Богатство - Майкл Корда

– Я тоже, к сожалению. Но до времени они не узнают. Я хочу кое-что обдумать, и когда все будет готово, сыграть в небольшую игру " кнут и пряник". Когда я созову их всех в Кайаву на свой шестьдесят пятый день рождения – им п р и д е т с я приехать, даже Сесилии из своего Богом забытого лагеря для беженцев, я сделаю им подарок в виде изменений в Тресте. Пряник, который будет предложен каждому взамен, будет сладким, о ч е н ь сладким, даже для Роберта. Им придется также принять тебя, дорогая, как часть сделки. В случае отказа в ход пойдет кнут.

– Это, кажется, не лучший способ заставить их полюбить меня, Артур.

– Меня это не беспокоит. Время все исправит. Или не исправит. Дело не в том, чтоб заставить их п о л ю б и т ь тебя, Алекса. Дело в том, чтобы заставить их принять наш брак с минимумом шумихи и интриг. Буря будет, я не сомневаюсь, но когда станет ясно, что при сопротивлении каждый может потерять миллионов эдак двадцать пять, они быстро утихнут. Роберт будет в ярости, но учитывая его финансовое положение, он не состоянии бороться. Сесилия… да, о Сесилии разговор особый. Эта будет нелегко. Что до Патнэма, думаю, ему, ему что так, что эдак – все равно.

– А твоя мать?

– Она реалистка. Я не скажу, чтоб она вначале была довольна, но не вижу причин, по которым она не могла бы полюбить тебя, при условии, что ты не станешь нарушать порядков, заведенных ею в Кайаве – а ты слишком разумна, чтоб сделать это. Все сказанное, однако, не имеет смысла, если ты собираешься мне отказать.

Он отпил шампанского, сморщился, и подошел к бару, чтобы налить себе виски.

– Естественно, – продолжал он, – мы должны подписать брачное соглашение. Я должен создать для тебя подобающий траст. Деньги не повлияют на твое решение – я это знаю – но я вижу смысл в том, чтоб ты могла стать очень богатой женщиной в своем собственном праве. Я понимаю – тебя смущает, что я заговорил об этом, но ты должна понять, что денежный вопрос не смущает м е н я.

– Я не смущаюсь. Я просто не знаю, что сказать.

– Почему бы не попробовать просто сказать "да"?

– Это не так легко. – Ей хотелось, чтоб у нее было время подумать, но она знала, что его нет.

– Из-за разницы в возрасте? Я понимаю – это проблема. Когда тебе будет тридцать пять лет, мне, Господи помилуй, будет с е м ь д е с я т п я т ь! А мужчины в нашем роду живут долго. Ты сама можешь состариться, прежде, прежде чем станешь богатой вдовой.

– Нет, дело в этом. Меня не волнует, сколько тебе лет, и я хотела бы выйти за тебя. Но меня пугают твои родные. Я не знаю, смогу ли я с ними общаться. Или даже, захочу ли пробовать.

– Тебе не нужно иметь дело с ними лично. Для этого есть я. Нет необходимости даже часто их видеть. И, знаешь ли, есть вещи похуже, чем стать одной из Баннермэнов.

– Но это ведь не то же, что войти в семью, живущую по соседству. Это все равно, что войти в королевский дом. Мне придется жить в соответствии с представлениями, что положено или не положено Баннерэнам. Это как жить в стеклянном шаре, напоказ.

– Даю тебе слово, что постараюсь облегчить тебе это, как могу. В любом случае, как только будущее состояние определится, нет никаких оснований, чтоб мы не могли вести спокойную и счастливую жизнь вдали от публики. Мне нужно много сделать. Я построю свой музей – мы можем совершить это вместе. Будем путешествовать, радоваться жизни, делать, что пожелаем…

– Тебя послушать, Артур, так все просто. Но это не так. К тому моменту. как новость станет известна, на меня обрушится пресса. Они опросят всех, кого я когда-либо знала, подхватят сплетни, каждый кусок грязи, какой смогут найти..

Он пожал плечами.

– Пусть их. Меня это нисколько не тревожит, не должно тревожить и тебя.

Она с трудом сглотнула. Если когда-нибудь должен был настать подходящий миг рассказать ему правду, то безусловно, вот он. Но она не смогла заставить себя сделать это, не находила правильных слов.

– Артур… я делала то, что не должна была делать… то, чего стыжусь… – прошептала она.

Лицо Баннермэна потемнело, подбородок яростно оттопырился.

– Меня это не волнует, и я не хочу этого знать! И кто, черт побери, безупречен? Ты будешь моей женой. Ничего больше для меня не имеет значения. Это понятно?

Она была одновременно изумлена и испугана его вспышкой – испугана ее физическими последствиями, далеко превышавшую краску в лице и повышенный тон. Его руки затряслись, губы приняли тот же синеватый оттенок, что она замечала в Мэйне, и он, казалось, борется с удушьем.

Каждая возможная проблема этого брака промелькнула в ее сознании, как предупредительный сигнал, яростно мигающий в темноте. Его дети будут изо всех сил противиться этому браку, устрашающая миссис Баннермэн ( она уже догадывалась, что может быть только о д н а миссис Баннермэн, и это будет не она) возненавидит ее с первого взгляда, она будет задавлена обязанностями, с которыми не желает управляться, и к которым совсем не готова: богатство, дома, слуги, семейные проблемы… А как насчет ее прошлого? Что бы Артур сейчас ни утверждал, он вовсе не обрадуется, если все откроется – не говоря уж о том, что скажут его родные.

– Проклятье, Алекса. Я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Ты обязана ответить мне. Да или нет?

Она слышала его голос сквозь глухой туман страхов, слышала и знала, что пути к отступлению отрезаны. Если она откажет, он, возможно, простит ее, но их связь никогда не будет прежней. С одной стороны она была в ярости, за то, что он без предупреждения изменил их отношения, но с другой понимала, что он предлагает ей единым шагом достичь богатства, безопасности, положения в обществе, власти делать, что бы она не пожелала – все это он протягивает ей на серебряной тарелочке. И кроме того, она его любит, напомнила она себе. Это главное, нет, е д и н с т в е н н о е, что, в конечном счете, имеет значение.

Она и раньше шла на риск, но никогда – на такой. Были сотни, возможно, тысячи причин, чтобы сказать: "нет". Вместо этого она услышала свой слабый, тихий голос, произносящий:

– Да.

Когда Артур Баннэрмэн хотел чего-то достичь, он достигал этого быстро.

Во вторник, на другой день после того, как он сделал ей предложение, утро он провел в кабинете Гарвард-Клуба, перекусил наскоро вместе с Бакстером Троубриджем, которого отыскал, естественно, в баре, нанес личный визит управляющему отделения Рокфеллеровского центра в "Морган Гаранти", сделал из офиса этого джентльмена несколько телефонных звонков, и заехал домой, чтобы переодеться перед встречей с Алексой на квартире в Фонде. Все это он рассказал ей, когда они обедали в "Лютеции", сидя за угловым столом, заботливо укрытым от зала ширмой.

– Бакстер был пьян? – спросила Алекса. Она сама была немного пьяна – Артур настоял на бутылке шампанского.

– Бакстер никогда не бывает пьян в обычном смысле этого слова. Его система заключается в том, чтобы постоянно поддерживать в организме определенный уровень алкоголя, как масло в моторе автомобиля. Если ему верить, он точно знает, каков этот уровень. Я давно его не видел, и успел забыть, насколько он скучен. Однако он передает тебе наилучшие пожелания. Он обнаружил несколько ветвей рода Уолден за пределами штата Нью-Йорк. Я не набрался храбрости сказать, что они здесь не при чем. А жаль. ты бы получила на свое генеалогическое дерево двух епископов от Епископальной церкви, мэра Рочестера и помощника морского министра.

– Я могу обойтись и без них.

– Я тоже так считаю. Став миссис Баннермэн, ты приобретешь любую генеалогию, какую сможешь вынести, и больше родственников, чем может пожелать разумный человек – и епископов, и прочих… Никогда не мог понять, почему французам обязательно нужно испортить прекрасный бифштекс каким-нибудь проклятым соусом. – Он увидел Андре Сольтнера, шеф-повара, взиравшего на него от дверей, и ответил широкой улыбкой: – Tres, tres bien! – воскликнул он, выражая свое удовлетворение, и, как только Сольтнер повернулся спиной, принялся соскребать соус с мяса. – Ты не можешь завтра освободиться во время ланча? – спросил он. – На час или два?

– Конечно. А что?

– Я разговаривал с губернатором. Он – отличный парень, для демократа. Мы поженимся завтра, в час, у судьи Розенгартена. Сначала, с утра Джек отвезет тебя на анализ крови – там уже все устроено. Не будет ни шумихи, ни прессы. Мы подъедем к зданию суда на Фоли-Сквер, припаркуемся на служебной стоянке, и воспользуемся служебным же лифтом… Должен заметить, у тебя не очень-то счастливый вид.

– Я не ожидала, что это случится так скоро. Я даже не знаю, что надеть.

– Дорогая, это гражданская церемония. Не думаю, что из-за этого стоит беспокоиться.

– Девушка должна быть нарядной на собственной свадьбе.

– Да, конечно, -ответил он, излишне отрывисто, отметила она, для человека, получившего то, чего он хотел, как будто он многое оставил недосказанным. Он отодвинул тарелку. – На другой день после свадьбы, – продолжал он, – нам нужно подписать кое-какие бумаги. Я собираюсь обратиться к молодому юристу – по очевидным причинам, Кортланд де Витт вне обсуждения. Тем временем я хочу тебе кое-что передать. – Он вынул из кармана два конверта. Открыл один и достал маленький ключик. – "Морган Гаранти", офис Рокфеллеровского центра. Спрашивай Джеральда Саммерса, управляющего.