Холод его дыхания - Лина Гамос

перестанете сопротивляться желанию своего любимого мужчины у нас появиться еще один повод для праздника.

- Твоя мама согласится выехать из фамильного дома?

- Моя мама присматривает за внуком и ведет хозяйство.

- Две няни и полный штат прислуги нам зачем?

- Яся, - его ладони скользят выше, накрывая грудь нескромной лаской. - Я хочу детей.

- Моя талия только вернулась ко мне…

- Кого ты злишь, женщина?

- Неуравновешенного итальянского мачо, унаследовавшего от римских императоров склонность к тирании.

Макс одним движением укладывает ее на спину и тут же нависает над ней.

- Я могу не интересоваться твоим мнением, знаешь?

- Помню, - Яся рассеяно проводит кончикам пальцев по его скулам и красивым губам. - Не перестаю удивляться, насколько циничным и жестоким ты можешь быть.

- Поступи я по-другому и мы бы расстались.

- Но я бы вспоминала те несколько месяцев без содрогания и ужаса.

- И где бы ты была?

- Не знаю, - она передергивает плечиками, словно пытается отбросить воспоминания. - Я не хочу об этом говорить, Макс.

- Я люблю тебя и действовал исключительно в наших совместных интересах.

- Какой же ты глупый.

Яся изворачивается в его руках, и он отступает, опускается рядом, но не разжимает объятий.

Он сидел в кресле, когда слуги приволокли ее в эту спальню. Он сказал ей, что любит, когда опустил трость на ее спину… и она кричала… хваталась за его руки, пытаясь остановить удар. Плакала, наговорила множество глупостей, пытаясь его разжалобить, достучаться, убедить в том, что она все сделает сама, ее не нужно избивать и только потом замолчала, когда поняла, что слушать он ее не хочет, ему не нужны ее слова, только ее унижение, наказание и подчинение. Она вздрагивала, когда видела приближающегося к ней неровной походкой Макса. Вот таким он больше не вызывал жалости или сочувствия, чтобы не случилось с ним там в горах, это не изменило его. Может он и пытался стать более мягким и понимающим, даже отпустить ее от себя, но слабость продлилась ровно до ее отказа следовать его желаниям. И он признавался ей в любви, ломая ее сопротивление ударами трости. Смешно до жути, страшно до безысходности, слушать нежное признание в любви под собственные крики, потому что им для нее не предусмотрено ничего другого. Макс думал, что этого хватит, можно заставить полюбить, вот так, ломая сопротивление и заставляя бояться. Возможно, он прав и в один замечательный день она устала, устала дрожать от страха. Собирать себя из осколков, пытаться остаться прежней, когда тебя, на самом деле, давно уже нет, осталась лишь тень и жалкие попытки остаться собою. Забыть обо всем, кроме тошнотворного страха перед ним и его наказанием. Он стал для нее почти совершенством, ее почти счастьем, почти сбывшейся мечтой, только бы не замораживал взглядом, не угрожал, больше не бил, она устала бояться.

- Мне позвонили днем, - Яся замолкает, берет его руку, касается губами раскрытой ладони. - У нас снова будет сын.

В низком голосе слышится приятное изумление.

- Мама будет счастлива…

- Мы ездили вместе, Макс, и она уже приказала приготовить вторую детскую.

Ее мнением никто не интересовался, ни по поводу предпочтений в оформление детской спальни и игровой, ни по поводу воспитания собственного сына. Ясмин была чем - то вроде необременительного приложения к семейству Дамазо, не участником и полноправным членом, всего лишь приятным собеседником для Витале, внимательной компаньонкой для Нины и на все согласной собственностью для Макса. У нее не могло быть желаний, не существовало мнения, ей нравилось исключительно то, чем приказывал восхищаться Макс… и ее устраивало это… она устала… она простила ему свое уничтожение.

Выложила группа: http://vk.com/strashnue