Синдром Кандинского - Андрей Васильевич Саломатов

его, притягивала тем, что так же, как и он побывала ТАМ, за чертой, и так же по воле случая вернулась назад.

О многом Алтухов собирался спросить у Нины. Он ощущал сейчас непреодолимую потребность говорить, говорить, говорить. Его словно прорвало. Слова сами просились наружу, и Алтухов едва дождался возвращения Нины.

- Ты замужем была? - спросил он, когда Нина вернулась в комнату с чайником в руке.

- Была, - медленно ответила она и принялась собирать на стол.

- Разошлись? - спросил Алтухов.

- Разошлись, - сказала Нина. Алтухов хотел было спросить, почему, но Нина ответила сама. - Он о жизни любил порассуждать, а жизни-то никакой и не было. Одни его рассуждения по пьянке.

- Да, да, - покачал головой Алтухов, - рассуждения о жизни и жизнь - разные вещи.

- Садись чай пить, - сказала Нина, - водки у меня нет.

- Ну нет и не надо, - ответил Алтухов и сел за стол. - Я, в общем-то, водку и не люблю и не любил никогда. Как-то так случалось - тоска заела. Живем мы как-то все скучно. Я понимаю, жизнь - штука бессмысленная, но мы уж очень скучно живем. Дни какие-то все одинаковые. - Алтухов принял от Нины чашку с чаем и бросил туда сахар. - Вот я прожил больше сорока лет, а вспомнить могу от силы десять дней. Даже не дней, скорее, минут, мгновений. Остальное - серые будни. Наверное, это неправильно. Живем от даты и до даты. От получки до аванса. От встречи до встречи. А между ними - мусор житейский. Проживаем его как можем. Я вот всю жизнь мечтал поездить по миру, а был только один раз в Одессе и два раза в Пензе. Представляешь?

- Представляю, - усмехнулась Нина. - Мне бы твои заботы.

- А, - махнул рукой Алтухов, - с моими заботами тебя давно бы уже не было на этом свете. Ты, извини, но вот ты, много видела в этой жизни?

- Отстань, - сказала Нина, - болтаешь и болтай, а меня не трогай.

- Вот-вот, - сказал Алтухов. - Будешь помирать и вспомнить нечего будет.

- Тебя вспомню, - ответила Нина, и Алтухов расхохотался:

- Меня! Меня уже нет, голубушка. Я помер. - Алтухов давно позабыл о чае. В глазах у него снова появился безумный огонек, и он скороговоркой зашептал, будто самому себе: - Интересно, почему человек так цепляется за жизнь? Медом здесь, что ли, намазано? В тюрьме, на дыбе... где угодно.

- Ждут люди, может, получше станет, - ответила Нина.

- Как же, станет, - с тоской ответил Алтухов. - Бунин когда-то написал в своем дневнике: "Как же человек несчастен". Но живут же. Знают, что лучше не станет, а все равно... Инстинкт самосохранения. - Алтухов посмотрел на Нину и внезапно оживился. - Ну, если только в этом дело, инстинкт-то и перешагнуть можно. Понимаешь? Тебя и меня удерживает здесь только инстинкт самосохранения. Все. Природа это в нас положила и никакой мистики. А у нас с тобой он уже сла-абенький.

- Кто? - накладывая в розетки варенье, не поняла Нина.

- Инстинкт, - тихо проговорил Алтухов. - Слушай, а давай вместе. Все равно тебе уже не жить. Смерть-то - она как наркотик. Попробовал - еще хочется. Это только в начале страшно, а потом с радостью и трепетом. Вон у тебя глаза-то какие пустые. Их уже ничем не наполнишь. Ты ведь тоже мертвая.

- Перестань! - закричала Нина и так ударила чашкой по блюдцу, что почти весь чай выплеснулся на скатерть. - Нет, ты совсем больной. Ты только послушай, что говоришь, что ты несешь...

- Ну, несу, - совершенно спокойно ответил Алтухов. - Может и больной, а зачем ты на больного кричишь? Я же не кричу на тебя, хотя ты и здоровая.

Эти слова привели Нину в такое изумление, что она обхватила голову руками и забормотала:

- Боже мой, Боже мой! Послал мне Господь спасителя. Неужели на Земле нормальных людей не осталось?

- А какая тебе разница, кто тебя спас? - тихо спросил Алтухов. - Я, собственно, могу и уйти. - Алтухов встал и отошел от стола, но потом вернулся и быстро выпил свой чай. - Спасибо за чай, - поблагодарил он, но не тронулся с места. Алтухов переминался с ноги на ногу, смотрел на Нину и чего-то ждал.

- Оставайся, - наконец сказала Нина. - Прости меня ради Бога.

Именно после этих слов Алтухов решительно заявил, что уходит. Он даже надел пальто и принялся обуваться.

- Да оставайся же, - повторила Нина.

Затем она подошла к Алтухову, сняла с него пальто и заставила разуться.

Раздеваясь, Алтухов говорил:

- Ну, зачем это? Я, в общем-то и не собирался пользоваться твоим положением. - Он говорил, а Нина повесила пальто, силой подтащила его к дивану и усадила.

- Сиди, - сказала она, удерживая Алтухова за плечи. - Ты и не пользуешься ни чем. Сиди, я прошу тебя.

Алтухов сопротивлялся, но вяло. И чем дальше, тем слабее. У него отлегло от сердца. Одевшись, он уже представил себе, как выходит на улицу и идет к себе домой. От этой мысли ему сделалось тошно, но сейчас все встало на свои места, и Алтухов даже повеселел. А Нина, наоборот, вдруг опять расплакалась, прижала его голову к своему животу и тонким голосом запричитала:

- Спасибо. Спасибо, что спас. Это я так... это я дура... сумасшедшая. Боже мой... я же смерть пережила... Больше не хочу... Спасибо тебе. Я жить хочу. Пусть одна. Пусть как угодно, только жить. Ой, какая смерть страшная. Я же видела ее, видела.

Алтухов притих и слушал ее причитания, а Нина села рядом с ним, уткнулась ему лицом в плечо и зашептала:

- Знаешь, я теперь не смогу в метро ездить. Как вспомню... страшно подходить к краю платформы. Я сейчас представила, как меня... Мне кажется, если я буду стоять на платформе, кто-нибудь обязательно толкнет, и я упаду на рельсы. Я прямо вижу это.

- Ну-ну-ну, - принялся успокаивать ее Алтухов. - Что ты ерунду болтаешь? Кто тебя толкнет?

- Не уходи от меня, - пискнула Нина. - Давай жить вместе. Не хочешь - не работай. Будем жить на мою зарплату.

Алтухов не сразу и сообразил, о чем речь, а когда до него дошел смысл,