Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Закат - Вера Камша

Дико, исступленно заржали лошади. Брань всадников была потише, но не менее выразительна. Вопли, ржанье, лихорадочная дробь копыт… Затихающая – голова конвоя галопом рванула за поворот. Значит, сработало!

– Эк их…

Голову – да, но хвост здесь, и он длиннее. Десятка два, если не больше. Ничего, управимся! Проверить пистолеты и повязку на лице, руки – в петли на конце ремня… Ну, господа гвардейцы, сейчас спляшем!

– Пошел!

Три этажа и чердак – это не высота! Трос прочный, кожаный ремень на него Руппи накидывал сам, а уж своим рукам Фельсенбург всегда доверял. И правильно…

Внизу опять заорали. С характерным шумом и звоном повалилось на землю тело… Еще одно… Ударил выстрел, лязгнуло. Порядок и покой в добром городе Эйнрехте был безвозвратно нарушен. Ничего, переживут!

Кто-то пытается открыть ставни. Каменная морда торчит из стены, украшает. Смешная… Снова кричат несчастные кони. Вот их жалко, не заслужили они… Две обалдевшие физиономии на втором этаже, вывеска с облупленным углом, фонарь над дверью. Прыжок.

2

Как свалился прикрывавший дверцу кареты гвардеец, Руппи увидеть уже успел. Он и приземлился-то чуть ли не на тело. Опасаясь споткнуться, лейтенант выпустил ремень чуть раньше, чем собирался, но прыжок удался. Пришлось разве что слегка присесть и опереться рукой, гася движение. Перчатка впечаталась в нечто склизкое. В охотничий «подарочек»… Напротив кто-то истошно вопил. Фельсенбург, не выпрямляясь, зыркнул по сторонам. У аптекарского дома надрывался толстяк в лекарской мантии. Да, это тебе не клистир меняле ставить…

Пятятся, бьются в своих постромках кони. Жмутся к стенам обалдевшие прохожие, верховых возле кареты уже нет – валяются на мостовой. Пятеро… Шестеро, считая с возницей. Штуба с двумя молодцами у дверцы. Впереди – чисто, а вот упряжка… Польдер так и не обрубил постромки.

– Пусти!

Здоровенный абордажник кивает и отскакивает – лошадей он боится. Каряя кобыла одновременно бьет задом и клацает зубами. Не подпустит, уж его-то точно не подпустит. Угораздило ж вляпаться прямиком в волчий потрох!

– Мож, пристрелим?

Каряя словно поняла! Врезав пару раз копытами по передку кареты, ошалевшая животина рванулась с такой силой, что оборвала постромки, и тут же хрустнуло дышло. Если б не вторая кляча…

– Нож! Нож давай!

Схватить сунутый Польдером кортик. Взлететь на козлы, до предела вытянуть руку и самым концом клинка – по туго натянувшейся постромке. Тут же лопается и последняя оставшаяся. Короткое ржанье, взмах хвоста, стук обломанного дышла по мостовой, топот… Вот и пусть бегут за передовыми. Если кто сейчас пытается вернуться, будет весело!

Теперь можно и обернуться, только разглядеть, что творится за каретой, не выходит, густое белое облако полностью накрывает улицу. Из «тумана» несутся крики, перемежаемые кашлем, фырканьем, хрипеньем. Ага! Всё в порядке и там…

3

Большой Польдер с двух ударов сносит запор, распахивает дверь, но к карете Руппи нельзя. Олаф может узнать, окликнуть по имени. Если пристав и священник услышат, придется убивать, а они всего лишь делают свою работу. Их не за что, а вот капеллана «Звезды», не говоря уж…

Гульдер с пистолетом наготове заглядывает внутрь. Не прекращает вопить у стенки лекарь, рыдает, загораживая дорогу, перепуганная горожанка, из распахнутого окна валится на мостовую цветок. Герань. Была…

– Сударыня, прошу простить. У нас не было другого выхода.

Зачем он заговорил? Дурак! Но женщина вряд ли что-то запомнит.

Грольше машет рукой, Польдер лезет в карету, у дверцы топчется Штуба с тесаком. Кого-то вышвыривают вон. Судейского пристава. Болван грохается на мостовую и остается сидеть, выпучив глаза и дыша, будто вытащенная из воды рыбина. Следом Польдер выволакивает монаха, прижимает ручищей к боку кареты. Монах старенький, седенький, на плече – Агнец. «Чистота…»

Дудка Йозева прорезает почти ярмарочный галдеж. Судейский вытягивает руку, тычет пальцем в боцмана, чудо сухопутное… А вот вскакивать и путаться под ногами не надо. Непорядок!

Руппи шагнул за спину непоседы, опережая приказ «Очистить палубу для боя!». Не слишком сильный удар рукоятью, и бесчувственное тело валится рядом с трупом гвардейца. Ничего, очухается, это тебе не перебитым реем огрести…

– Господин адмирал цур зее, нам придется поторопиться! – орет в глубь кареты Грольше.

Олаф вылезает. Медленно, неуклюже, но сам, лишь слегка опираясь на подоспевшего Польдера. Как же трудно не подбежать, не подбросить от радости пистолет, не сорвать с лица повязку. Польдер лихо хакает, топор обрушивается на сковывающую ноги узника цепь.

– Да стой же! Вот же ж ключ! – Шустрик Штуба догадался обыскать валяющегося без сознания пристава. Штуба догадался, ты – нет.

– «Назад!» – велит дудка. – «Всем возвращаться на корабль!»

4

Позади, вернее сверху, с крыш, трещат выстрелы. Кто-то из конвоя опомнился? Похоже на то. Из редеющей мути вываливается белесая, закрывающая рукавом лицо фигура, за ней вторая. Ну, эти привидения не бойцы! Кашель рвет бедолагам легкие, вряд ли их занимает что-либо, кроме собственного самочувствия.

– Господин адмирал, поторопитесь! Точно говорю… – Грольше с успевшим спрятать дудку Йозевом подхватывают Олафа под локти и быстрым шагом волокут, почти несут в переулок. Штуба уже подобрал сброшенный с крыши тючок с одеждой. Дело Руппи – прикрывать отходящих. Дистанция два шага, в крайнем случае три. Именно так они решили и пока ни в чем не ошиблись. Даже не верится, что все почти позади… Нет, так просто не бывает! Значит, смотрим в восемь глаз и ждем сюрпризов, а вот и первый. От себя самого – чуть не сунулся в Щель в разбойничьей тряпке. Умник…

Троица в горле переулка преображается. Двое почтенных горожан в поношенной, но вполне приличной одежде помогают высокому худому монаху. Добрые люди напуганы неслыханным безобразием, вот и спешат убраться куда подальше. Молоденький провинциал тоже спешит, но… отчистить рукав от муки все равно старается. Дистанция! Держать дистанцию. Пока все в порядке, ты сам по себе…

«Пьяненький мышонок». В двери торчат любопытные, еще бы, шум подняли изрядный, да еще и со стрельбой. «Ремесленник» тоже торчит, как раз на проходе, размахивает руками, тычет куда-то за спину Руппи. На уходящих никто не смотрит, и верно, чего на них глазеть, когда дюжие ребята на руках вкатывают в Собачью Щель тюремную карету с полусорванной крышей и, дружно ухая, ставят наискось, сбив при этом одно из колес. Путь кавалеристам, когда они наконец прочихаются, перекрыт. Узкие улочки очень даже полезны, а три немолодых человека, не оборачиваясь, уходят в сторону речки Лягушки.