Гражданин Города Солнца. Повесть о Томмазо Кампанелле - Сергей Львов

«Бумагу, перо, чернил!» — стремительно ответил Кампанелла, когда друзьям удалось найти тюремщика, согласного передать ему самое необходимое. В первый миг, когда у него в руках оказалось, чем писать и на чем писать, он растерялся. Рука, которой он держал перо, дрожала. Накопилось столько мыслей. С чего начать? Что записать прежде всего, пока не отняли бумагу?

Кампанелла решил записать несколько важнейших мыслей. Фундамент постройки, давно возведенной в уме. Он не знает, будет ли у него время, достанет ли сил, чтобы возвести ее до конца, но краеугольные камни должны быть положены. Твердо. Прочно. Навеки.

Гражданам Государства Города Солнца удивительно, что в иных странах, пишет Кампанелла, мастеров считают неблагородными, а благородными считают тех, кто не знает никакого мастерства, ничего не умеет делать, живет праздно и держит множество слуг для своей праздности и распутства. Разве справедливо, что одни люди занимаются только ремеслами, а другие — только науками? В Городе Солнца занятия науками и ремеслами являются общими для всех — для мужчин и для женщин. Кампанелла подумал о том, что эти строки особенно поразят его читателей: где это видано, чтобы женщины занимались науками? У людей слишком короткая память! Они забыли об ученых женщинах древности, о славной Гипатии например! Но сейчас не так важно доказать, что женщины могут быть учеными, как сказать о другом.

Кампанелла представил себе женщин на виноградниках и огородах, их старость, наступающую к тридцати годам. И он написал: «Наиболее тяжелые ремесла и загородные работы исполняются мужчинами так: пахота, сев, сбор плодов, молотьба, да и сбор винограда». Мысль эта, подсказанная воспоминаниями о собственной матери, о рыжеволосой соседке, которая так рано увяла, казалась ему очень важной. Он решил развить ее, особо указав, какие работы можно поручить женщинам: тканье, пряденье, шитье, изготовление лекарств. Всякому рассказу верят тем больше, чем больше в нем подробностей. И он добавил, что в Городе Солнца женщины занимаются также стрижкой волос и бород — женщины-цирюльники! О таком никто в Италии не слыхивал! Какое недоумение вызовет эта невинная строка у тех, кто обращается к брадобреям, и в какую ярость придут сами брадобреи! Ну что ж, не все же быть серьезным. Можно и позабавиться.

Чем прочно и почему богато государство соляриев — Город Солнца? Тем, что его граждане всякую нужную работу считают почетной и не стыдятся ее, как не стыдятся члены человеческого тела тех обязанностей, что возложены на них природой. Каждый, на какую бы службу не был назначен, исполняет ее как самую почетную. Рабов, развращающих нравы, у них нет; они в полной мере обслуживают себя, и даже с избытком. Все трудятся не так, как, например, в Неаполе, где часть неаполитанцев надрывается на непосильной работе, а другая — бездельничает, причем бездельничают не только богачи, но и развращенные ими прихлебатели.

В Городе Солнца, писал Кампанелла, и от этих простых слов у него чаще билось сердце, обязанности, художества, труды и работы распределяются между всеми… Как прекрасно поставить рядом эти слова — обязанности, художества, труды. Если трудятся все, трудятся на совесть, то каждому приходится работать не больше четырех часов в день! Что же делать людям с тем свободным временем, что останется у них от обязательных дел? Кампанелла написал об этом, думая, как он сам занял бы свободное время. Остальное время, писал он, проводится в приятных занятиях науками (что может быть приятнее, чем заниматься науками!), собеседовании, чтении, письме, прогулках, развитии умственных и телесных способностей, Он помедлил над этими словами, а потом приписал: все это делается радостно. Это важно! Разве не встречал он людей, которые изучают науки, мрачно насупив чело, будто тяжелую ношу несут, беседуют через силу и книги читают нехотя. Нет, в Городе Солнца все делается радостно.

Он и сам трудился сейчас радостно.

Но тут работа обдумывания, записывания, оттачивания мыслей и слова — несказанное наслаждение! — была прервана.

Процесс возобновился и принял новый оборот. На место покойного епископа Термоли в трибунал был назначен епископ Казерты. Его преосвященство изволило заметить:

— Я не дам, подобно своему предшественнику, уморить себя этим процессом. Суд должен быть не только правый, но и скорый. Пора заканчивать! Все упирается в мнимое безумие Кампанеллы? Надо окончательно уличить его! Мы не позволим водить нас за нос!

Уличить должна новая пытка. И если прежние оказались недостаточными, надо применить более сильную. Пока Кампанелла наслаждался воображаемым путешествием по площадям и улицам Города Солнца, для него подбирали пыточное устройство, которое окончательно сломит его волю.

По обычаю, застенки в Кастель Нуово — под землей, в подвалах. Для тишины. Иногда сквозь каменные своды доносятся такие вопли, что люди, их услышавшие, бледнеют и крестятся. На это комендант смотрел философски. Нет такого камня, через который не проник бы голос человека, попавшего в умелые руки. А какая в том беда? Другим назидание. Иной среди ночи услышит такое — готов. Приведут его завтра на допрос, он все скажет без пытки: и самому легче, и возни меньше. По той же причине в застенок водили и из застенка волокли открыто — по коридорам и дворам, так, чтобы это видели другие арестанты. Нам скрывать нечего. У нас все по закону.

Комендант слышал от человека, поездившего по свету, что на севере, в Германии, в ходу не то шестьдесят, не то семьдесят видов пытки. Есть ли в таком разнообразии смысл? Комендант Кастель Нуово придерживался старинных взглядов. Дай хорошему мастеру в руки хороший инструмент, толково объясни, что от него требуется, и он без варварских ухищрений прекраснейшим образом добьется своего. А инструменты в Кастель Нуово — можно не хвалясь сказать — образцовые. Лучшими ремесленниками сработаны. На совесть. Знали, для кого работают. Опасались не угодить. В порядке содержатся очаги — большие и малые. Малые — для накаливания щипцов, большие — чтобы подвешивать над ними допрашиваемого, когда приходится подпечь ему пятки. В достатке простые, но необходимые вещи, веревки например. Ими привязывают голову к ногам, вставляют между веревками палку и вертят так, что голова пригибается к пяткам, а позвоночник трещит. А вот штука, вывезенная из Мадрида. Когда-то считалась новинкой, потом вошла в обиход, только названием напоминает, откуда она родом, — «испанский сапог». Сапог из железа, внутри гвозди. Когда снаружи завинчивают винты, гвозди впиваются в ногу. Чтобы построить такой башмак, нужен искусный слесарь. Но обычные деревянные тиски тоже вполне хороши, ежели зажать в них пальцы или защемить кожу. Ну, конечно, главное устройство в застенке — дыба. Комендант Кастель Нуово гордился своими застенками и требовал, чтобы в них был порядок: чтобы кровь с каменных полов смывали, чтобы лиловых мясных мух — такие бывают на бойнях, — неведомо откуда забиравшихся в пыточные помещения, истребляли, они мешают судьям и протоколистам, чтобы всегда на месте были песочные часы — проверить, сколько времени длится истязание, чтобы было приготовлено все, чем судьи могли освежиться, утолить жажду, чтобы могли они перекусить…

Все, что можно испытать в этом образцово содержащемся месте, Мавриций, а затем и Кампанелла испытали.

Воображение европейцев, побывавших на Востоке; поразила казнь, которую они повидали, — посажение на кол. Она влекла за собой смерть долгую и необыкновенно мучительную. Рассказы об этой казни были со временем забыты. Только не инквизицией. Здесь бережно относились ко всему, что можно применить для пользы святого дела. Посажение на кол служило на Востоке для умерщвления. Этого инквизиции не требуется. Опытные механики по приказу инквизиции усовершенствовали восточное изобретение. Придумали систему блоков, веревок, расчалок, которые поддерживают пытаемого и позволяют то чуть приподнимать, то чуть опускать тело, насаженное на кол. Столяры это приспособление построили. Опыт позволил рассчитать, сколько времени держать пытаемого на колу, чтобы он не умер преждевременно. Изобретение, заимствованное на Востоке, было соединено с принудительным бодрствованием, от которого у человека мешаются мысли и слабеет воля. Впрочем, на колу не заснешь! От прежней пытки взяли ее мирное название «Велья» — «Бодрствование». Пугающих названий инквизиторы избегали, предпочитая безобидные иносказания.

Когда Кампанеллу привели в застенок, все судьи были в сборе. На председательском месте вместо Трагальоло сидел епископ Казерты, немолодой, тучный, добродушный человек. Он посмотрел на приведенного с любопытством. А Кампанелла уже понял, что его ждет. Хитроумное устройство — заостренный, блестящий, словно отполированный кол, блоки и веревки, главный палач, хлопотавший подле гнусной машины, не оставляли сомнения. Тело узника пронзила ледяная боль предчувствия, она стянула все внутри, перехватила дыхание, чуть не остановила сердце. Не вырваться, не убежать, не уйти. Даже голову не разбить о стену.