Гавайи: Миссионеры - Джеймс Миченер

– Это было двухкорпусное каноэ, Макуа Хейл, и в нем находилось не восемь человек, а пятьдесят восемь.

Эбнер был ошеломлен. Но снова в нем пробудился историк, и ему стало интересно послушать ещё какие-нибудь мифы этого странного народа.

– И откуда же прибыло то каноэ?

– С Бора-Бора, – спокойно ответил Келоло.

– Ну, да, вы мне уже как-то говорили. Где это?

– Возле Таити, – так же просто пояснил вождь.

– Значит, люди вашего племени приплыли на каноэ с Таити, – Эбнер не стал продолжать, а только сказал: – Надеюсь, на этом и заканчивается семейная история?

– О, нет! – с гордостью воскликнул Келоло. – Я не рас сказал вам даже половины.

Этого Эбнер вынести уже не мог, и поэтому перестал называть рассказ вождя "семейной историей". Он решил, что выслушивает один из типичных гавайских мифов, поэтому резко произнес:

– Я обязательно все это запишу для вас, Келоло. Мне бы очень хотелось узнать всю историю до конца. – Он поправил качающуюся лампу, взял несколько свежих листов бумаги и решил на пару вечеров отложить перевод Библии. Теперь начинайте рассказывать, но только очень медленно, – предупредил он. – И постарайтесь ничего не пропускать.

В полутемной комнате Келоло начал нараспев:

То было время рожденья большого вождя,В то время храбрые увидели свет,Сначала слабый, как рождающаяся луна.Это было в древние времена,Когда на небе светили Семь Очей.Великий бог Кейн вошел в богиню Ваиололи,И родились потомки света, предвестники людей.Акиаки, который вынул из моря острова,И нежная Лаилаи, создательница птиц и цветов.А вечером долгого дня Акиаки познал сестру свою,И родился человек, предвестник славы и войн…

И пока Келоло речитативом кратко рассказывал об истории своего народа, маленькая комнатка словно наполнилась звуками мелких битв и великих сражений. Здесь, в этой лачуге, сейчас рождались боги, смелые воины похищали красивых женщин, и раздавались взрывы вулканов. Мужчины в желтых накидках, с копьями, вышагивали от одного потока лавы до другого. Королевы сражались за права своих детей, и храбрецы погибали в штормах. Через некоторое время Эбнер поддался очаровывающему влиянию рассказа, он влился в эти придуманные мифические события, и когда Келоло и Малама на каноэ "Ждущий Западного Ветра" совершали свое второе путешествие от Бора-Бора до Гавайев, маленький миссионер словно сам пережил все опасности этого смелого предприятия. А Келоло, сидя в полумраке, запел то, что подразумевалось как древняя песнь, которая должна была указывать направление во время этого сказочного путешествия:

Жди западного ветра, жди западного ветра,И в темноте плыви к Нуку Хива,Там найди неподвижную звезду,Держи курс на неё, держи курс на неё,Пусть глаза твои устали от жары.

Но как только Эбнер был готов воспринять часть этого повествования как правду, в рассказе немедленно начинались фантастические до смешного события. Чего стоило упоминание начала путешествия от Бора-Бора. Келоло заявил, что каноэ выходило в океан, когда был сильный шторм, и волны достигали в высоту сорока футов.

– Представить себе только: гавайское каноэ отправляется в открытое море во время урагана! – смеясь, делился Эбнер с Иерушей наиболее невероятными местами из рассказа Келоло. – Нет, ты только послушай! Здесь перечислено более сорока поколений якобы существовавших исторических личностей. Даже если отдать каждому поколению двадцать лет, и это ещё очень скромно, то выходит, что Келоло пытается мне доказать, что знает историю своих предков на протяжении более чем восьми сот лет! Он говорит, что именно тогда его предки достигли этих островов, а потом ещё совершили второе путешествие, отправившись на каноэ за новым грузом. Это непостижимо!

Когда Келоло закончил рассказ о своем генеалогическом древе – а оно, в общем, включало в себя поколений, – Эбнер предусмотрительно сделал копию и для себя. Он назвал это произведение "примитивной фантастической поэмой" и отослал её в Йельский колледж, где она стала основой всех последующих записей гавайской мифологии. Особенно понравился ученым исследователям эпизод, где описывался конфликт между богом Бора-Бора Кейном и богом Гавайки Коро. Сам Эбнер был невысокого мнения о своем труде, и когда он вызвал к себе Кеоки, чтобы вручить ему написанное, то снисходительно заметил:

– Твой отец заявил, будто это и есть история вашего племени.

– Все верно, – рассердился Кеоки.

– Ты только посмотри, Кеоки! Тут описано более ста двадцати пяти поколений людей! Да никто не в состоянии запомнить…

– Кахуны в состоянии, – упорствовал юноша.

– Ты произнес это так, словно защищаешь кахун, – насторожился Эбнер.

– В том, что они помнят историю рода, я готов им поверить, – ответил Кеоки.

– Но это же просто смешно, это выдумка, фантазия. – И Эбнер презрительно шлепнул ладонью по рукописи.

– Это наша книга, – заявил Кеоки, прижимая листки к своей груди. Библия – ваша книга, а эти воспоминания – наша.

– Как ты смеешь, ты, человек, который позволил себе даже спросить меня, когда его посвятят в духовный сан?!

– Почему же так получается, преподобный Хейл, что мы должны всегда смеяться над своей книгой и обязательно уважать и почитать вашу?

– Потому что моя Книга, как ты её неправильно назвал, является божественным словом самого Господа, а твоя представляет собой сборник выдумок.

– Неужели "Рожающие" более близки к правде, нежели воспоминания кахун? – бросил вызов Кеоки.

– Близки к правде? – чуть не задохнулся Эбнер. Он почувствовал, как начинает кипятиться. – Одна книга представляет собой божественное откровение Слова самого Создателя. Другая … – Он скорчил презрительную мину и закончил: – Господи Всемогущий! Да неужели ты можешь даже сравнивать их?!

– Мне кажется, что в Ветхом Завете очень много всяческих сказаний, которые тоже являются только лишь вымыслом кахун, и не более того, уверенно произнес Кеоки. За тем, чтобы хотя бы немного отомстить Эбнеру за его высокомерие, он добавил: – Скажите мне честно, преподобный Хейл, неужели вы сами не считаете, что Иезекиль по своей сущности был почти что кахуна?

– Тебе лучше сейчас уйти, – ледяным тоном бросил Эбнер, но тут же почувствовал себя неловко оттого, что напрасно так рассердил юношу. Поэтому он положил руку на плечо Кеоки и указал на каноэ, стоявшее у берега. Послушай, – тихо начал он доказывать свою правоту, – конечно же, ты понимаешь, что такая лодка не в состоянии вместить пятьдесят восемь человек и совершить путешествие с ними в течение тридцати дней, да ещё с Таити!

Кеоки сделал шаг в сторону, чтобы ему стало видно серебристую воду пролива между островом Ланаи и Кахоолаве, ведущего на юг.

– Преподобный Хейл, вы не помните, как называется вот тот пролив?

– Кажется, Кеала-и-каики, – отозвался священник.

– А вы не слышали названия мыса на Кахоолаве?

– Нет.

– Оно звучит так же: мыс Кеала-и-каики. Как вы думаете, что означают эти слова?

– Ну… – задумался Эбнер. – "Ке" – просто артикль, "ала" означает "дорога, путь", "и" указывает направление, например, как предлоги "к" или "на". Что же такое "каики", мне неведомо.

– Но вы знаете, что мы сейчас произносим, как "к", раньше звучало, как "т". Что же тогда должно означать слово "каики"?

Против своей воли Эбнер подставил нужные буквы в современное "каики".

– Таити, – прошептал он. – Путь на Таити.

– Да, – подтвердил Кеоки. – Если вы поплывете из Лахайны, минуете пролив Кеала-и-каики, и направитесь от мыса Кеала-и-каики, то попадете на Таити. Мои предки часто использовали этот путь и плавали туда. В каноэ. Сказав это, гордый молодой человек удалился.

Но Эбнер не собирался принимать на веру подобные заявления, и, опросив множество местных жителей, с удовлетворением для себя выяснил, что слово "каики" означает вовсе не Таити, а любое очень далекое место. Тогда к своей рукописи, отправленной в Йельский колледж, он составил приписку: "Название "Кеала-и-каики" может быть переведено и как "дорога в дальние края"". А вскоре, как бы в подтверждение того, что Эбнер все-таки оказался прав, капитан купленного Келоло брига "Фетида" сильно напился и провалялся в своей каюте весь день во время сильного шторма. В результате этого корабль, испытанный ветеран многих морей, налетел на скалы близ Лахайны, где и остался гнить на долгие годы. Его останки явились самым настоящим доказательством того, что гавайцы не могут справиться с судном даже в своих собственных водах, не говоря уже о неизведанных далеких морях и океанах.

Пока Эбнер сочинял письмо в Гонолулу, в котором подробно излагал странное поведение своего помощника Кеоки Канакоа и просил Совет перевести молодого человека на менее значительную должность, тихое спокойное утро взбудоражила весть, которая впоследствии стала для Лахайны настоящей катастрофой. К классу Иеруши подбежала старшая дочь Пупали и завизжала во весь голос: