Маленькое одолжение - Джим Батчер

Подобный подход вряд ли поможет вам, когда вам необходимо расправиться с соперниками по возможности более впечатляюще и драматически, однако, уступая другим по части эстетики, он превосходит их с экономической точки зрения. Марконе, из-за которого заварилась вся эта каша, действовал точно такими же методами — и далеко, надо сказать, продвинулся. В общем, из всех опасностей такие люди представляют собой особо экстремальную.

Никодимус снова негромко, мило рассмеялся. Похоже, Кинкейд не производил на него особого впечатления. Может, это и к лучшему. Избыток гордости может и сгубить.

С другой стороны, мои недолгие встречи с Никодимусом свидетельствовали о том, что он, возможно, и впрямь настолько крут.

— Валяй, Адский Пес, — произнес Никодимус. — Чести твоей госпожи ничего не угрожает, — он начертал у себя на груди косой крест. — Сердцем клянусь.

Возможно, это было продолжение их старых разборок. Глаза Кинкейда вспыхнули диким огнем — и снова застыли как лед. Он кивнул мне, потом — точно так же — Никодимусу и вышел.

Я совершенно уверен в том, что, когда я остался наедине с самым опасным человеком из всех, кого я когда-либо встречал, в помещении не сделалось ни темнее, ни холоднее, ни более зловеще.

Но ощущение было именно такое.

Никодимус блеснул мне своей зубастой, хищной улыбкой, а тень его принялась кружить по стенам пустого вестибюля, медленно приближаясь ко мне. Как акула.

— Ну, Гарри, — произнес он, подходя ближе. — О чем мы с вами поговорим?

Глава ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

— Это вы хотели поговорить, — сказал я. — И не называйте меня «Гарри». «Гарри» меня называют мои друзья.

Он поднял руку ладонью вверх.

— А кто сказал, что я не могу стать вашим другом?

— Я сказал, Ник, — ответил я. — Хотите, повторю. Вы не можете стать моим другом.

— Если уж я должен называть вас Дрезденом, по справедливости вы должны звать меня Архлеоне.

— Архлеоне? — переспросил я. — И кого может скушать такой супер-лев рыкающий? Немного претенциозно, вы не находите?

На долю секунды его улыбка сделалась прямо-таки почти искренней.

— Для изгоя-безбожника вы, пожалуй, слишком хорошо знакомы с Писанием. Вы ведь понимаете, что я могу убить вас, не так ли?

— Выйдет большая потасовка, — заметил я. — И как знать? Может, повезет и мне.

Если очень, очень, очень повезет.

Никодимус согласно кивнул.

— Но только по везению.

— Ага, — отозвался я.

— И тем не менее, вы предлагаете подобное безрассудство?

— Привычка, — объяснил я. — В этом отношении вы ничем не отличаетесь от остальных, поверьте мне.

— Да, я выбрал для вас верную монету, — он медленно начал обходить меня по кругу — так обходит покупатель машину в салоне. — Ходят слухи, что один из Стражей разит своих противников Адским Огнем. Как вам это нравится?

— Я предпочел бы, чтобы он сопровождался ароматом альпийской свежести или, там, лесной хвои, а не только тухлых яиц.

Никодимус завершил круг и выгнул бровь.

— Вы не взяли монету.

— Я бы взял, но она у меня в свинье-копилке, — ответил я. — А свинок я не бью. Очень уж они хорошенькие.

— Должно быть, тень Ласкиэли ускользнула, — произнес Никодимус, качая головой. — У нее было несколько лет на то, чтобы поладить с вами, и вы все еще отвергаете наши дары.

— Такие, понимаете — с маленьким завитым хвостиком и большими, печальными карими глазами, — продолжал я, словно он не говорил ничего.

Один из его каблуков стукнул по полу с неожиданой силой, и он остановился. Он несколько раз с силой вдохнул и выдохнул через нос.

— Определенно, это именно та монета, что вам нужна, — он осторожно сцепил руки за спиной. — Дрезден, вы совершенно искаженно нас себе представляете. Так случилось, что при нашей первой встрече мы действовали с прямо противоположными друг другу целями, так что вы, возможно, почерпнули все свои познания о нас от Карпентера и его сподвижников. Церковь всегда отличалась отлично поставленной пропагандой.

— Мне кажется, убийства, страдания и разрушения, которые вы и ваши люди оставляете за собой, очень убедительно говорят сами за себя.

Никодимус закатил глаза.

— Да ладно вам, Дрезден. Вы сами время от времени совершаете такое. Бедолага Кассий все мне рассказал о том, как вы обошлись с ним там, в гостинице.

— Надо же, — улыбнулся я. — Случись кому войти сейчас, мне положено покраснеть, или как?

Секунду он молча смотрел на меня; эмоции и вообще какое-либо выражение испарились с его лица как роса с восходом солнца в пустыне. То, что на нем осталось, мало отличалось от совершеннейшей пустоты.

— Гарри Дрезден, — произнес он так тихо, что я едва разобрал его слова. — Я восхищаюсь вашей дерзостью перед лицом сил, превосходящих вашу. Я всегда восхищался ею. Однако tempus fugit. Для нас всех.

Я заморгал.

Для нас всех? Что, черт подери, хотел он этим сказать?

— Вы обращали внимание на окружающие вас знаки? — спросил Никодимус. — На существ, поступающих вопреки своей натуре? На созданий, ведущих себя так, как им не полагалось бы? На старые обычаи и традиции, от которых отреклись?

Я прищурился.

— Вы говорите о Черном Совете?

Он склонил голову чуть набок. Потом уголок его рта едва заметно дернулся, и он кивнул.

— Они перемещаются в тени, манипулируют марионетками. Некоторые из них могут входить в ваш Совет, да. Что ж, неплохое название.

— Не разыгрывайте из себя невинного младенца, — буркнул я. — Я видел последствия их налета на Арктис-Тор. Я знаю, как пахнет Адский Огонь. В этом участвовал кто-то из ваших.

Никодимус.

Зажмурился.

А потом ринулся вперед — быстро. Так быстро, что когда до меня дошло, что он сорвался с места, спина моя уже врезалась в находившуюся на расстоянии двух десятков футов от меня стену. Он не пытался причинить мне увечья. В противном случае я размозжил бы себе затылок о стену. Он просто пригвоздил меня к стене, держа за горло стальной… крепче стали хваткой.

— Что? — спросил он все тем же, едва слышным шепотом. Глаза его, правда, изрядно расширились. Обе пары. Вторая, светящаяся неярким зеленым светом, отворилась прямо над бровями — Андуриил, вспомнил я.

— Ахк, — произнес я. — Гларгхх.

Рука его на мгновение дрогнула, потом он опустил веки, почти закрыв глаза. Еще спустя секунду он медленно, очень медленно ослабил хватку, дав мне глотнуть воздуха. Горло жгло огнем, но воздух в легкие снова поступал, и я жадно глотал его секунду или две, пока он не отошел от меня на шаг.