Дочь Голубых гор - Морган Лливелин

– Агафирсы, – ответил он, презрительно скривив рот. – Все мужчины спят со всеми женщинами, ни один мужчина не имеет своей женщины. Понимаешь? Дикари. А есть еще очень интересное племя – андрофаги. То есть людоеды.

Эпона посмотрела на него недоверчиво, полагая, что неправильно его поняла.

– Людоеды, едят людей, – повторил он. – Трудно поверить, да? Когда умирает один из андрофагов, его семья смешивает его мясо с бараниной, и все едят. Это племя самое худшее из всех. Они обращаются с женщинами как с мужчинами, у них все равны.

На этом он закончил разговор о каннибалах, осудив их не только за их пристрастие к человечине, но и за непростительный обычай считать женщин равными мужчинам. Как это делают кельты.

У Эпоны сразу же испортилось настроение. Но Кажак этого не заметил. Он возобновил свой монолог, перемежая свое повествование всякими забавными историями, еще недавно смешившими Эпону. Он так упивался звуками собственного голоса, что не обращал внимания на ее безмолвие.

Однако Дасадас заметил, как опустились плечи Эпоны, увидел, как она отвернулась от Кажака и углубилась в свои мысли.

Отпустив поводья, Эпона предоставила свободу своей лошади, зная, что она будет держаться на некотором расстоянии от серого жеребца. Охолощенные лошади всегда избегали близости неохолощенных жеребцов. Однако, прежде чем Кажак успел заметить, что они едут уже не рядом и расстояние между ними все увеличивается, Аксинья обратил его внимание на прячущегося в высокой траве, в пределах досягаемости их стрел, оленя.

Кажак шлепнул себя по бедру, восхищенный представившейся им возможностью. Но, когда он вытащил из чехла лук и стрелы, олень почувствовал опасность и обратился в бегство. Кажак и остальные радостно помчались за ним, мгновенно забыв обо всем.

Эпона не захотела видеть, как они будут преследовать, а затем убьют оленя. Она вдруг почувствовала глубокое желание побыть наедине с собой, наедине с лошадью, степью и своими мыслями. Кажак не оглядывался на нее, ему было все равно, что она делает, лишь бы не мешала охоте.

Ее захлестнуло какое-то дикое, безрассудное чувство. Она еще раз посмотрела вслед оленю, большими прыжками убегавшему на юг, затем развернула своего рыжего на север и ударила пятками по его бокам.

– Скачи! – яростно приказала она.

Рыжий поскакал стремительным галопом.

Эпона скакала прочь, но она не помышляла о бегстве. Просто хотела скакать, чувствуя под собой сильное животное, откликаясь на зов далекого горизонта. Мчаться и мчаться в безграничную даль. Мчаться, свободной, как олень, свободная, как птицы, быстрее, чем может бежать человек, нестись и нестись галопом, опьяняясь скоростью и свободой.

Гнедой наслаждался этой внезапной скачкой не меньше, чем его наездница. После нескольких стремительных шагов он перешел на галоп, буквально пожирая пространство. Тело девушки было так же легко для него, как пушинка. Она не сдерживала его, а, пригнувшись к его голове, все понукала и понукала. Он охотно поддавался тому же порыву, который охватил и Эпону. Они летели по степи как единое существо, упиваясь быстротой бега.

Краешком глаза Кажак заметил, что Эпона скачет куда-то на север, никак не мешая ему преследовать оленя, который оказался быстроногим и хитрым животным. В молодости он тоже не мог противиться искушению вот так нестись по степи во весь галоп. Он знал, что, когда охватившее ее неистовство истощится, она вернется к нему на идущей медленным шагом, взмыленной лошади. Куда бы она могла ускакать?

В эту минуту для него было важнее догнать и убить оленя, чем напрасно беспокоиться о женщине.

В преследовании участвовал и Дасадас, но преследовал он не оленя. Он заметил, как Эпона отделилась от Кажака, а затем сильно ударила пятками по бокам своей лошади; он видел, как легко она мчалась на гнедом, как бы оседлав выпущенную из лука стрелу. Она держалась в седле, как мужчина, нет, лучше, чем мужчина, она скакала, как подобало бы богине.

Дасадас тоже повернул лошадь на север и пустился следом за Эпоной.

Ритмичный стук копыт звучал как музыка в ушах наездницы. Она хлестнула рыжего поводьями, прильнув к его гриве, крикнула ему, чтобы он скакал быстрее, и он ответил ей новым выплеском энергии.

Но он не мог долго выдерживать такой темп. Постепенно он стал замедлять бег, и она поняла, что его силы иссякли. Рыжий перешел на легкую рысь, и Эпона с сожалением приготовилась, описав широкий круг, вернуться к скифам.

И тогда, заслышав громкий топот, она оглянулась. С темным от ярости лицом, беспощадно стегая гнедого, к ней подъезжал Дасадас. Ее охватил страх. Может быть, Кажак неверно понял ее намерение и послал этого человека, чтобы он предотвратил ее побег.

Она вернется добровольно, так она с самого начала и замышляла, но она не позволит, чтобы Дасадас потащил ее назад как беглую рабыню. Пригнувшись к гриве лошади, она попробовала вдохнуть в него свежие силы, чтобы ускользнуть от своего преследователя.

Дасадас угадал ее замысел. Понял, что она старается ускользнуть от него, как олень от Кажака. Но Кажак сумеет настичь оленя, а он, Дасадас, сумеет настичь женщину. Он овладеет ею, овладеет прямо сейчас; он сумеет подчинить своей власти это существо, которое занимает все его мысли, наполняет его ум головокружительными глупыми мечтами. Он, Дасадас, заслуживает ее. А вот пренебрежительно относящийся к ней, не ценящий ее по достоинству Кажак не заслуживает.

Он пустил в ход весь свой многолетний навык верховой езды, приноравливая каждое движение тела к ритму бега лошади, и стал постепенно нагонять беглянку.

Оглянувшись, Эпона увидела, что он настигает ее. Она хлестнула рыжего поводьями, но он уже истощил все свои силы. В отчаянии Эпона наблюдала, как молодой скиф поравнялся с ней и подал лошадь ближе к ней.

Эпона как могла сопротивлялась, она била его кулачками по лицу и обзывала словами, которыми кельтские женщины бранят презираемых ими мужчин, но он мрачно добивался своего, принуждая ее лошадь остановиться.

Она досадовала, что упоительная скачка была так безжалостно прервана.

Схватив Эпону, Дасадас стащил ее с седла. Она упала наземь, между двумя лошадьми, и он навалился на нее, сразу же вцепившись в ее одежду железными пальцами.

ГЛАВА 20

Она пыталась оттолкнуть его, но никак не могла отдышаться и собраться с силами после падения. Дасадас был очень силен и решителен.

Ее тело и дух приняли Кажака, но она не имела никакого желания уступать Дасадасу. Она извивалась под ним, стараясь упереться коленом ему в живот. И только тут услышала, что он бормочет.

– Скажи мне, скажи, – запыхавшись, бормотал он.