

— Не бойся. Все уже позади, и… Это пройдет.

— Как это… Ты… Как это — в воде?

Я устало присел на диван рядом с ней, и объяснил — как это. Рассказал, как я это понял. Рассказал про тот давний случай в море, только без лишних подробностей — ну, первая девка, там, и все такое…

24

— Что я буду делать, Рыжик? — спросил я.

Дав Коту мясо, она стояла и смотрела, как он ест. Не поворачивая ко мне головы, она пожала плечами, и сказала:

— Да, ничего не делай.

— Но мужик должен зарабатывать деньги, — сказал я. — Если ты не понимаешь…

— Тебе мало этих? — она мотнула головой, по прежнему не глядя на меня, в сторону валявшихся на полу банковских пачек. — Ну, так вон на шкафу еще побрякушки… Да, и мне отстегнут за отход от его дел. Трать… Твоей дочке через пару-тройку лет уже можно будет учиться за бугром… Жене будешь давать — бывшей жене, — с нажимом поправилась она, погрозив мне пальцем. — Можем жить здесь, можем — в большом доме… Познакомишь меня со своими друзьями… будем просто жить, разве этого мало?

— Рыжик, — терпеливо сказал я, — я всю жизнь не любил работать, последние десять лет на вопрос, чего я хочу, я всегда отвечал, что хочу на пенсию, но… Но я не хочу на пенсию. Я… не смогу жить совсем без работы, совсем без дела, я…

— Я-я, — насмешливо передразнила меня она, так и не повернув головы. — Ну, работай, кто тебе мешает? Или, валяйся на диване и мурлыкай — будут у меня два кота.

Я хотел что-то ответить, но не мог. Просто смотрел на нее и…

Рыжая как-то нервно засмеялась, потом резко умолкла, посмотрела на меня сквозь слезы и сказала:

— Прости, это не истерика. Мне сейчас очень трудно, я очень боюсь… — она с трудом глотнула, — боюсь сойти с ума. То, что мы видели там… Там, где мы были… Я боюсь, мне ужасно тяжело, — она едва не сорвалась на хриплый крик, но напряглась (я видел, как напряглась) и взяла себя в руки. — Я знаю, тебе тоже тяжело, ты чувствуешь то же самое, или… почувствуешь позже, но я не дам тебе, не дам нам… — она в упор взглянула на меня. — Помнишь, что я обещала тебе, когда просила надеть смокинг и устроила ужин при свечах? Помнишь, что обещала после ужина?

Я устало помотал головой. Мне было не до ужинов, не до свечей и вообще не до… нее. Я тоже боялся. Того же, чего и она.

— Ор-ги-ю, — раздельно произнесла она. — Я обещала тебе оргию, и хоть я сдохну, но она будет. Хоть ты сдохнешь, но… Лучше сдохнуть так, чем в смирительной рубашке…

При слове «оргию» Кот прекратил важно вылизываться и взглянул на нее с интересом. Потом перевел взгляд на меня. Тот же интерес — холодноватый, но не праздный. Мы оба смотрели на него, словно ждали… совета. Он встал, коротко дернул загривком, пошел к дивану, прыгнул на него и равнодушно уставился в пустой экран телевизора… Нет, на красненький индикатор работающей «записи» на дисплее видака.

— Что он сказал? — спросила Рыжая. — Он ведь что-то сказал сейчас, да? Ну, когда передернул… шеей и спиной, да? Что?

— Ну… Он пожал плечами, и в данном случае… Что-то, вроде: «Попробуйте — может, получится»…

— Попробуем?

Я тоже дернул загрив… То есть пожал плечами.