Охотясь на Аделин - Х. Д. Карлтон

в вагон, не очень задумывалась о том, как буду выбираться из него. И теперь жалею об этом решении.

Оглядываюсь по сторонам, надеясь найти хоть что-нибудь, что придаст мне сил, но здесь пусто.

Дерьмо.

Бог? Может, поторгуемся? Если ты поможешь мне выбраться отсюда, я разрешаю тебе сократить мою жизнь на десять лет. Тогда у меня останется лет пять, учитывая все эти стрессы, но меня вполне устроит.

Теперь, когда моя голова прояснилась, я с полной уверенностью могу сказать, что на самом деле я не хочу здесь умирать.

Но похоже, именно это мне и предстоит.

Очередная пелена слез застилает мне глаза, и горло сжимается.

Как раз в тот момент, когда у меня уже начинается гипервентиляция, я слышу голоса снаружи вагона. Резко вдыхаю, меня парализует ужас, когда я слышу разговор двух людей.

Не могу разобрать, о чем именно они говорят, но отчетливо слышу шум радио.

О, черт возьми, это они…

Гипервентиляция все же начинается.

Закрываю рот рукой, внезапно осознав, что они могут услышать мое дыхание через толстую сталь. Бросаю взгляд на люк, и мое сердце замирает, когда я слышу приглушенное:

– Кажется, люк открыт.

Меня охватывает смертельный ужас, и единственное, что я могу сделать, – это тихонько вытащить оба своих ножа, зажав по одному в каждой руке, и тихо скользнуть в дальний угол – самый темный в этом вагоне.

Понятно, что ничего из этого не даст результатов, когда они откроют люк и заглянут внутрь, но ничего другого мне не остается. Нет, если они решат забраться сюда.

Звук чьих-то движений по боковой поверхности вагона отдается по всему металлу – и моему телу, и сердце заходится прямо в моем горле.

Я крепко сжимаю ножи и яростно трясусь, пока вслушиваюсь, как этот человек взбирается по вагону.

– Эй! – громко зовет голос.

Мужчина замирает, и, поскольку теперь он находится гораздо ближе к люку, я могу разобрать его речь лучше.

– Кто ты, на хрен, такой?

Я не слышу, что ответил ему его собеседник, но что бы это ни было, парню это не нравится.

– Что ты сейчас сказал, мудак? Тебе здесь делать нечего.

Второй человек уже ближе, но я все еще не могу понять, что он говорит.

– Да мне плевать, что это частная собственность. Кто ты, мать твою, такой, чтобы меня спрашивать?

Слышу, как мужчина спускается обратно, и решаю, что он уезжает вместе с тем, кто его отвлек.

Пытаюсь прислушаться к тому, что происходит, сквозь громкий стук сердца в моих ушах, но не могу разобрать ни слова.

Их голоса становятся громче, хотя большинство криков, похоже, принадлежат человеку, который чуть было не нашел меня.

В тот момент, когда кажется, что дело вот-вот дойдет до драки, на мгновение наступает гробовая тишина, а затем раздается резкий звон металла, ударяющегося о другой металл. Это что, была пуля? Самого выстрела я не слышала, но его так нетрудно пропустить за гулким шумом в моих ушах.

Кажется, мужчина произносит «ублюдок», но я не уверена.

Широко раскрыв глаза, я смотрю на люк, мои нервы на пределе, поскольку я слышу, как кто-то снова вскакивает на лестницу вагона.

О нет.

Нет, нет, нет.

Он возвращается.

К горлу подкатывает всхлип, который я заглушаю рукой, когда слышу, как человек громко топает к люку.

Если он хочет, чтобы я вылезла, ему придется спуститься за мной самому, но без боя я ни за что не сдамся.

Я скорее перережу себе горло, чем вернусь в этот дом. Чем вернусь к Ксавьеру.

Люк со скрипом открывается, и к горлу подступает тошнота. Я уже готова потерять сознание, но тут вижу его лицо.

Мои глаза расширяются еще больше, страх быстро сменяется недоверием.

Один его глаз голубой – такой светлый, почти белый, с извилистым шрамом, пересекающим его поперек. А другой – карий, такой темный, что кажется обсидиановым. Я отчетливо вижу черты его лица, даже несмотря на надвинутый на голову черный капюшон. И сейчас он с облегчением смотрит на меня.

– Зейд?

– Черт, детка, оставайся на месте. Не двигайся.

– Она там? – нетерпеливо окликает его какая-то женщина, и теперь раздаются и ее шаги.

Но я слишком потрясена, чтобы обращать на это внимание. Через секунду Зейд спускается в вагон, и стук его веса о металлическое дно гулко отдается в закрытом пространстве.

Из моего горла вырывается всхлип, я почти захлебываюсь от радости и, спотыкаясь, бегу к нему, путаясь в собственных конечностях.

Он тут же подхватывает меня на руки, и мои ноги обхватывают его талию, после чего он падает на колени, обнимая меня так крепко, что я едва могу вдохнуть.

Я абсолютно не верю в происходящее и задыхаюсь от рыданий, рвущихся из моего горла. Они сотрясают мое тело с такой силой, что кости трещат от напряжения.

– Я здесь, мышонок, я здесь, – повторяет он. – Черт, ты такая холодная.

Его голос срывается, пока он продолжает раскачивать нас обоих; по его телу прокатываются вибрации – он пытается не сорваться.

Кусочек за кусочком мы оба рассыпаемся, и осколки водопадом падают вокруг нас. И я знаю, что, когда Зейд соберет наши осколки и снова соберет нас, мы соединимся друг с другом уже навсегда.

Он осыпает нежными, но настойчивыми поцелуями все поверхности моего тела в пределах его досягаемости. Голову, щеки, шею, плечи. Его руки бездумно бродят по моей коже, согревая ее, хотя это больше похоже на поклонение.

Я не знаю, сколько времени мы так сидим, и в конце концов мои рыдания стихают, но Зейд не перестает меня обнимать даже тогда.

– Адди? – осторожно зовет меня голос.

Мои глаза распахиваются, и я поднимаю голову, чтобы увидеть лицо Дайи, заглядывающей в люк. Ее гладкая темно-коричневая кожа мокра от слез, а шалфейные глаза застилает пелена.

– Боже мой, Дайя, – лепечу я, снова ошеломленная, не в силах поверить в происходящее.

– Давай вытащим тебя отсюда, детка, – предлагает Зейд. – Здесь холодно, и вокруг все еще полно людей, которые тебя разыскивают.

Шмыгаю, вытираю нос и киваю. Он поднимает меня, и Дайя, ухватившись за мои руки, помогает мне выбраться из вагона. Когда я вылезаю, она тут же обнимает меня; ее объятия почти такие же крепкие, как объятия Зейда.

– Никогда больше не бросай меня, – плачет она, ее голос дрожит и срывается.

И я киваю, тоже находясь на грани срыва.

Но тут сзади нас раздается женский визг, сопровождаемый беспорядочными воплями, похожими на «О боже, вы нашли ее, должно быть, она совсем замерзла!» Или типа того.

Мы