Московские слова, словечки и крылатые выражения - Владимир Муравьев

И в то же время не было у этих неразумных гонителей лучшего развлечения, чем почитать или послушать книжку; с одобрением внимали они стихотворным монологам Петрушки, в которых тот издевался над всем проевшим плешь начальством: полицейским, мелким чиновником, участковым санитарным врачом, а порой и над самим зрителем.

Но в некоторых случаях жизни стихи ими же признавались прямо-таки необходимостью. Неосознанно, конечно, но с полной доверенностью они признавали, что поэтическое, стихотворное слово скорее доходит до сердца, чем проза.

Хорошо известна древняя пословица: «Книги имеют свою судьбу в зависимости от голов их читателей». Лубочная поэзия была рассчитана на образовательный уровень и вкусы совершенно определенного круга читателей, поэтому она придерживалась и определенного круга тем и понятий. Ее сила заключалась в том, что она была нужна людям. Но, потакая вкусу своего читателя (часто грубому и низкому), она в то же время выполняла те же задачи, что и большая литература: приобщала к чтению, возбуждала умственные и эстетические потребности.

Лубочная поэзия — очень обширная тема, здесь мы коснемся лишь некоторых ее сторон.

Никольские поэты были литераторы-профессионалы, поэтому и дело их было поставлено профессионально.

В одном из номеров «Брачной газеты», издававшейся в Москве в начале века, поэт, скрывший свое имя под звучным псевдонимом Мариор (но указавший свой точный адрес: Шереметьевский переулок, дом гр. Шереметьева, кв. 61), поместил объявление о приеме заказов «на составление стихотворных публикаций от женихов и невест»:

Невесты, вашего вниманья!И вас прошу я, женихи,Иметь немного хоть желанья —Прочесть внимательно стихи.Я, господа, рекомендуюсь:Ваш стихотворный рекламер!Могу воспеть, не обинуясь,Богатства, связи, стан иль взор…Наследство, ренту, иль брильянты,Иль голос, слаще соловья,Характер, милые таланты —В стихах готов прославить я.

Тут же можно прочесть и образец «стихотворной публикации от жениха»:

Грущу, страдаю, одиночеством томлюсьИ святому провиденью я усиленно молюсь!Дай же мне отраду в жизни, утешенье и покой,Чтобы мог иметь я радость, распростившися с тоской.Не поможет мне гитара, мандолина и кларнет,Все противно мне на свете, коль подруги жизни нет.Отзовись же, дорогая, дай свободно мне вздохнуть,Чтоб могли рука с рукою мы пройти житейский путь!Вот такой невесты милой А.М.К. давно уж ждет,Он в Москве, на Красносельской, 38 лет живет.

Широко использовались услуги Никольских поэтов для рекламы. Вот, например, рекламное объявление «Санкт-Петербургской парикмахерской». Крупная гравированная картина. На ступенях широкого крыльца, ведущего в парикмахерскую, под большой вывеской стоят в белых рубахах усатые мастера-парикмахеры, впереди них, на первом плане, хозяин парикмахерской — молодец в белом кафтане, блестящих сапогах; усы, короткая бородка, волна кудрей откинута назад — настоящий гусляр Садко с оперной сцены. По сторонам крыльца большие фонари и тумбы с вязами, украшенные золочеными гирляндами цветов. Под этим изображением стихи:

На Страстном бульваре, ставят где пиявки,Господа, вы брейтесь, там же и стригитесь,Очереди ждите, но не бойтесь давки,И оттуда каждый выйдет, словно витязь.И бритье, и стрижка десять лишь копеек,Вежеталь, конечно, и духи бесплатно.Обстановка — роскошь; мастеров прекрасныхЧеловек я двадцать у себя поставил,Посему я жду вас. Ваш Артемьев Павел.

Услуги поэтов требовались также для сочинения эпитафий, поскольку надпись на памятнике в стихах представлялась более трогательной, чем в прозе.

Гораздо менее известны стихи «на случай» другого рода — стихи поздравительные к общим праздникам — Пасхе, Рождеству, Новому году, к семейным датам и торжествам. А их требовалось и сочинялось немало, гораздо больше, чем эпитафий. Правда, эпитафии высекались на камне, гравировались на стали, лились из чугуна, что обеспечивало им долгое существование.

Материалом для этого небольшого этюда о поздравительных стихах конца XIX — начала XX века, созданиях безымянных поэтов Никольского рынка, послужили воспоминания большого знатока московского быта И. А. Белоусова и стихи, попадавшиеся в изданиях того времени и старых рукописях.

Итак, поздравительные стихи.

В той простонародной среде, о которой идет речь и для которой писали Никольские прозаики и поэты, на грани XIX и XX веков поздравление в стихах стало считаться хорошим тоном.

В московских трактирах на Масленицу половые, как рассказывает Белоусов, имели обыкновение поздравлять посетителей, поднося на блюде карточку с соответствующим рисунком, наименованием трактира и стихами.

В одном из таких поздравительных стихотворений утверждалось:

Мы для масленой неделиКаждый год берем стихиИ без них бы не посмелиС поздравлением подойти.

От трактирного поздравления требовалась некоторая выдумка: тут надо было и посетителям пожелать «благополучии», и хозяйский интерес соблюсти: ведь заказчиками-то стихов выступали трактирщики.

Самым простым приемом была реклама с перечислением имеющихся блюд:

Снова праздник — прочь печали.Будь веселье в добрый час.Мы давно дней этих ждали,Чтоб поздравить с ними ВасИ желать благополучий,Время шумное провесть,А у нас на всякий случайУж решительно все есть:Наши вина и обедыЗнает весь столичный мир,И недаром чтили дедыЛопашева сей трактир.

Обещали также хорошее обслуживание — «с почтением»:

С почтеньем публику встречаетБольшой Московский наш трактир.

Но поэт старался вырваться из тесных рамок торговой рекламы, и тогда рождались целые лирические картины, в которых можно обнаружить знакомство автора с классической поэзией XIX века. Вот, например, образчик, где явно отразились почитаемые в Москве Языков и Вяземский, но в то же время это стихотворение — поэтическое приветствие наступившей Масленице — произведение чистейшего Никольского стиля:

Ликует град первопрестольный,Разгулу дав широкий взмах,И пенной чары звон застольныйПод говор праздничный и вольныйЗвенит на всех семи холмах.И этот звон, сливаясь вместе,Волной могучею встает —О русской масленице вестиПо свету белому несет.Гремит серебряным наборомЯмская сбруя на конях,И москвичи с веселым взором,Блистая праздничным убором,Летят в разубранных санях.А тройка мчится на привольеСтрелой, порывисто дыша, —Простора просит и раздольяЖивая русская душа…В Большом Московском, пир справляя,Все веселится, как в гульбе…Здорово ж, гостья дорогая, —Привет, родимая, тебе!..

Как и романисты, Никольские поэты использовали классические образцы, заимствуя их образы, строки, размер, но «перефасонивая» на нужный лад. В одном пасхальном стихотворении, образцом для которого послужило стихотворение И. И. Козлова «Вечерний звон», неожиданно прозвучали бунтарские мысли о всеобщем равенстве, возможно, мечты юности какого-нибудь спившегося чиновника из недоучившихся семинаристов:

Ранний звон,Заутрень звон,Какую радостьБудит он!

Тебя скорейСпешу обнятьИ счастье, радостьПожелать.

Затем и всехОбнимем мыИ вспомним тут,Что все равны.

Обычно сочинители поздравлений довольно хорошо владели стихом, не сбивались с размера, соблюдали рифму. Но поскольку главное требование заказчика заключалось в том, чтобы «было складно», то иногда стремление к соблюдению рифмовки приводило к смешным оговоркам.

Динь-динь-динь! Вот полночь бьет:Новый год, друзья, идет!Мчится в снежных облаках,С полным коробом в руках.Много в коробе лежит,Всех он щедро одарит!Много радостей и бед,И чего-чего там нет!

Конечно, «много радостей и бед» — не очень-то подходящее сочетание для новогоднего подарка, но тут уж подвела рифма. Ничего не поделаешь: стихи!