Вдаль и вдаль ведут дороги. Путешествие двух братьев - Ройд Толкин

И меня оставляют в покое наедине с тихим журчанием реки, текущей по мокрым камням; я один в дикой природе, но в голове и сердце со мной Майк. Я так близок к тому, чтобы все закончить. Это почти конец списка. По ощущениям, именно так. Я чувствую, что Майк сейчас ближе ко мне, чем во время всего путешествия, будто он сидит тут рядом со мной. Совсем как раньше, когда мы часами сидели рядом и рыбачили, и слова были лишними – мы просто любовались на окружающую природу и наслаждались покоем нашего мирка.

Я закуриваю сигарету, сжимая в руках шляпу Майка. Представляю, что он с улыбкой смотрит на меня и в его глазах светится гордость.

Он сейчас сказал бы: «Везучий ты ублюдок». А потом пошел бы и поймал рыбу еще больше, просто чтобы утереть мне нос. Мало того, скорее всего, он бросил бы ее в воду в надежде на еще больший улов.

Я скучаю по его подколам.

Я скучаю по Майку.

Не хочу, чтобы список кончился. Он привязывает меня к нему. Когда кончатся задания, в каком-то смысле это будет означать, что и Майка больше нет. Эти скудные слова заданий, которые от меня скрывали все это время и которых теперь почти не осталось, были самым приближенным к настоящему разговору с Майком. Хочу услышать его голос. Но мне ведь надо поймать еще одну рыбу. И приготовить.

Я возвращаюсь в лодку. Мы отправляемся на другую часть реки и, как это ни поразительно, проходит немного времени, и я уже поймал рыбу, которую могу оставить себе. На более широком участке реки мы вытаскиваем лодку на большой остров с корягами на берегу. Я замечаю, что на противоположном берегу растет лен, и спрашиваю Марка, может ли он отвезти меня туда, чтобы нарвать его. Он предлагает нарвать его для меня, и я принимаюсь потрошить и чистить форель. Ян, мастер по выживанию в дикой местности, был так добр, что подарил мне один из своих дешевых, но острых как бритва ножей, за качество которого ручался; с его помощью я быстро разделываю рыбу.

Я разделяю лен на волокна и плету недлинный шнурок, которым связываю самодельный каркас для стейка из форели, этой технике мы с Майком научились на курсах, которые посещали перед тем, как ехать в Норвегию. Я собираю хворост, разжигаю костер и жарю рыбу.

Как бы это банально ни звучало, я наслаждаюсь каждой минутой этого действа. Мне хочется повторить. Каждую секунду меня переполняют невероятные эмоции от осознания всего окружающего. Я не просто нахожусь в этом неправдоподобно красивом месте, месте покоя, безупречной нетронутой природы, я еще и жарю (на костре, который сам без спичек разжег) рыбу, пойманную мною в этой реке менее часа назад. Рыбу, которую я выпотрошил, почистил, разделал и привязал к самодельному деревянному приспособлению для жарки. И шнурок для этого приспособления я тоже сам сплел из растения, которое только что еще росло тут же, у реки. Мне нужно повторить. Это самая естественная вещь на свете, человек – охотник и собиратель, он живет на земле. Но почти все это большинство из нас забыли и, увы, заменили технологией, всем этим шумом и материализмом.

Но это… это Майк. Во всем этом.

На другой, более щегольской лодке приплывает коллега Марка. Эти лодки созданы для высоких скоростей, прекрасно подходят для глубоководных рек, и в то же время достаточно проворны и устойчивы, чтобы преодолевать песчаные отмели и притоки с перепадами глубины. Мы с Дрю заглатываем вкуснейшую рыбу в один присест и забираемся в лодку, чтобы промчаться по реке до большого озера Те-Анау, в которое на западе впадают «звуки». Некоторое время мы медленно скользим по поверхности его глубоких вод, обрамленных лиловыми зубцами Южных Альп.

Божественно.

Нам с Дрю разрешают поуправлять двумя лодками, и мы ведем их по тихой воде к устью реки и к быстро приближающемуся концу моего приключения.

Город-сад

После долгого переезда на машине из Куинстауна в Крайстчерч у меня остается чувство легкого недомогания. Пока мы едем на северо-восток, слева от нас некоторое время виднеются Южные Альпы, и мы периодически останавливаемся полюбоваться на огромные озера и удаляющиеся от нас горы, кинуть последний взгляд на этот эпический ландшафт, ставший для нас на несколько дней домом, во всем его великолепии. Потом мы направляемся еще дальше на восток. Ближе к побережью земля делается более ровной, а вместе с ней и наше настроение. Фьордленд все еще живо сохраняется в моей памяти, мне жаль, что я не смог пробыть там подольше.

Мы останавливаемся в чистом и удобном отеле «Джуси Снуз» около аэропорта. Отсюда еще надо немного проехать до самого города, и само это место не кажется чем-то необыкновенным. Функциональная, индустриальная зона. В зоне досягаемости несколько закусочных и перекрестков с круговым движением.

Прогулка по центру Крайстчерча вводит меня в уныние. Шесть лет назад этот город пострадал от одного из самых больших землетрясений в истории, зафиксированных в городской местности. Эпицентр землетрясения пришелся на место меньше чем в семи мелях от центра города, и это повлекло огромные разрушения. Многие здания в деловом центре заколочены и исписаны граффити, некоторые спрятаны за высокими ограждениями из рабицы. За многими из этих ограждений – большие участки голой земли. Здания здесь не подлежали восстановлению и были одно за другим снесены. Здесь целые кварталы могут быть непроходимыми и необитаемыми. Почти каждая улица хранит мрачное напоминание о катастрофе, постигшей Город-Сад.

Я целый час провожу в местном музее и проникаюсь этой относительно недавней главой истории города Крайстчерч. Музей позволяет оценить всю трагичность случившегося. Предыдущие землетрясения тоже наносили урон городу и были сильнее, но дальше от центра, пока в феврале 2011-го не случилась эта катастрофа. Когда произошел толчок, некоторые здания рухнули, а многие другие стали непригодны для жилья. Обширные районы вокруг города пострадали от разжижения почвы, из-за чего даже восстанавливать здания на этих участках стало небезопасно.

Трудно сказать, была ли моя эмоциональная реакция на Крайстчерч связана с собственным чувством потери из-за того, что я почти завершил список Майка, но мне показалась, что в этом месте царит атмосфера уныния. От нескольких работников музея я узнал, что за месяцы и годы после случившегося бедствия многие покинули город, уехали куда-то еще внутри страны либо перебрались в Австралию. Или еще дальше. Шесть лет прошло, а непохоже, чтобы здесь