Бальзак без маски - Пьер Сиприо

Шарль де Лотур-Мезерей, родившийся в Аржантане, был сыном нотариуса и потомком одного из историографов Людовика XIII. Как журналист он не отличался блеском пера, зато его переполняли идеи. Прославился он в основном как «светский лев»: его называли «господином с камелиями», а гостей он принимал лежа на диване в кабинете, отделанном в восточном стиле.

Соученик Жирардена в Аржантане, Лотур-Мезерей прибыл в Париж после того, как друг его детства преуспел здесь в издании периодики. Он также посчитал, что, начав выпускать газету, найдет в этом занятии не только развлечение, но и способ заработать. Поскольку ни у Жирардена, ни у Лотура-Мезерея капиталов не было, «Волер», в полном соответствии со своим названием[25], брал для перепечатки материалы из 120 выходящих в Париже газет. Практика заимствования из чужих статей была в то время широко распространенным явлением, «Волер» же проделывал это довольно тактично и изобретательно, к тому же старался отражать разные точки зрения, особенно если требовались «точный анализ и справедливая критика».

Вскоре Эмилю де Жирардену и Шарлю Лотуру-Мезерею удалось набрать целый штат редакторов, прекрасно владеющих иностранными языками. Эти сотрудники переводили статьи из немецких и английских газет, а также литературные тексты, причем делали это так хорошо, что перевод мог сойти за оригинальное произведение. Наряду со страницами, посвященными французским городам и даже деревням, заимствованными из провинциальной прессы, благодаря «перепечатке», получавшей «общенациональное звучание», в «Волер» находилось место не только для всей Европы, но также для Америки и стран Востока.

Разнообразие и актуальность информации превратили «Волер» в издание по-настоящему популярное. Разумеется, статьи, которые Бальзак писал для «Силуэта» или «Физиологии брака» тоже становились предметом «кражи», но работа в «Волер» оказалась для романиста хорошей школой. Именно «Волер» помог Бальзаку понять, что современность живет сенсацией, что сенсация, в свою очередь, таится в буднях и что лучший сюжет для романа — не история, зло или Бог, а человеческая правда эпохи, увиденная во всем многообразии своих граней. Газета, любил повторять Бальзак, «заряжается светом от сияющего источника, чтобы потом нести свои лучи сонным обитателям провинции».

«Волер» печатал судебную хронику, зачастую напоминавшую настоящий детективный роман; в рубрике моды провинциальные дамы находили информацию, позволявшую держаться в курсе изменчивых канонов парижской элегантности. За театральную хронику отвечали сами директора издания.

«Волер» снискал настоящий успех. За несколько месяцев его тираж вырос с 500 до 1500 экземпляров. Уплатив всего 22 франка в год, подписчик получал целый «читальный зал» на дому. В рекламном проспекте указывалось, что «Волер» — «газета, состоящая из 180 тысяч строк и 7200 тысяч букв ежегодно». В 1829 году газета выходила уже каждые пять дней.

Комиссия книгоиздателей, образованная в 1830 году, недвусмысленно указала на вред, приносимый профессии кражей литературных материалов. Но призывы комиссии канули в пустоту. Читатель предпочитал покупать газету, в которой ему, пусть и в перевернутом виде, рассказывали сразу обо всем.

Опасность подстерегла издание совсем с другой стороны.

«Волер» дал образец того, чего может достичь «газета перепечатки». Но кто сказал, что нельзя украсть и у «Волер»? Именно так поступил «Литературно-политический вор», который начал выходить с 5 октября 1829 года в том же самом формате, печататься в той же типографии и с той же периодичностью, что газета Жирардена. Последнему оставалось лишь возопить о «бессовестной узурпации».

Последовало судебное разбирательство. «Волер» защищал свою позицию, опираясь на такие аргументы, как оригинальность идеи, польза информации и труд «образованных и старательных» переводчиков. Жирарден привел выдержки из писем авторов, которые считали для себя «честью удостоиться воровства, при условии, что в газете указаны их имена».

На страницах «Волер», указывает Брюс Толлей, «до сих пор скрываются непризнанные статьи Бальзака». Ролан Шолле, тщательно изучивший эти материалы, занимает более сдержанную позицию и помимо «Писем о Париже» признает за Бальзаком всего около 15 оригинальных статей. Но работа в «Волер» и других периодических изданиях не прошла для Бальзака бесследно. Дыхание многоликой современности, ее живой интерес захватили его и заставили отказаться от жанра исторического романа.

Еще в 1825 году, в Турени, живя затворником в «Гренадьере», Бальзак набрал в библиотеках исторических хроник, необходимых для создания капитального труда под названием «Живописная история Франции», который замыслил как цикл романов «о царствовании каждого из французских королей». Каждый очередной том предполагалось выпускать ежемесячно и распространять по подписке, как газету.

В письме к сестре, датированном ноябрем 1821 года, он перечислил заглавия будущих книг. К 1825 году у него уже сложился цельный план грандиозной исторической фрески — от царствования Каролингов до падения Наполеона. В письмах к графине д’Абрантес он требует все новых и новых подробностей об «украшениях, мебели, одежде во времена каждого из царствований». В предисловии к «Мужикам» — первой версии «Шуанов» — он сообщает о своем намерении «сделать всеобщим достоянием историю своей страны».

Провал «Шуанов» и успех «Физиологии брака» перевернули его планы. Он больше не хочет создавать романов об Истории. Теперь его больше занимает жизнь. Впрочем, он вернется к исторической теме в 1835 году, работая над «Тайной дома Ружиеров».

Приобщение к журналистике доказало Бальзаку, что между Историей, от которой читателю ни жарко ни холодно, и обжигающей современностью, нет ничего общего. Лишь последняя представляет интерес для общества, особенно пристально внимающего событиям, которые могут нести угрозу существованию семьи, собственности, благополучию… Бальзак начал писать романы не потому, что стремился пересказать события современности, а потому, что искал ответа на вопрос, почему и как они произошли или могли произойти.

«СОПРАВЛЕНИЕ»

Это словечко пустил в обиход Людовик XVIII, мечтавший, чтобы политика стала предметом обсуждения между либералами и монархистами, которые, не изменяя своей принадлежности к разным партиям, успешно сотрудничали бы в правительстве. Луи-Филиппу настоятельно требовалось в свою очередь изобрести некий принцип, который мог бы увлечь и направить народ, освобожденный Июльской революцией. Таким принципом стала свобода печати. Именно в ней заключались и дух, и движущая сила революции. Тот «дух», и та «сила», благодаря которым журналисты получили возможность жаловаться в свое удовольствие, привлекая внимание публики, по существу остававшейся невежественной.