Меч без рукояти - Элеонора Раткевич

– Где мы собираемся расположиться? – повелительно и холодно спросил Байхин, опуская ресницы, словно бы он взирал на Хэсситая сверху вниз, едва ли не с подножия трона.

– В “Свином подворье”, – невозмутимо ответил Хэсситай. Вообще-то он собирался избрать совсем другой постоялый двор, но для сопляка, готового лопнуть от вельможной спеси, заведение с названием “Свиное подворье” – самое подходящее место. Пусть охолонет малость.

– Согласен, – милостиво кивнул Байхин.

Добро же, малыш. Я не я буду, если не запихаю тебя в самую свинскую комнату этого подворья.

“Свиное подворье” оправдывало свою вывеску. Прадед нынешнего хозяина нажил недурное состояние, торгуя закопченной особым образом умопомрачительно вкусной свининой. На часть вырученных денег он открыл небольшой постоялый двор, где проживающие могли вдоволь наесться все той же копченой свинины. А поскольку плату за нее хитроумный свиновод взимал с постояльцев меньшую, нежели с простых покупателей, то комнаты “Свиного подворья” не пустовали. Покупным мясом шустрый старикан брезговал, и свиней своих откармливал исключительно сам. Помещение для них – к слову сказать, куда более обширное, чем для постояльцев, – он отвел на заднем дворе, но предвкушающих, а тем более вкушающих знаменитую ветчину путников это соседство не смущало. Живность свою старик содержал в отменной чистоте, так что от избытков запаха не страдал никто, а некоторые даже находили особую приятность в том, что со стороны заднего двора постоянно доносится неумолчное, как шум прибоя, жизнерадостное хрюканье.

Поскольку от добра, как известно, добра не ищут, сыновья оборотистого старика не изменили отцовскому промыслу. И сыновья их, и внуки продолжали по-прежнему ревностно холить своих упитанных свинок и потчевать постояльцев восхитительной ветчиной, принесшей в семью достаток. И по-прежнему доносилось со стороны заднего двора могучее хрюканье, перемежаемое то и дело заливистым тявканьем: собак на “Свином подворье” водилось множество. Постоялец – он ведь разный бывает: иному мало копченой поросятники, он и поросеночка норовит под полой унести. Конечно, настоящую могучую псину охранять свиное поголовье не поставишь: неровен час, еще цапнет будущую ветчину за жирненький бочок, а то и в посетителя вцепится. Нет, хозяева “Подворья” настоящих сторожевых собак не держали. За свиньями надежно присматривали пушистые беленькие созданьица из тех, кого владельцы огромных цепных псов с нескрываемым презрением именуют пустолайками. Но здешние собачонки вышколены были отменно и попусту лаем не разражались. Конечно, одинокий заполошный собачий визг вполне мог означать: “Ну и свинья же ты, свинья! Весь хвост отдавила!” Но уж слаженный перелай нескольких возмущенных комочков шерсти означал только одно: вторжение в святая святых свинячьего царства злонамеренного незнакомца. Хорошие были собачки, веселые, ласковые. Постояльцы их охотно подкармливали, старались не наступить на хвост по забывчивости – впрочем, собачки всегда вовремя напоминали о себе коротким негодующим взвизгом. Ну а Хэсситай благодаря выходке Байхина так и вовсе запомнил их на всю оставшуюся жизнь.

Как и в большинстве городских гостиниц и постоялых дворов, трапезная зала располагалась на нижнем этаже. Обычно стоит лишь дверь распахнуть, чтобы шагнуть из уличного гама в кухонный чад. Но прадедушка-свиновод рассудил иначе. Добрую половину дохода “Свиное подворье” получало не от постояльцев, а от завсегдатаев трапезной. По большей части то был народ солидный, любители поесть плотно, основательно и неторопливо. А о какой такой основательности может идти речь на обычном постоялом дворе? Не успел ты за столом расположиться – а позади тебя то и дело хлопает дверь, народишко посторонний туда-сюда шмыгает, а потную спину охлестывает неугомонным сквозняком? Где уж тут неспешно насладиться куском нежно-розовой или медово-коричневой свинины? Несолидно и необстоятельно. Эдакого безобразия даже самый верный завсегдатай не выдержит. Так что если хочешь остановиться на “Свином подворье”, мил-друг, будь любезен прямо с улицы подняться наверх, на второй этаж, пройти по галерее, а уж тогда по узенькой лесенке, ведущей с галереи в трапезную, – милости просим. Ни шума уличного, ни грязи, ни попрошаек и безденежных зевак. Благодать, да и только. К таинству поглощения пищи вот уже четыре поколения владельцев “Подворья” относились благоговейно.

Хэсситай на галерее замешкался на долю мгновения, чтобы поправить на себе дорожный кафтан, – вот Байхин его и опередил… во всяком разе, так Хэсситаю в тот момент показалось. Он только и успел досадливо фыркнуть, когда мимо него величественным шагом прошествовал Байхин, отворотя в сторону лицо, бледное и высокомерное, словно иссеченная из самолучшего мрамора храмовая маска Демона Гордыни. А еще секундой позже надменный демон неловко подвернул ногу и ссыпался вниз по лестнице.

Хэсситай так и замер. Нескончаемо долго, словно во сне, Байхин рушился вниз, ступенька за ступенькой, и его падение сопровождалось нелепым дробным “бум… бум… бум…” – и при каждом таком “бум” оцепеневший Хэсситай ждал треска сломанных костей… но нет, хвала Богам… и снова нет… только в ответ на очередное “бум” в груди у Хэсситая тоже бухает по ребрам и замирает… бухает и замирает… После четвертого “бум” Хэсситай перекинул ногу через перильца и спрыгнул с галереи вниз, между столов, чтобы подхватить Байхина, – и только тогда понял, что спасать этого мерзавца вовсе не требуется.

Приземлился Байхин на четвереньки, нос к носу с беленькой собачонкой. Псинка от неожиданности даже не тявкнула, а тоненько икнула и присела на задние лапы. Подался чуть назад и Байхин, отклячив задницу и задрав голову. Рожа у него была глупая донельзя. Словно бы молодой кичливый аристократ недоуменно вопросил самого себя: “Как, и это посмело произойти со мной?” – да так и застыл; и только потом до него медленно-медленно с превеликим трудом начало доходить, что именно это с ним и произошло. Стыд, спесь, смятение… о, на лице Байхина можно было прочесть много всякого – на любой выбор. Он был смешон, смешон невероятно, как бывает смешон всякий напыщенный гордец, угодивший в нелепую ситуацию, да еще на глазах у презираемых им людишек. Великолепный господин воин – и маленькая такая собачка… беленькая такая… с хвостиком и лапками… По трапезной прокатился сдавленный смешок. Может, им бы дело и ограничилось… но тут собачонка оправилась от пережитого испуга и рявкнула возмущенным фальцетом – а Байхин, округлив бессмысленные глаза, невыразимо жалостно произнес с горьким недоумением безнадежного полудурка тонким-претонким протяжным голосом: “тя-я-яф…”