Слепой стреляет без промаха - Андрей Воронин

Глеб поднялся на четвертый этаж, зашел в свои номер, остановился перед зеркалом.

– Я совсем другой человек, – трижды повторил он себе и не поверил в сказанное.

Он попробовал начать с другого конца.

– Она теперь совершенно другой человек… – но тут же Глеб оборвал себя, – если я узнал ее, значит, она прежняя, значит, осталось в ней что-то от той Лады, которую я знал.

Рука в кармане сжала рукоятку пистолета, и Глеб вспомнил, как в школе учил Ладу стрелять. Их военрук, исполненный уважения к должности отца Глеба, доверил ему ключи от тира, коробку патронов и мелкокалиберную винтовку.

И вот однажды вечером Глеб отправился вместе с Ладой в школьный подвал. Он помнил прекрасно, как лежал рядом с ней на жестком, обтянутом кожзаменителем мате. Лада прижималась щекой к цевью винтовки, а он показывал ей, как нужно целиться. Вспомнил, как после первого же выстрела Лада отказалась продолжать занятия. Вспомнил испуг на ее лице, маленькую гильзу на своей ладони, которую он протянул Ладе.

– Возьми на память, – сказал тогда Глеб ей. Лада приняла этот странный подарок.

Она так никогда и не призналась ему, что ластик с надписью «Love» раньше принадлежал ей.

И после того дня у каждого из них была вещь, некогда принадлежавшая другому, с которой можно было разговаривать, поставив ее на стол, к которой можно было обращать самые ласковые слова и высказывать то, что страшно было сказать вслух, даже оставшись наедине.

Сколько же гильз перебывало в пальцах Глеба после того дня, он и сам не мог сказать, но помнилась только та, маленькая, черная, лоснящаяся, с небольшой квадратной вмятинкой на самом донце. Помнилась потому, что осталась в руках девушки, которую он любил или хотел верить, что любит.

Сколько пуль он посылал в других, но гильзы или падали в траву, или откатывались по бетонному полу, влипали в битумное покрытие крыш. Другие он старательно собирал и бросал в реку.

«А помнит ли она ту гильзу?» – подумал Сиверов и понял, что не сможет уехать отсюда, пока не спросит Ладу об этом.

Глава 9

Еще дня не прошло, как Глеб был на море, а он уже понял: первая усталость прошла и наступило такое состояние, когда не делать ничего невозможно. Он порылся в недрах своей сумки, извлек блокнот и, откинув страницы на тонкой пластиковой спиральке, склонился над чистым листком.

В руках его застыл фломастер.

Он никогда не писал помногу, и ему нравились крупные буквы, оставляемые толстым стержнем. Яркие, цветные, они казались очень важными и полными смысла.

Хоть имели они смысл только для того, кто оставил их на бумаге. Ведь Сиверов старался писать так, чтобы никто чужой, если в руки попадет блокнот, не догадался что написано. Письменный стол, конечно же, остался от прежних времен, когда в этих номерах отдыхали кэгэбисты. Тогда считалось, что каждый работник спецслужб чрезвычайно серьезный человек и не может обойтись без рабочего места, даже на отдыхе. Тут же рядом с графином и настольной лампой, снабженной темно-зеленым абажуром, лежала массивная мраморная доска с перекидным календарем двухлетней давности.

Глеб усмехнулся, глядя на праздники, которые предлагались читающему для того, чтобы отмечать их. Вряд ли о них в эти дни помнили даже их создатели. Но кое-какую полезную информацию календарь все же содержал – ведь есть в этом мире вещи, которые не меняются с ходом времени.

Долгота дня, восход и закат, фазы Луны…

«Хотя нет, – подумал Глеб, – фазы Луны меняются, а вот время восхода и захода солнца может мне пригодиться».

Он отыскал сегодняшний день и выписал время заката. Затем посмотрел в окно, занимающее всю стену, на море. «Да, оно здесь садится за горизонт, так что никаких поправок на горы делать не надо».

Затем в его блокноте возник схематический план дома, ряды окон, лоджии. Он сменил фломастер, еле заметная желтая стрелка вела с четвертого этажа на третий, наискосок через два номера.

– Ну вот и все, – словно бы он сделал самое главное, сказал сам себе Глеб и откинулся на спинку кресла.

Оно жалобно заскрипело, явно не будучи рассчитанным на столь мощное тело.

Глеб уперся ногами в перекладину под столом и что было силы оттолкнулся. Кресло проехало половину комнаты и остановилось в двух метрах от тахты.

– Лада, – прошептал Глеб, – Лада, сколько мы с тобой не виделись? И вот довелось.

Медленно кружась, пролетел за окном сорванный ветром зеленый лист.

«Словно вертолет», – подумалось Глебу. Сколько раз ему приходилось видеть эти военные вертолеты зеленого цвета, с виду невзрачные, но страшные в своем могуществе. Сколько ему приходилось самому летать на них и даже иногда сидеть за штурвалом. Но затем он понял, что только человек, способный полагаться на самого себя, а не на технику, достоин уважения, только тот, кто голыми руками способен победить врага, сможет выжить в этом мире. И он предпочитал, выполняя задание, не винтовки с оптическим прицелом, когда находишься на огромном расстоянии от жертвы и практически ничем не рискуешь; он предпочитал держать в руках револьвер, нож. И поэтому знал, как выглядит смерть и не боялся ее – не только чужой, но и собственной.

Небо успело приобрести темноватый оттенок, а солнце приближалось к полоске, отделяющей море от горизонта. Маленькой черной точкой двигался по ней корабль, и даже Глеб, обладавший чрезвычайно острым зрением, не мог разглядеть его силуэта.

А во дворе тем временем шли обычные приготовления.

Накрывались столы, правда, пока что никто не выносил закуски и вина. Все это покоилось до поры до времени в недрах холодильника, ожидало своей очереди на кухне. Застолье предвиделось грандиозное. Столы стояли буквой П, ветер колыхал белоснежные скатерти. В вазах высились целые охапки цветов, подобранных по-провинциальному безвкусно.

Все это навевало на Сиверова грусть и скуку. Он подошел к окну, потянулся и, раскрыв створки, задернул шторы. Номер его погрузился в полумрак, и лишь только сквозь узкие щели пробивался луч солнца, и в нем плясали золотые веселые пылинки.

«Они так же бессмысленны, как люди в своей суете, – думал Глеб, лежа на тахте. – Точно так же, как и люди, они возникают передо мной в ярком луче света и затем исчезают. Нет, они продолжают существовать, но я уже не замечаю их. Я теряю к ним интерес. Ведь я уже почти забыл о Ладе, и тут она случайно оказалась в этом ярком, пронзительно-золотом луче света и заставила меня вспомнить прошлое, позабыть настоящее».

Он прикрыл глаза, ему казалось, что он слышит легкий звон пылинок, танцующих в воздухе. В своей жизни Глеб научился больше доверять чувствам, нежели разуму. Вот и сейчас в его блокноте был нарисован какой-то абсолютно безумный план. Но Глеб еще не успел его осмыслить. Чутье подсказывало ему, что сегодня ночью вряд ли удастся заснуть. И он, словно ночной хищник, прилег отдохнуть днем. Обычно Глеб засыпал быстро, точно организм повиновался приказу.

А вот теперь что-то не получалось. То ли Сиверов противился тому, что вновь вернется страшный и в то же время приятный сон, сладостно щекочущий нервы, то ли предчувствовал опасность.

И вот тогда, когда сон уже готов был поглотить его, раздался неназойливый стук в дверь – короткий, всего три удара.

– Кого черт несет? – недовольно пробормотал Глеб, надел джинсы, набросил рубашку и, крикнув «сейчас», двинулся к двери.

Осторожность приучила его никогда не стоять прямо напротив двери.

Прижавшись к стене, он спросил:

– Кто там?

– Свои, – ответил невнятный мужской голос, который явно не принадлежал сторожу, единственному человеку, с которым Сиверов успел познакомиться в «Самшитовой роще» по-настоящему.

– Свои – это кто? – поинтересовался Глеб.

– Откройте, нужно переговорить, – в голосе явственно звучала угроза, хоть говоривший и пытался скрыть ее за безразличием тона.

Глеб прикинул ситуацию. Куртка с пистолетом висела на стуле. Значит, если открыть дверь и сесть на тахту, потом несложно будет выхватить его. Сиверов, словно бы предвидя ситуацию, приготовился к ней, повесив куртку на стул, а не в платяной шкаф.

Он еще раз прислушался к своим чувствам – те не предвещали ничего непоправимого. Можно открывать.

Глеб распахнул дверь. На пороге стоял элегантный молодой человек лет на пять моложе его, в темно-зеленом костюме, при галстуке и в идеально чистой, скорее всего, только что вынутой из упаковки рубашке. Да, это был тот самый, который первым сошел на пирс с катамарана. Его прическа, словно переводная картинка, перекочевала в действительность со страниц фирменного французского журнала. За ним стояли еще двое. Вот их-то никак нельзя было отнести к разряду приятных посетителей. Кожаные куртки, тренировочные брюки, бритые затылки, ничего не говорящие взгляды.

«Разделение труда в действии, – подумал Глеб. – Благородный бизнесмен и его безжалостные охранники. Всю грязную работу сваливают на них, словно отдать приказ убить человека – это не грязная работа».