Сестры-соперницы - Виктория Холт

Я решила позволить Бастиану думать, будто я смягчилась. Я могла, призывно улыбнувшись ему, предложить отправиться прогуляться вместе верхом. А потом я терзала его и себя, конечно, тоже, ощущая гордость от того, что сумела справиться с искушением и мое самоистязание доставляло мне удовольствие. Частенько, когда все домашние засыпали, он тайком выбирался из дому, подходил к моему окну и бросал в стекло комья земли, стремясь привлечь мое внимание. Иногда я делала вид, что не слышу, иногда открывала окно и выглядывала.

— Уходи, Бастиан, — говорила я.

— Берсаба, я должен видеть тебя, просто должен.

— Запомни, я не Карлотта, — отвечала я, захлопывая окно.

И улыбалась, довольная.

Однажды он подошел к двери моей спальни, однако она предусмотрительно была заперта на засов.

— Уходи! — прошипела я. — Ты что, хочешь разбудить весь дом?

Вообще-то мне казалось, что будет очень забавно впустить его, сделать вид, что я разрешаю ему остаться, а затем решительно прогнать. Но я не была уверена, что смогу справиться с собой, а уже меньше всего я хотела сдаться таким образом.

— Бастиан, по всей видимости, совсем не торопится отравляться в замок Пейлинг, — сказала мать. — Я послала весточку Мелани, сообщив, что все в порядке, что все благополучно вернулись и с Бастианом все хорошо. Я написала, что у мужчин сейчас много дел, связанных с этой конторой в Плимуте. — Она улыбнулась мне. — Но отчего-то мне кажется, что это не единственная причина его задержки.

Как она мечтала, чтобы ее дочь жила всего в нескольких милях отсюда, в замке Пейлинг, ведь если бы я вышла замуж за Бастиана, то в свое время стала бы хозяйкой всего этого замка, хотя она, имела в виду совсем не это. Она хотела бы, чтобы ее брат жил долгие-долгие годы. Просто ей было нужно, чтобы я была рядом, хоть как-то возмещая отсутствие Анжелет.

Ее генерал был, по-моему, довольно суровым да и староватым. И при этом играл в солдатики — как странно! И еще в шахматы. Да, бедняжка Анжелет никогда не была сильна в них. Одна из наших гувернанток как-то сказала ей: «У тебя мысли, как кузнечики, Анжелет. Постарайся стать сосредоточенной, как Берсаба!» Бедняжка Анжелет! Она никогда не могла надолго сосредоточиться… достаточно надолго, чтобы выиграть хотя бы одну шахматную партию.

Как мне хотелось увидеть ее и этого сурового старого генерала! Я часто размышляла об их жизни.

А потом пришло это письмо от Анжелет. У нее случился выкидыш, и она была страшно расстроена: ей так хотелось ребенка, но она ничего не писала нам, пока была не до конца уверена в своей беременности. Все произошло быстро, и вскоре она должна была оправиться, так как срок беременности не превышал двух месяцев. И все же пока что она чувствовала себя плохо, и ее муж одобрил идею пригласить меня к ним в гости. Долг солдата заставлял его часто покидать дом, и хотя Фар-Фламстед находился сравнительно близко от Лондона, это все-таки была провинция.

Вот что писала моя Анжелет:

«Приезжай, Берсаба. Просто не могу тебе сказать, как часто я тебя вспоминаю и как я по тебе тоскую! Мне нужно так много тебе рассказать. Иногда здесь происходят странные вещи, и я хочу с кем-нибудь об этом поговорить. С кем-нибудь, кто понимает меня…»

И я подумала: значит, генерал ее не понимает. Это меня не удивило. Он был гораздо старше ее. Он был очень важным и серьезным. Анжелет надо было бы выйти замуж за кого-нибудь помоложе и попроще.

«Никто никогда не понимал меня так, как ты, Берсаба. Пожалуйста, пожалуйста, приезжай…»

Я разволновалась. Я была обижена на нее за то, что она уехала, бросив меня, но если я поеду к ней, то избавлюсь от удушливой, хотя и спокойной, пронизанной любовью, атмосферы дома. А кроме того, мне ведь хотелось посмотреть мир, не ограничивающийся Корнуоллом.

Как хорошо, что я не уступила Бастиану!

Мать спросила меня:

— Ты получила письмо от своей сестры? Я сказала, что получила и что Анжелет настаивает на моем приезде.

— Дорогая моя Берсаба, может быть, тебе и не хочется ехать — скажем, из-за Бастиана. Но ты нужна Анжелет: она прямо пишет, что ей не обойтись без тебя. Нам нельзя забывать о том, что до самого последнего времени вы всегда были неразлучны. В разлуке вам тяжело, хотя, конечно, у вас должна быть отдельная личная жизнь. Ты должна поступить так, как считаешь нужным. Я знаю, что ты хочешь видеть ее, но вполне может статься, что еще больше ты хочешь остаться здесь.

Я ответила:

— Я подумаю об этом, мама, — и почувствовала стыд, как всегда, когда мне приходилось лгать матери. На самом деле я уже решила, что поеду в Лондон.

Бастиан был поражен.

— Ты не можешь уехать сейчас. Что будет с нами?

— Что касается меня, то я непременно встречусь с Карлоттой и сообщу ей, сколь одиноким ты себя чувствуешь.

— Пожалуйста, Берсаба, — умоляюще начал он, — не шути. Это было приступом безумия, сумасшествия. Пойми же, пойми меня. Я любил только тебя… Я всегда любил тебя.

— Я предпочла бы услышать от тебя правду. Ложь — это не тот фундамент, на котором стоит строить брак.

Это возбудило в нем надежды. Мне показалось, что он решил, будто я и впрямь собираюсь за него замуж.

Его самонадеянность была просто непонятна. Неужели он не понимал, что ранил мою гордость очень глубоко и я никогда не смогу этого забыть? Эти шрамы остались навеки — как отметины, оставленные оспой. Он не понимал, что я не из тех людей, кто способен прощать. Я хотела возмездия. Я хотела мстить. Теперь мое желание исполнилось, и это было не менее приятно, чем если бы я удовлетворила желание своей плоти.

— Месть, — как-то раз сказала мать, — не приносит счастья тому, кто стремится к ней, в то время как прощение приносит прощающему радость.

Возможно, по отношению к ней это было правдой. Но не в моей натуре было прощать обиды.

— Библия учит нас прощать врагов своих, — говорила мама.

Возможно, но я предпочитала иное: око за око, зуб за зуб, и ничто меньшее не удовлетворило бы меня.

Итак, настал день триумфа, день, когда я объявила, что мне необходимо ехать к Анжелет.

Бастиан уехал в замок Пейлинг. Я поднялась на верхний этаж и оттуда наблюдала за его отъездом. Он не знал об этом, и я смотрела, как он без конца оборачивается, бросая на наш дом взгляды, полные муки.

С Бастианом все было кончено. Я заставила его страдать так же, как страдала я, и страдания его были несомненно подлинными, ведь он любил меня. Я узнала также нечто, порадовавшее меня: болезнь не уменьшила моей привлекательности. Более того, я намеревалась совершить путешествие, и хотя меня несколько печалила предстоящая разлука с родителями, я не могла не испытывать радостного возбуждения при мысли о том, что меня ожидают увлекательные приключения и, конечно, встреча с сестрой. Я любила свою семью, но не с той степенью преданности, которая характерна для остальных ее членов. Для этого я была слишком сосредоточена на самой себе, будучи уверенной в том, что мои собственные желания и склонности должны значить для меня больше, чем чьи-то чужие. Полагаю, многие люди могли бы сказать о себе то же самое, просто у меня хватило смелости увидеть и признать это. Впрочем, мои взаимоотношения с сестрой выходили за рамки обычной привязанности и родственных отношений; это был почти мистический союз; в конце концов, мы начали жить бок о бок еще до того, как появились на свет. Мы были просто необходимы друг другу. Я ощущала это даже в ее письмах. У нее был муж, которого, я уверена, она любила, но этого ей было недостаточно. Она нуждалась во мне; а я, по-своему, нуждалась в ней.