Кто-то,с кем можно бежать - Давид Гроссман

- Просто, захотелось немного выпрямиться.

Тамар улыбнулась ему сладкой утренней улыбкой. Шай благодарно моргнул ему со своего ложа. Проблеск живого, чистого чувства мелькнул в его мутных глазах, и Асаф улыбнулся ему в ответ. Тамар заметила, что они обменялись взглядами. Закрыла глаза и подумала, что всё ещё может наладиться.

Наступивший день был немного легче предыдущего. Шай меньше страдал, но всё ещё был вынужден часами искать свою дозу в матраце и в щелях пещеры. Он был уверен, что видел вчера недостающую дозу, в самом деле видел, только ему сейчас трудно вспомнить, где. Асаф и Тамар уже перестали отвечать на его снова и снова повторяющиеся вопросы. Они непрерывно массировали ему ноги, чтобы облегчить боль и усилить кровообращение. Каждый час заставляли его делать несколько глотков, иногда Асафу приходилось держать его силой, пока Тамар капала ему в рот из поилки для новорожденных, и тогда он был похож на большого болезненного птенца. Встретившись глазами с Асафом, она поняла, что он видит ту же картину, что и она, и, возможно, даже думает теми же словами, и почувствовала лёгкое потрясение, будто на миг заглянула в самую сущность Асафа, и сразу же удивлённо вспомнила, что она всегда о себе думала, о той недостающей её душе детали "Лего", которая должна соединить её с другим человеком, но, возможно, этот вопрос требует пересмотра, подумала она.

Внизу, в глубине русла, был маленький родник, тонкий, как ниточка. Она пошла туда, захватив с собой грязные простыни и одежду всех троих. Стоя на коленях и отстирывая в воде бельё, она думала, что с тех пор, как попала в общежитие Песаха, она почти никогда не была одна. Это была одна из самых трудных для неё проблем в общежитии, потому что всегда, с самого детства, ей было необходимо – как воздух для дыхания – уединение хотя бы на час или два в день. Сейчас она была в недоумении: ведь с той минуты, как появился Асаф, она, в сущности, может позволить себе такие маленькие "выходные", побродить по руслу, подышать в одиночестве, и все-таки, неизвестно почему, как будто именно сейчас у неё пропала эта глубокая потребность. Она выкупалась в роднике и встала после мытья, радостная, как ребёнок. "Друзья напоят и польют, как в знойный полдень, родничок... – весело напевала она, развешивая бельё для просушки на ветках кустов в укромном месте рядом с пещерой. - Как в знойный полдень, родничок, и счастлив наш цве..." – и сама вовремя остановилась, смеясь над собственной глупой патетикой, и прибавила ещё несколько резких и горьких слов, короче, заставила себя вернуться к действительности и напомнила себе кто против кого, но все эти несколько минут она стояла, уставясь на свой синий комбинезон, который слегка развевался рядом с футболкой Асафа.

Она заранее приготовила запасную одежду, но у Асафа другой одежды не было. Поэтому он надел часть из одежды, которую она принесла для Шая – то немногое, что на него налезло. Потом, когда и это испачкалось, он надел её большую и широкую футболку из тех, что она принесла специально, чтобы использовать здесь в качестве рабочей одежды; это ещё с той поры, когда она была толстой, сказала она ему, и он сказал, что в это трудно поверить, а она засмеялась, вот увидишь мои фотографии, я была, как слониха, и у него от радости сердце расширилось, потому что в этом "вот увидишь" была крупица будущего.

"Уупс, - подумал Асаф, когда она достала зубную щётку, - а у меня нет".

- Возьми мою, - сказала она, закончив чистить зубы, и Асаф – да, да, если бы его мама узнала, она сочла бы это самым неправдоподобным во всей этой истории – вычистил зубы её щёткой, без проблем.

У Шая прекратились рвота и широченные зевки. Начался понос, это тоже было испытанием, которое надо было преодолеть, и они преодолели его вместе, оба, а, в сущности – втроём, потому что Шай уже начал приходить в себя, к нему вернулся стыд и возник интерес к Асафу, кто это, и что он тут, собственно, делает; и Тамар сказала с абсолютной простотой, это друг.

Но, когда Асаф сказал, что вынужден вернуться в город на пару часов, её лицо стало таким несчастным, что он почти передумал уходить.

- Всё в порядке, иди, - сказала она так, будто сразу и окончательно решила, что он не вернётся. Внезапно обессилевшая, она села к нему спиной и было заметно, что она сердится на себя за то, что поддалась искушению ему поверить. Он подробно объяснил ей, какие дела есть у него в городе. Старался говорить обдуманно и логично, но чувствовал, что она уже отгородилась от него, и не знал, как её успокоить, и как она вообще может в нём сомневаться после такой ночи? Он смотрел на неё со злостью и отчаянием, чувствуя, как путанная и извилистая её часть поднимается и завладевает ею, с каким странным наслаждением поддаётся она крысиной атаке, и понял, что одними словами он её не убедит, никогда.

Когда он вышел из пещеры, она встала и поблагодарила его за всё то, что он для неё сделал. Её вежливость была почти оскорбительной. Он простился с Шаем и, главное, с Динкой, которая тоже забеспокоилась, когда он вышел: бежала за ним и возвращалась к Тамар, снова и снова сшивая разделившую их прореху. Отойдя от пещеры на довольно большое расстояние, он обернулся, так как услышал – или ему показалось, что услышал – что Тамар тихо зовёт его, будто проверяя, сможет ли он её услышать. Он побежал к ней, почти паря на волне болезненного смятения чувств. И Тамар тоже была поражена окатившей её волной, когда увидела, что он возвращается к ней.

- Да, что ты хотела? - спросил он, отдуваясь.

- Почему ты вернулся? – удивилась она.

- Потому что ты меня позвала, и ещё – я забыл отдать тебе письмо от Леи.

- Письмо от Леи?

- Да, она дала мне его для тебя, но, когда я пришёл, была эта история с доской, потом мы занялись Шаем, и я забыл.

Он отдал ей письмо. Они стояли друг против друга. Строгие и измученные. Она сложила письмо и мяла его в руке. Он увидел синеватую жилку, пульсирующую на её шее, и едва удержался, чтоб не дотронуться до неё, успокоить. И только тогда спохватился и спросил, зачем она его позвала.

- Зачем? – удивилась Тамар. – Ах, да. Слушай.

Она спросила, готов ли он сделать ей одно огромное одолжение, последнее. Асаф в отчаянии развёл руками и даже топнул ногой, почему "последнее", почему? Но ничего не сказал, взял телефон, который она ему записала, и выслушал множество подробных указаний и предостережений и вопрос, который она просила им задать. Сказать по правде, эта задача показалась ему слишком трудной и совсем не для него. Она тоже понимала:

- Конечно, это я должна была поговорить с ними, но как? Отсюда?

Он сказал, что сделает это.

- Тогда повтори ещё раз, что ты им скажешь.

И заставила его повторить вопрос именно в таком виде, как она хотела, и он повторил, забавляясь тем, что впервые увидел это её упрямство и жёсткость, но, в то же время, испуганный сложностью отношений в её семье, которые открылись ему сейчас во всей своей неприглядности. Она, разумеется, тоже это почувствовала, и когда он с успехом сдал экзамен по зубрёжке, её руки опустились, и вся её жёсткость улетучилась:

- Подумать только, я говорю с тобой о том, что даже лучшим друзьям не рассказывала.

- Послушай, в три часа я буду здесь.

- Да, да. Мне нужно вернуться к Шаю.

И она повернулась к пещере, до боли реальной, зная, как трудно ему будет вернуться в этот ад после того, как попробует на вкус свою обычную жизнь там, за его пределами.

Он выбрался на шоссе, поймал автобус и сразу же по дорожным указателям и названиям улиц начал определять, где он находится, пока точно не выяснил, куда привезла его Лея с закрытыми глазами. Дома он прослушал сообщения на автоответчике (опять звонил Рои и осторожным голосом спрашивал: может, им с Асафом стоит встретиться для мужского разговора? Ему кажется, что Асаф находится в кризисной ситуации, и им стоит об этом потолковать, не так ли? Нет, сказал Асаф и перешёл к следующему сообщению). Родители сообщили, что они выезжают на трёхдневную экскурсию по пустыне, и чтобы он за них не волновался. Асаф улыбнулся: три дня. Даже их отсутствие в его жизни всегда совпадает с его потребностями. Снова послушал их радостные голоса: они уже полностью освоились с разницей во времени. Утром посетили завод-хайтек Джереми, и даже папа, который уже тридцать лет работает электриком, сказал, что такого ещё не видел.

Дальше было семь сообщений подряд от Носорога, последнее говорило, что, если Асаф до двенадцати не позвонит, он, Носорог, звонит в полицию.

Оставалось ещё десять минут. Он выпил три стакана мангового сока один за другим и позвонил в мастерскую. Крик Носорога заглушил на мгновение шум машин, и Асаф сразу же вспомнил, за что он так любит Носорога, если это вообще требовало напоминаний. Асаф всё ему рассказал. Ничего не скрывая, кроме новостей из Соединённых Штатов и, кроме того, что с ним происходит, когда он с Тамар (то есть – кроме главного). Носорог слушал, не перебивая. И это тоже Асаф в нём любил: ему можно было рассказать всю историю, от начала до конца, не боясь, что он будет вклиниваться в рассказ с бесконечными дурацкими вопросами. Когда он закончил, Носорог тихо сказал: