Сказки старой Англии (сборник) - Редьярд Киплинг

Обращение святого Уилфрида

Перевод М. Бородицкой

Рождественская служба в Селси

Эдди, священник в Селси,    Дверь отворил и ждет:Служба назначена в полночь,    Что же никто не идет?

Звал прихожан на службу    Колокол сквозь пургу,Но не спешили саксонцы    В церковь на берегу.

«Скверная нынче погодка,    Крепок домашний мед…Ладно, – промолвил Эдди, —    Кто-нибудь да придет».

И к алтарю подошел он,    Свечи над ним зажег —И мокрый, дрожащий ослик    Явился на огонек.

В окна хлестала буря,    Брызги покрыли пол.Следом протиснулся в двери    Старый усталый вол.

«Мне ли, грешному, ведать    Кто из нас мал, кто велик?Это, – промолвил Эдди, —    Только Всевышний постиг.

Коли сошлись мы вместе    В этот полночный час —Братья, благие вести    Есть у меня для вас!»

И вол услыхал о хлеве    В чужой Вифлеемской земле,А ослик – о том, кто въехал    В Иерусалим на осле.

И оба внимали Слову,    Будто забыв обо всем,И только пар от дыханья    Клубился над алтарем.

Когда же утихла буря    И миновала ночь,Встряхнулись мохнатые гости    И ускакали прочь.

Люди смеялись над Эдди.    «Что ж, – отвечал им тот, —Я отворяю церковь    Всякому, кто придет».

В деревенской лавочке они купили мятных леденцов и теперь возвращались домой мимо церкви святого Варнавы. Тут им повстречался Джимми Кидбрук, сынишка здешнего плотника. Изо рта у малыша торчала длинная стружка, по щекам катились слезы. Он пытался открыть кладбищенскую калитку, сердито колотя по ней ногами.

Уна вытащила стружку и сунула в приоткрытый ротик мятный леденец. Джимми притих и сообщил, что ищет дедушку – он всегда почему-то искал именно дедушку, а не папу. И они повели его под осыпающимися липами вдоль старинных надгробий и, поднявшись по ступенькам, вошли с ним в церковь. Тут малыш огляделся и, никого не увидев, заверещал, как несмазанная дверь.

Откуда-то с колокольни раздался голос Сэма Кидбрука, молодого плотника. Дан и Уна даже подпрыгнули от неожиданности.

– Эй, Джимми, ты что там делаешь? Тащите-ка его сюда, отец!

Старый мистер Кидбрук, тяжело ступая, проковылял вниз по лестнице, сурово уставился на детей из-под сдвинутых на лоб очков, потом вскинул Джимми на плечо – и, не говоря ни слова, затопал наверх.

Дан и Уна засмеялись: старик всегда так потешно напускал на себя свирепый вид.

– Все в порядке, Сэм! – подняв голову, крикнула Уна. – Мы нашли его за оградой. А его мама знает, куда он пошел?

– Да он улизнул потихоньку! – отозвался Сэм. – Она там небось с ума сходит.

– Так я сбегаю предупрежу ее, – и Уна сорвалась с места.

– Спасибо, мисс Уна… А вы, мастер Дан, не хотите покуда поглядеть, как мы тут укрепляем брусья?

Дан мигом взбежал по лестнице и увидел Сэма Кидбрука: тот замечательно устроился почти на самом верху, под большими колоколами. Он лежал на животе среди балок и канатов, а пониже, на полу колокольни, старый мистер Кидбрук остругивал рубанком доску, не обращая внимания на Джимми, который на лету подхватывал свежие стружки и тотчас отправлял их в рот… Старик водил и водил рубанком, Джимми без устали жевал стружки, а широкий позолоченный маятник церковных часов мерно раскачивался взад-вперед: от края до края беленой стены.

Дан запрокинул голову и, сощурив глаза, потому что сверху сыпались опилки, попросил Сэма «разок ударить в колокол».

– Ударить не ударю, – улыбнулся Сэм, – но погудеть его для вас заставлю.

И он постучал по нижнему краю самого громадного из пяти больших колоколов. Гулкий стонущий звук волнами заходил по колокольне, то вверх, то вниз, будто мурашки по спине. Наконец, когда слушать его стало уже почти больно, звук исчез, рассыпавшись на тонкие жалобные вскрики, точно кто-то потер мокрым пальцем стеклянный бокал. В наступившей тишине громко щелкал маятник, отсчитывая взмахи.

Потом Дан услышал, как вернулась Уна от миссис Кидбрук, и поспешил вниз, к ней навстречу. Она стояла возле купели, приглядываясь к одинокой фигуре, замершей на коленях у ограды алтаря.

– Это не та леди, что приезжает поиграть на органе? – шепотом спросила Уна.

– Нет, она уже там, за перегородкой. И потом, она всегда ходит в черном.

Фигура тем временем поднялась с колен и двинулась к ним по проходу между скамьями. Это был седовласый старец в длинной белой сутане; на грудь его свешивалось что-то вроде шарфа с перекинутым через плечо концом. Просторные рукава сутаны были вышиты золотом, и по всему подолу тянулась яркая золотая полоса.

– Подойдите к нему поздороваться, – донесся вдруг из-за купели голос Пака. – Это же Уилфрид.

– Какой Уилфрид? – переспросил Дан. – Пойдем лучше вместе.

– Святой Уилфрид, покровитель Сассекса, он же архиепископ Йоркский. Я уж подожду, пока он сам позовет, а вы ступайте.

Было слышно, как поскрипывают их башмаки на вытертых надгробных плитах посредине церкви. Архиепископ поднял руку, на которой сверкнул перстень с алым камнем, и произнес несколько слов по-латыни. Его тонкое лицо было очень красиво и казалось почти таким же серебристым, как венчик седых волос вокруг темени.

– Вы здесь одни? – спросил он.

– С нами еще Пак, – ответила Уна. – Вы его знаете?

– Теперь – даже лучше, чем прежде.

Он сделал приглашающий жест рукой и опять заговорил по-латыни. Пак вышел из своего укрытия и с гордым видом протопал вперед. Архиепископ улыбнулся.

– Добро пожаловать, – сказал он. – Я тебе рад.

– Добро пожаловать, о князь Церкви! – отозвался Пак.

Архиепископ поклонился и прошел дальше, в сторону купели. Его одежда мерцала в полумраке, точно крылья ночного мотылька.

– У него и вправду какой-то княжеский вид, – сказала Уна. – Но куда же он ушел?

– Просто осматривает церковь, – пояснил Пак. – Он это очень любит. А что там за шум?

Из-за перегородки послышались голоса: та леди, что приезжала поупражняться на органе, объясняла что-то мальчишке, который раздувал мехи.

– Тут, пожалуй, и не побеседуешь, – прошептал Пак, – пойдемте-ка в Панаму.

И он повел их в самый конец южного придела, туда, где на старинной железной плите чудны́ми угловатыми буквами написано: Orate p. annema Jhone Colinе. Из-за непонятного «п. аннема» дети и прозвали тот угол церкви «Панамой».

Архиепископ двигался не спеша, разглядывая то старинные надписи, то новенькие оконные стекла. Прийзжая леди за перегородкой начала перелистывать ноты и переключать регистры.

– Хорошо бы она опять сыграла те мелодии, – вздохнула Уна. – Помнишь, такие плавные, кружевные, будто узор из патоки на каше.

– А мне, – сказал Дан, – больше нравятся громкие и торжественные. Эй, смотрите, Уилфрид хочет закрыть дверцы в алтаре!

– Поди скажи ему, что нельзя, – посоветовал Пак с самой серьезной миной.

– Да у него и так не получится, – пробормотал Дан, но все же подобрался на цыпочках поближе к архиепископу. Тот задумчиво подталкивал рукой резные деревянные створки, но стоило убрать ладонь, как они распахивались вновь.

– Ничего не выйдет, сэр, – сказал Дан шепотом. – Старый мистер Кидбрук говорит, что эти двери – алтарные врата – не может закрыть ни один человек на свете. Он их сам так сделал!

Голубые глаза архиепископа весело блеснули, и Дан понял, что все это ему давным-давно известно.

– Простите, пожалуйста, – промямлил он, ужасно злясь на Пака.

– Все верно, Он их сам так сотворил, – улыбнулся архиепископ и направился прямиком в «Панаму», куда Уна специально для него притащила мягкое кресло.

– О чем эта песнь? – спросил он, вслушиваясь в негромкие звуки органа.

Не задумываясь, Уна принялась подпевать:

– И вы, о твари Господни, благослови вас Господь, восхваляйте Его все и славьте вовеки… Мы это еще называем «Ноев ковчег», потому что там перечисляются всякие звери, птицы, рыбы, киты…

– Киты? – быстро переспросил архиепископ.

– Ну да. «И вы, о киты, и все твари, что движутся в водах морских, – благослови вас Господь». Красиво, правда? Как будто волна подымается…

– Ваше преосвященство, – вмешался Пак с благочестивой миной, – а вот, например, тюлень, он тоже «тварь, что движется в водах морских»?

– Кто? Ах да! – рассмеялся тот. – Тюлени замечательно передвигаются в водах морских, тут ничего не скажешь. А что, приплывают они еще на мой остров?

Пак покачал головой.

– Те мелкие островки давно уже смыло.

– Оно и понятно. Там всегда был могучий прилив… Знаешь ли ты, девица, край морских котиков?

– Нет, но тюленей мы видели – у моря, в Брайтоне.

– То место, что имеет в виду его преосвященство, будет подальше к западу, на побережье близ Чичестера, – пояснил Пак. – Оно зовется Селси – «тюлений глаз». Там он обращал в истинную веру южных саксонцев.