Гавайи: Миссионеры - Джеймс Миченер

– Так вот, я объясняю девочкам, что та, которая сумеет первой возбудить мою плоть, завоюет право взгромоздиться на меня, а другой тогда придется потом подставить свой ротик.

Иеруша встала на колени рядом с супругом, и Рафер Хоксуорт с презрением глядел на этих двух жалких гаденышей.

– Что ты делаешь, Иеруша? – возмущался он. – Проявляешь заботу о своем недомерке?

– Я молюсь за тебя, – ответила Иеруша, продолжая стоять на коленях. Капитан в порыве ярости одним ударом уложил на пол обоих, и теперь грозно возвышался над распростертыми на земле супругами.

– Между прочим, на судне "Лавровое дерево" имеется пушка. И, клянусь Богом, если вы вздумаете ещё раз вмешаться в дела китобойной флотилии, я разнесу эту лачугу на кусочки. – Он шагнул к двери, но почувствовав, что этого все же недостаточно, остановился и повернулся к миссионерам, чтобы напоследок ещё раз поиздеваться над ними. – Наверное, вам будет небезынтересно узнать, что из всех дочерей Пупали больше всего мне нравится Илики. Ах, эта Илики! Я-то начинал с жены Пупали, а уже потом перекинулся на дочек. Но Илики, конечно, лучше всех. И знаете, почему? Потому что вы успели обучить её таким хорошим манерам! Именно здесь, в своей миссионерской школе. Когда она забирается на меня, она говорит: "Пожалуйста, прошу вас".

После того как Рафер, наконец, ушел, миссионеры ещё несколько минут не вставали с пола, продолжая молиться, а затем Иеруша помогла супругу привести в порядок сломанный стол и собрала по страницам его рукопись. Сознавая, что капитан Хоксуорт вовсе не шутил, когда говорил о пушке, она отвела обоих детей на время к Аманде Уиппл. Правда, Иеруша не стала рассказывать подруге, что произошло у них в доме. Потом она вернулась к Эбнеру, исполненная желания оставаться с ним в любом случае, даже если неприятности, обещанные капитаном, действительно сбудутся.

Именно так все и получилось. Весь китобойный флот увидел в вызывающем поведении капитана Хоксуорта прекрасный повод навсегда покончить с запретами и ограничениями, наложенными новыми законами, и поэтому команды кораблей высыпали на улицы Лахайны, где начали крушить все подряд, грабя дома и насилуя женщин. Они загнали перепуганных полицейских в форт, а сами собрались перед ним. Внутри обосновался Келоло со своей последней группой соратников, готовых стоять до конца.

– Снесите этот чёртов форт! – кричали те матросы, которым уже пришлось побывать в местной тюрьме.

– Не подходите ближе! – предупредил Келоло. Но прежде, чем предпринять что-либо, вождь тайком перебрался через не надежный крепостной вал и отправился за советом к Маламе.

– А как бы поступил ты сам? Что, по-твоему, было бы самым мудрым решением? – хрипя и еле переводя дыхание, спросила Алии Нуи.

– Я думаю, что не стоит поддаваться им, – мрачно произнес Келоло. – Мы издали хорошие законы, и мы не должны так просто уступать и сдаваться.

– Я согласна с тобой, – кивнула Малама. – Но я не хочу, чтобы ты пострадал, мой дорогой и любимый муж.

Келоло тепло улыбнулся, услышав, как непривычно и ласково назвала его Алии Нуи. Он прекрасно помнил о том, что миссионер запретил ей произносить слово "муж" по отношению к нему.

– Тебе уже лучше? Хотя бы немножко? – заботливо поинтересовался он, как будто являлся не супругом, а наперстником.

– Мне очень плохо, Келоло. Как ты думаешь, они все же осмелятся стрелять из пушки? Мне бы очень не хотелось слышать залпы такого большого орудия.

– Я думаю, они будут стрелять, – ответил Келоло. – А по том устыдятся своего поступка. А ещё через некоторое время все закончится.

– Ты полагаешь, что они убьют кого-нибудь?

– Да. Жертвы обязательно будут.

– Келоло, больше всего я надеюсь на то, что они не убьют тебя. Нет на свете мужа лучше, чем ты был для меня. – Огромная женщина попыталась переместиться, чтобы устроиться удобней, и, когда ей это все же удалось, спросила: – Они не причинили никакого вреда миссионерам?

– Я не знаю, – честно признался Келоло.

– Тебе не кажется странным, – продолжала Малама, – что этот маленький человечек тратит столько времени, чтобы объяснить нам, гавайцам, как мы должны себя вести, а всегда получается так, что плохо поступает только его народ.

У ворот форта завязалась драка, и Келоло призвали, чтобы он принял какое-нибудь решение. Вождь приказал своим людям не использовать то небольшое количество оружия, которым они располагали, разве что не начнется настоящий мятеж. Зато Келоло распорядился использовать шесты и багры, чтобы сталкивать со стен не в меру рьяных нападавших. С борта "Лаврового дерева" капитан Хоксуорт увидел в подзорную трубу, как некоторые из его матросов получают достойный отпор, и пришел в ярость. Он лично зарядил и подкатил пушку к бортовому порту, распорядившись открыть огонь. Сорокафунтовое ядро пронизало кроны пальм, окружавших форт, и Хоксуорт приказал:

– Ниже на двадцать футов!

Следующий выстрел пришелся прямо в стену форта, выбросив высоко в воздух обломки камня. Третье ядро в щепки разнесло ворота, так что форт могли штурмовать целые сотни матросов. Отпихнув в сторону Келоло, нападавшие принялись угрожать самой Маламе.

– Видите вот тот миссионерский домишко?! – вопил Хоксуорт, воодушевленный своим первым успехом. – Вон там, левее. Раскатать его в лепешку!

Первый выстрел опять пришелся с перелетом, и Хоксуорт, в нетерпении приплясывал, давая указания канониру изменить прицел. Пятое ядро, так же, как шестое и седьмое, поразили миссионерский домик, сравняв его с землей.

– Господи мой Боже! – возбужденно воскликнул капитан. – Вот и конец всем законам!

Внезапно Хоксуорт прижал руки к груди, словно его поразил невидимый снаряд, раскидал канониров у пушки, словно оловянных солдатиков, и возопил:

– Что б вас всех!. . Что же вы творите?!

После чего перемахнул через борт и вплавь устремился к берегу залива. Разбрызгивая воду, весь мокрый, он промчался мимо матросов, наседавших с оскорблениями на начальника полиции и тучную женщину, стоявших возле изуродованного форта, и ворвался на территорию миссионеров. Груда обломков, в которую превратилось жилище, ввергла Хоксуорта в ужас. Приблизившись к месту, где его ещё недавно принимали, как гостя, капитан в испуге закричал:

– Иеруша! Тебя не задело?

Не дождавшись ответа, он принялся раскидывать балки и обломки досок, которые с большим трудом были доставлены в этот дом. Наконец, из одного из полуразрушенных помещений до капитана донесся какой-то невнятный звук. Бросившись туда и отшвырнув остатки двери, Хоксуорт увидел Эбнера и Иерушу, молящихся среди обломков, оставшихся от их мирного обиталища.

– Слава тебе, Господи! – простонал он и прижал женщину к своему мокрому от пота и морской воды телу. Иеруша не сопротивлялась. Она лишь безразлично смотрела в лицо капитана. Внезапно в глазах её вспыхнул ужас: женщина увидела, как сзади к Хоксуорту приближается её муж, сжимая в кулаке обломок ножа.

– Нет! – нашла в себе силы выкрикнуть Иеруша. – Нет, Эбнер! Господь покарает его сам.

С неизъяснимым облегчением, не сравнимым даже с тем, которое она испытала, когда Эбнер, трясущийся от волнения, без посторонней помощи, принял у неё первые роды, женщина увидела, как её муж отбросил оружие. В ту же секунду капитан резко обернулся и, заметив нож, обрушил кулак на бледное лицо миссионера. Тщедушный мужчина согнулся под тяжестью удара и отлетел к остаткам стены, разметав их. Снаружи можно было услышать шум, производимый сопротивляющейся капитану женщиной. Крики Иеруши, звавшей на помощь, внезапно заглушил вопль Хоксуорта, в руку которого, скорее всего, вцепилась зубами жена миссионера. Когда Эбнер, наконец-то, смог подняться на ноги и, сжимая в кулаке обломок дерева, появился на месте происшествия, он увидел стоящего в дверном проеме капитана, пытавшегося остановить кровь, льющуюся из прокушенной руки. Потом, как будто ничего и не произошло, огромный капитан с сожалением заявил:

– В какое же жуткое место затащил тебя, Иеруша, твой муженек! Когда в последний раз ты примеряла новое платье? – Он повернулся, чтобы уйти, но задержался и чуть ли не со слезами добавил: – Почему, когда мы с тобой встречаемся, ты постоянно беременна от этого идиота?!

Беспорядки продолжались ещё трое суток. Девушки, которые преуспевали в классе Иеруши и находились сейчас примерно на половине пути между дикарками и цивилизованными женщинами, вернулись к безумным утехам с матросами, и спали с шестью, восемью, а то и десятью мужчинами в душных кубриках китобойных судов. Из винной лавки Мэрфи доносились веселая музыка, пение и слышались радостные пьяные крики. Пожилых людей, которые пытались не впускать в свои дома моряков, жестоко избивали и насильно забирали их дочерей на корабли. А во дворце лежала усталая, изможденная и ничего не понимающая Малама, которая, правда, успела приказать увести всех женщин в горы. Великая Алии Нуи с трудом переводила дух и все время хрипела.