Твари, подобные Богу - Мария Спивак

Издателем Митчелл стал, потому что боготворил литературу и с детства невероятно много читал. Его эрудированность поражала, но, увы, интеллектуалы с библиофилами тоже не числили его своим, не принимали в компанию — одни как слишком крутого парня, другие как магната, капиталиста, акулу бизнеса. Всем в нем мерещилась какая-то фальшь, хотя все ему улыбались.

Обидно, но что поделаешь. Тата однажды сочувственно вздохнула: «Бедный Митчелл, никто не понимает его тонкой души». Пошутила. А ведь он ни на что не жаловался.

Душа!.. Это из русского репертуара. Через год после его второго развода весельчак Стэн Бердичевски посоветовал:

— Митч, женись на русской. Со своими ты пропадешь.

Ему виднее; он — в который раз, в пятый? шестой? — женат на своей же, на эмигрантке. Хорошенькая, молоденькая, умненькая — но для Митчелла совершенно чуждая. Он и Тату, с которой они вроде сдружились, никогда толком не понимал. Глядел на нее, на ее рисунки, читал ее тексты и думал: инопланетянка. Все русские такие, и Толстой с Достоевским, радостно запускающие руку по локоть в человеческие кишки, и их нынешние писатели, и вообще все, даже те, кто выбрал жить здесь. На мир смотрят… черт, забыл главное слово… Тата научила русскому выражению, объяснила: «Наш основополагающий принцип»… Означает: через задний проход. И точно, зрение у них иначе устроено.

Бердичевски, услышав эти рассуждения, заржал, а потом повторил: ищи русскую, тебе говорят! Чем меньше будешь баб понимать, тем лучше! Иди вон на сайт знакомств в Интернете, никто ж не узнает! Развлечешься, и вдруг да найдешь кого. А то что за дела, такой красавец один как сыч!

Виноват Митчелл, спрашивается, что женщины клюют на его голливудскую стать, а он любит стихи, побаивается темноты, привидений, вампиров и скорее умрет, чем вступит в драку? Сколько ни объясняй, каков ты на самом деле, требования все равно предъявляются к образу, и рано или поздно тебя объявляют бракованным товаром…

Интересно, если писать о себе на сайт знакомств, то какими словами? Чтобы привлечь тех, кого нужно?

Митчелл отошел от окна, сел к компьютеру, задумался.

Мы все ищем свою Судьбу, и почти каждый — не под тем фонарем,

быстро настрочил он.

Хм. Красиво.

Больше всего на свете я люблю книги. Люблю читать. Думаю, я единственный мальчик на всю Америку, кто в двенадцать лет прочел Томаса Манна от корки до корки. Уроки физики, химии, биологии я просиживал с тетрадкой, раскрытой поверх какого-нибудь романа. Однако я — узник настроения, каприза, мгновения: любимых авторов меняю как перчатки. Но никто не повлиял на меня сильнее, чем Сэлинджер, «Над пропастью во ржи», такое емкое средоточие истины о мире, что куда там Библии! С поэзией сложнее. В детстве я был не особенно в ней силен и долго ее не ценил. А когда случайно купил кассету со стихами Т.С. Элиота, понял: мне нужно слышать стихи, чтобы их почувствовать. (Правда, затем я узнал, что Элиот и Эзра Паунд — фашисты, и кассету выбросил. Я бываю очень необъективен!) С тех пор многое изменилось, и я давно считаю поэзию одним из высших наслаждений, дарованных богами. Не то чтобы я был религиозен.

Моя первая бывшая жена — ее предки, среди прочих, основали Нью-Амстердам, — протестантка. В прошлом; теперь она гуманистка или что-то в таком духе. С моей точки зрения, общение с Богом не должно совершаться прилюдно, но поскольку я же уверен, что религиозные верования — дело сугубо индивидуальное, то не смею высказываться на счет церковных конфессий. Простите и помолитесь за меня, если я оскорбил ваши чувства.

Лучше вернемся к литературе. Меня завораживают русские писатели. Я прочел всего Бориса Акунина, переведенного на английский язык, и сам издал два необычных альбома одной странной русской. Я знаю, что величайший поэт и писатель России — Пушкин, но всегда предпочитал Достоевского. Вероятно, оттого, что в отличие от него легко закрываю глаза на темные стороны человеческой натуры — зато гораздо более скептично отношусь к идее покаяния.

Вторую жену я как-то забыл. Немногое в жизни меня устрашает или отвращает. Но она спала со своей лучшей подругой. По законам жанра это следовало делать мне.

Детей у меня нет.

Так получилось, что с годами я стал отшельником. В молодости, когда первый раз был женат и у нас было мало места, друзья и родственники наезжали со всей Америки. Теперь я могу разместить у себя полк, но никто меня не навещает. Наверное, не хотят бродить из угла в угол по огромному пустому дому. В гостиной гигантский диван — спи хоть по трое в три ряда: я люблю лежать, а не сидеть. Правда, глупо принимать гостей лежа. Наверху в спальне большая-пребольшая кровать. Зачем? В комнатах мебели очень мало. Иногда мне кажется, что я живу в романе Достоевского.

Достоевский писал о душе. Я специально прочел две книги, посвященных понятию «русская душа». Они нисколько не приблизили меня к осознанию этой концепции, но определенно подтвердили: русская культура, как никакая другая, овеяна таинственностью и мистицизмом. В тех книгах я понимал все слова по отдельности, но вместе они лишались смысла. Каждый раз, когда казалось, что я начинаю что-то улавливать, автор делал резкий поворот в сторону, между тем как я по инерции продолжал ехать прямо.

Но я убежден, что у русских женщин очень красивая душа.

Считается, что они непредсказуемей и сложней по сравнению с трезвомыслящими американками. Спросите, зачем же я здесь? Потому что я не во всем ищу здравого смысла, потому что люблю накал страстей, драму — особенно в сочетании с красотой и стройностью…

Так. Митчелл хмыкнул и помотал головой. Поздравьте — выжил из ума. Он поставил в конце последнего предложения улыбочку, а потом быстро удалил «опус». Это надо же, навалять столько глупостей! Хорошо, никто не узнает. Какой-то селевый поток сознания, и все из-за Стэна Бердичевски. Почему он о нем вспомнил? Ах да, тот вчера звонил. Насчет Таты. Хочет к девяностопятилетию матери выпустить нечто вроде фотоальбома, только рисованного — подробную историю семьи, эмигрантства. И Татина манера ему как раз подходит.

И сама тоже нравится. Чертов бабник, наверное, выдумал повод, чтобы пообщаться с ней, однако не его, Митчелла, дело блюсти ее честь и вообще — почему не дать человеку заработать? Да и всему издательству: альбом будет печататься у него. Бизнес есть бизнес.

О чем кое-кто, кажется, забыл — прозанимался ерундой целый час! В Москве теперь уже десять. Надо срочно звонить.

Если Тата приедет, даже хорошо — давно не виделись.

Лео, глядя в окно, ждала, когда Антон появится из-за угла дома: они договорились, что он как раньше, в старой жизни, помашет ей на прощанье, перейдет дорогу и еще раз помашет с той стороны, с остановки.