Созерцатель - Алексей Пехов

Никто не видит или предпочитает не видеть, как на окраине доживает век одиночка. Люди считают за лучшее выкидывать из своей головы неприятные вещи, чем держать их в уме ежечасно.

Дома здесь были точно деревья, заставшие еще первые дни Сотворения мира. Теперь они, всеми брошенные, словно оказались среди бескрайних болот, задохнулись от их ядовитых испарений, умерли, оставив после себя лишь жалкие, гниющие от сырости оболочки. Для полного эффекта тут не хватало только огромной паутины, натянутой между улицами, превратившимися в протоки. Дождь зарядил еще сильнее. День явно не стремился к улучшению, и теперь строения выползали из дымки, как утесы, истерзанные прибоем, точно корабли, брошенные после посадки на мель.

– Не лучшее время года ты выбрал для визита, Итан. Поздней весной город прекрасен.

Мюр тоже мерзла, а потому куталась в запасной брезентовый плащ, одолженный у Белфоера. Кончик носа у нее покраснел от холода, и она сунула пальцы под мышки.

– Я жил здесь какое-то время. Сразу после войны. Не сказать, что весной, летом или зимой в Риерте более сухо, чем осенью.

Она хмыкнула, подтверждая верность моих слов.

Дождь все время попадал на очки лодочника, портя видимость, поэтому он все же снял их, оставив болтаться на кожаном ремешке на шее. Глаза у старикана оказались цвета бутылочного стекла – бледно-зеленые и прозрачные. Взгляд близорукий, а веки покрасневшие. Без очков на упитанном лице добродушного трактирщика появилась некая беззащитность. Очень обманчивое впечатление, по моему мнению.

Мы добрались до районов, где стоявшие некогда на сваях дома потеряли свою опору и ушли под воду по крыши, зияющие рваными дырами. Проплыли мимо торчащего из глубины, изгаженного птицами креста церкви, блуждая среди искусственных островов, поворачивали то на юг, то на восток, то на север, то снова на юг. Хотя в столь тусклом свете непогоды я не был готов поручиться, что правильно определяю направление.

В отличие от Белфоера. Тот знал эту часть Риерты как свои пять пальцев и вел лодку с непоколебимой уверенностью, полагаясь лишь на ему известные ориентиры. Наконец воды вокруг стало гораздо больше, чем домов. Мы вплывали в царство бесконечных мелей и болотистых участков земли, гиблого места для любой мало-мальски приличной посудины. Эти открытые пустоши тянулись до самого горизонта, и Утонувшие кварталы, не имеющие четких границ, незаметно для глаз переходили в Череду, а та, в свою очередь, в кладбище кораблей и Заброшенные острова, огибая Плавник с юга.

По сути, после Старой Академии мы находились в самой малолюдной части Риерты, запутанный фарватер которой знали лишь несколько десятков человек. Для остальных это было место загадочное, непонятное и неинтересное. Родившиеся в Гороховом Супе, Бурсе или на Новой земле за всю свою жизнь ни разу тут не появлялись.

Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что в районах, оккупированных водой уже многие десятилетия, нормальным людям делать совершенно нечего.

Впереди, за мелями, образовавшимися благодаря течениям, принесшим на себе ил, виднелась череда построек. Они, точно цепочка усталых воинов, выбирались из глубины. Часть из них утонула по крышу, часть оказалась недоступна для озера, возвышаясь на невысоком скалистом клочке суши.

– Что это за лепрозорий? – спросил я, и Мюр удивленно распахнула глаза.

– С чего ты решил?

– В столь забытых всеми местах обычно строят или лепрозории, или психушки, или тюрьмы для самых опасных ублюдков, но никак не пансионы для благородных девиц или консервные заводы.

– Это частная земля. Принадлежит старому риертскому роду. Здесь когда-то располагалось летнее поместье. Вокруг нас центр прежней Риерты, Итан. Просто теперь она лежит на дне.

– Я догадываюсь. А хозяева поместья, как я понимаю, не возражают против вашего присутствия?

– Хозяева в большинстве своем мертвы, – буркнул Белфоер за моей спиной. – А призраки, что живут там, не против присутствия людей.

– Земля принадлежала Триклам, – сказала Мюр. – Но с тех пор, когда последний из рода погиб во время Великой войны, территории отошли обратно в казну нового дукса, и он передал их одному из своих фабрикантов. Как понимаешь, тот сюда даже ни разу не приехал. Ему ни к чему клочок суши среди болот Южного конца, когда он владеет большей частью Метели и лучшими магазинами Бурса.

– Смешно, – оценил я. – Жить во владениях человека, находящегося в противоположном политическом лагере. Это все равно что поселиться под кроватью дукса, когда тебя ищут по всему городу. При должной информации враги этого фабриканта могут обвинить его в том, что он поддерживает недовольных.

Возле ржавой круглой беседки, одним концом нависающей над водой, находилась пристань, собранная из досок и пустых емкостей из-под мотории. Конструкция казалась не особо надежной и раскачивалась от каждой набегающей волны.

Прямо возле пристани, раздевшись догола и забравшись в свинцовую от холода воду, плескался Кроуфорд. Даже отсюда я видел, что он мертвецки пьян.

– Выбрался все-таки, – с облегчением улыбнулась Мюр.

Тот повернул голову на шум мотора, узнал нас, поднял вверх руку, исполосованную синей галькурдской татуировкой, а затем нырнул.

– Чертов сумасшедший сукин сын, – с большим уважением проворчал Белфоер, глуша мотор. – Об него рельсы гнуть можно.

Вдоль берега стояли четыре такие же невзрачные и потрепанные лодки, как и та, на которой мы приплыли. Впрочем, кроме них на якоре был катер, украшенный деревянными панелями, с рубкой-надстройкой и хищным щучьим носом, кажется едва-едва не касавшийся брюхом мелкого дна.

Мюр нахмурилась и спросила резко:

– Он опять здесь?!

– Вилли нужна помощь, девочка, – примирительно произнес Белфоер и взял сложенный кольцами канат.

На пристани нас ждал тощий парень с переброшенным за спину пистолетом-пулеметом. Другой мой старый знакомый по разорению Гнезда. Из-под надвинутой на брови кепки во все стороны торчали светлые волосы.

С ним был еще один ровесник Мюр, с чуть вытянутым лицом и тяжелой челюстью. Довольно крепкий, в костюме-тройке из хорошей шерсти, без шляпы. Мне он сразу понравился – чувствовалась в нем спокойная уверенность человека, который знает, чего хочет от жизни. А быть может, такое впечатление создавалось оттого, что он носил очки в коричневой роговой оправе, делавшие его старше своих лет.

Тот, что с автоматом, поймал свободный конец каната, брошенный Белфоером, помог закрепить лодку. Мюр первой вылезла на пирс, шагнула ко второму парню.

Не сказать, что удивился, когда они обнялись и слились в поцелуе. Не одного меня не смущают шрамы на лицах красивых женщин.