Террор не пройдет! (Белый легион - 2) - Илья Рясной

- Встречался с кем-то из ФСБ.

- Да. С генералом Войченко, - торжествующе сообщил Артемьев. - Их видели с Сельмурзаевым.

- Откуда знаешь?

- Из "Большой конторы" наш человек свистнул.

- Войченко, - недобро прищурился Зевс. - Сволочь эту тертую опять потянуло к старым друзьям... Значит, как и полагали, рановато мы похоронили "Синдикат", Одиссей.

- Такую гидру невозможно выжечь всю... Кстати, после последней встречи с Сельмурзаевым генерал Войченко укатил на Кавказ. Ну, когда взорвали "КамАЗ" у здания районной администрации. Там он до сих пор.

- Видал поганца по телевизору.

В Ичкерии Войченко давал пространные и грозные интервью, сводившиеся к тому, что боевики, организовавшие очередной теракт, понесут заслуженное возмездие. Мол, все будут схвачены и охреначены... Видимо, самим боевикам он говорит что-то иное. Информация была, что месяца три назад генерал встречался на нейтральной территории с лидерами сепаратистов. О чем они там договорились - одному шайтану известно. После этого именно Войченко дал указание отпустить одного из отцов ичкерийского сопротивления, когда того московские омоновцы случайно задержали в Даргунском районе.

- Давно доходили слухи, что появилась-хорошо законспирированная частная лавочка по оказанию услуг крупным корпорациям, олигархам, - решив что-то про себя, неожиданно выдал Зевс. В его голосе звучала некоторая торжественность. Она обычно звучит, когда Главный оперативный координатор "Малой конторы" решает поделиться особо секретной информацией. - И ее почерк сильно похож на почерк "Синдиката".

- Значит, набирали силу, - кивнул Артемьев. - И теперь решили свести старые счеты.

- Не в счетах дело... Они знают, что рано или поздно мы столкнемся. Если нанести по нам упреждающий удар, то серьезных противников в этой стране у них практически не останется. Они раковой опухолью расползутся по госструктурам... В последние месяцы шустрят они сильно. И опасно, - Зевс помолчал, потом выдал очередную порцию информации: - Неделю назад они зачистили президента "Русбанка".

- Круто. - Артемьев уважительно присвистнул. Он понял главное - тема эта была в работе давно, и у Зевса была кое-какая информация, в которую он не считал нужным посвящать своего ближайшего соратника. Закон конспирации, еще в гестапо сформулирован - два сотрудника в кабинете не должны знать, кто из них чем занимается. - "Синдикат" имеет отношение к "Зеленой книге"?

- Ученых они, скорее всего, не зачищали. Случайно эти разработки пересеклись.

- А чеченцев "Синдикат" решил использовать втемную? Играя на слабостях Сельмурзаева?

- Видимо, - голос у Зевса поблек, он будто испытывал сожаление, что пришлось расстаться с информацией первого уровня секретности. Бывший генерал КГБ относился к секретной информации благоговейно, отлично понимая, что она является и капиталом, и смертельной угрозой.

- Тогда у нас проблема, - Артемьев вытащил сигарету, помял ее в пальцах. - Что делать с "Синдикатом"? С генералом Войченко?

- Будем разбираться...

- Ничего так не бодрит, как предстоящая славная русская разборка, усмехнулся Артемьев, сжав громадный кулак.

- Ты эту феню оставь, - нахмурился Зевс. - У нас не разборка, а нейтрализация противника.

- Виноват. Исправлюсь...

- Иди сюда, бестия рыжая, - Зевс протянул на ладони орешек, и белка, остановившаяся метрах в трех, опасливо посмотрев на него, юркнула вперед. Замерла. Зевс бросил ей орешек. Белка схватила его и упорхнула.

Зевс расплылся в улыбке доброго дедушки Мазая.

Артемьев усмехнулся, представив, что посторонний, завидев его руководителя, общающегося с природой, вполне может принять его за сентиментального пожилого дядюшку. Интересно, во что превратилась бы жизнь, если бы все казались теми, кто они есть на самом деле?

* * *

- Помню, в семьдесят четвертом на краснопресненской пересылке в хату к нам шныря одного доставили, - отхлебнув густого и темного, как нефть, чая, завел очередную историю Черный.

Кабан, цедивший из стакана джин со льдом, стиснул челюсти, как будто зубы заныли. День начался как-то по-дурацки. С долгого и нудного разговора с Черным - шестидесятилетним "законником". Старый вор сошел бы за бомжа, если бы не золотые цацки и безвкусный костюм за несколько тысяч "зеленых". Считалось, что он присматривает от имени общака за бригадой Кабана, приобщает ее к благу воровскому и собирает деньги на поддержку правильной братвы и грев зоны. Черный присматривал еще за несколькими бригадами, хотя, конечно, больше формально. Это как ветеран Куликовской битвы - его пригласят в президиум, пионеры ему отсалютуют, покормят его за казенный счет, но дальше трибуны не пустят. Не фиг ему в дела лезть - не для того он поставлен. По оперативным данным Управления по борьбе с бандитизмом, Черный проходил как один из ведущих лидеров преступной среды Подмосковья, направо и налево раздающий указания о наездах, разборках и мокрухах и по невероятной своей хитрости до сих пор не попавшийся. На самом деле этот старпер больше гундел о старых колымских временах и при случае без остановки часами мог рассказывать о том, с кем сидел, кто в какой колонии был "хозяином" и как суровый быт и строгие правила прежней зоны разительно отличались от современного хаоса и беспредела.

Благодаря прикрытию Черного банда Кабана приобретала статус благородного собрания правильных по жизни пацанов и перестала считаться шайкой законченных отморозков. Наличие вора в законе придавало респектабельность.

Половину истории Кабан привычно пропустил мимо ушей. Очнулся только, когда Черный торжественно завершил драматическое повествование в стиле Шекспира:

- Вот так был раскоронован вор в законе Тимур... А мораль такая - всю пайку в мире не захаваешь...

Черный отставил от себя опустошенную оловянную кружку с чифирем и выпрямился на стуле. Все,

пришло время базара по теме. Ради него он и пригласил утром Кабана в свой двухэтажный, неуютный, гулкий внутри коттедж с дубовыми буфетами, коврами, рядами икон, настенными росписями, на которых все сплошь олени у озера. Вкус у Черного был специфический - а-ля деревня разбогатевшая. Дом он любил и обставлял его в соответствии со своими незатейливыми представлениями о прекрасном. Кабан заметил, что с прошлого его визита тут прибавилось пара ковров и огромный черный рояль фирмы "Бауэр".

- Богатеешь, - кивнул Кабан на рояль.

- Не моя это хата, - назидательно произнес Черный, скромно потупив взор. - Общаковская. Дали от щедрот бродяге приютиться с комфортом. Завтра порешат на сходняке, что так нельзя, - котомку соберу и в зону уйду молодежь уму-разуму учить.

До сих пор у Черного в глубине души ютились отголоски былых незыблемых воровских правил - мол, зазорно вору иметь имущество. Стеснялся он своего благосостояния, чем сильно веселил братву. Кабану пришло в голову, что в чем-то схожие они все, выходцы из Совдепии. И фраера, властью советской запуганные, боящиеся лишнее слово сказать. И бродяги, воровскими законами зашоренные, озирающиеся вечно, оглядывающиеся на мнение общака. Кабан презирал и тех, и других. Он был уверен, что лучшее мироустройство - это нынешние джунгли. И лучшая возможность выжить в них - это когда у тебя злости и оружия побо-ле, чем у других хищников. Поэтому бригаду себе сколотил Кабан - один другого краше. Волки настоящие, крови не боятся, даже любят ее. Числом немного, но все на мокрухах проверенные, кровью повязанные. И знающие, что их бригадир - самый злой и отмороженный из них... Непросто, ох как непросто было отвоевать место под солнцем в городишке на сто первом километре от Москвы, куда издавна ссылали воров и бакланов, дабы они не позорили стольный град. Тут феня была вторым государственным языком, а за слово "козел" сразу насаживали на перо. И то, что Кабан заставил эту публику считаться с собой, дорогого стоило.