Кругом одни принцессы - Наталья Резанова

— Что же ты мне раньше этого не сказал?!

— Не хотел расстраивать раньше времени.

Я в изнеможении плюхнулась на песок, не обращая внимания на то, что он сырой.

— Да вы не переживайте так! Вы же всё равно скоро умрете — еда-то кончилась. Люди боятся умирать, потому что они не знают, каков Тот-еще-Свет, и не хотят сюда попадать. Но вы и так уж здесь и видите, что ничего страшного здесь нет…

— Уйди отсюда! Тоже мне жалельщик нашелся! Сед как лунь и глуп как пень!

— Я уйду, — грустно произнес Малагис, — но я вернусь… когда вы осознаете, что всё не так ужасно. А лучше всего — попейте водички из реки.

И он растворился в камышах и тумане. Я с досадой плюнула.

А не стоило плеваться. Пить-то больше нечего, кроме этой самой водички.

Ну, нет, умирать я не собиралась. У меня совершенно другие планы. Еще срок аренды дома в Шпацирене не истек, и я не собираюсь дарить свои деньги Кардигану. Хотя, быть может, в Шпацирен я и не вернусь. И к гидрантам тоже. Без меня справятся. Забавно было бы поглядеть, что произошло, когда призрачное воинство исчезло и Анофелес превратился в обычного вздорного старикашку. Кто его прикончил — собственные помощнички или всё-таки гидранты? Или удрать успел? В любом случае это уже не моя забота.

И вообще, господа, у меня из-за чрезмерной деловой активности личная жизнь совсем запущена. А ведь я намекнула на свидание одному принцу. Или он мне намекал, не помню уж точно. Принц, правда, изгнанный, так ведь у меня самой такая же история. Однако и на карьере ставить крест не стоит. Пусть затея со школой себя не оправдала. Зато у меня неплохо получается с розыском пропавших людей и предметов, а также с разрешением конфликтных ситуаций. Основать, что ли, контору, которая будет этим заниматься? И назвать ее «Кругом одни принцессы». Сокращенно КОП. Хорошее слово. Краткое, но емкое.

Но прежде надо отсюда выбраться. Кто сказал, что это никому не удавалось? Малагис? Он всегда отличался забывчивостью и рассеянностью, это я еще от Абрамелина узнала. Вот Логистиллы здесь нет. И гробница пуста. А сундук в пещере прятал живой человек, местным призракам это не под силу. Стало быть, она тут побывала и сумела уйти. Может, и не зря меня за нее приняли, может, она до сих пор где-то поверху бродит?

Надо сосредоточиться, и вспомнить, что мне рассказывала Баба-Яга про свои эксперименты с летательными аппаратами. На этот случай я свою ненависть к полетам сумею подавить. Дым, вот что она упоминала. Точно. Надо наполнить дымом матерчатый шар — и вечная женственность-таки увлечет нас ввысь. Ну, дым я обеспечу, весь берег в камышах, костер разведу, женственности во мне тоже сколько угодно. А материю на шар где взять? Разве что одежду свою извести.

А как я продержусь, пока сотворю этот воздушный шар? Источники питания отсутствуют… Или нет? Вот передо мной река. А где есть река, там, как правило, водится рыба. Пусть потусторонняя, но она должна здесь быть. Правда, вода стирает память. Но это у призраков. Неизвестно, как она подействует на метаболизм живого человека.

Хм… Река. А стоит ли усложнять задачу? Сколько раз я сидела на берегу и поджидала перевозчика? И вспоминала о том, что перевозчик — это вроде бы жрец, совершающий обряд перехода в иное царство? Как-то даже применяла заклинание вызова. А ведь я знаю их несколько. На то, что я произносила в Волкодавле, перевозчик вроде бы обиделся. Попробуем другое. Более мощное.

Я встала, оборотилась к реке и пропела:

Перевозчик — водогребщик,

Старичок седой.

Перевези меня на ту сторону,

Сторону — домой…

Туман почти заглушил мой голос, но повторять заклинание я не рискнула. Тяжелая тишина вновь нависла над рекой.

Не сработало. Что ж, опять придется выживать самой. Я видела здесь деревья, а топор у меня есть. Сделаю плот. Или лодку из связок камыша.

Что-то громко плеснуло почти у самых моих ног. Неужто рыба? Я подняла голову.

Поначалу пелену тумана прорезал острый нос лодки, а потом показалась фигура человека, толкающего плавсредство шестом.

— Никак перевозчика звали? — послышался надтреснутый голос.

— Звали, звали, — радостно подтвердила я. Перевозчик перебрался на нос, но на берег высаживаться не стал. Его лицо показалось мне знакомым.

— Слушай, мы с тобой прежде не встречались? — Он пожал плечами.

— Кабы я всех помнил, кого возил…

Он был гораздо старше того, что вез меня через реку Волк. И у того был паром, а не лодка. Но определенное сходство было. Такой же седой, лохматый и коренастый.

— Ты пассажиров берешь?

— Беру. Но перевоз платный. А за обратный перевоз двойной тариф. И плата вперед.

— Двойной — это сколько?

— Сейчас всё больше в имперках платят. Начальная цена — две имперки. Можно в башлях, пурпурных или деревянных, по курсу. А тебе надо умножить на два.

Я достала кошелек, и проверила его содержимое. От аванса месье Бабло оставалось ровно шесть гроссфатеров.

— На тебе, дедуля, четыре имперки. А на той стороне, может, еще две добавлю.

Старик быстро схватил монетки и спрятал.

— Ну, садись.

Я последовала приглашению.

— А говорили — ты обратно не перевозишь.

— Так кто же покойникам деньги на обратный проезд дает?

Я удержалась от обвинений в скаредности. Всякий труд должен быть оплачен.

Но перевозчик медлил отталкиваться от берега.

— В чем дело? Еще деньги нужны?

— Нет, не то… Может, и не получится у нас ничего… или неизвестно, что получится. (А деньги уже взял, умник!) Понимаешь, течение здесь сильное. Когда оттуда плывешь к этому берегу, как перышко сносит. А обратно плыть тяжело. Грести надо против течения. Иногда невесть сколько посередь реки прокантуешься. Чтоб выгрести, знаешь, сколько сил надобно? Да еще и снесет лодку в места неведомые — на том берегу их много…

— Так бы сразу и сказал. — Я сбросила свои сумки на лавку и взялась за весла. — Толкай, дед. Выгребем.

P.S. Автор признается в сугубом и злостном цитировании: Вильяма Шекспира, Лодовико Ариосто, Марка Твена, Бориса Пастернака, Александра Твардовского, персидской средневековой прозы, «Поэтических воззрений славян на природу» и еще много чего…

Примечания

1

В моем конце — мое начало. В моем начале — мой конец.

2

И все-то на свете ест друг друга.

3

Никогда не жаловаться, никогда не объясняться.