Николай Чуковский. Избранные произведения. Том 1 - Николай Корнеевич Чуковский

всплывали все новые имена, все новые судьбы. Так у этой Клавы из квартиры рядом с дворницкой был грудной младенец? А как же, она рожала в апреле, еще снег лежал, ему теперь, значит, десятый месяц пошел. А когда ее видели в последний раз? Начинались припоминания, догадки. Соня и Слава отправлялись на поиски.

Слава обычно шел впереди. Он отдавался поискам всей душой, без остатка, и в эти часы ничем посторонним нельзя было его отвлечь. Он любил, когда в запертую квартиру приходилось влезать через разбитое окно или пролом в стене, любил чердаки и разрушенные лестницы, любил действовать на основании сложных догадок, и чем эти догадки были замысловатее, тем тверже он верил в них.

Один найденный ими осиротевший младенец неожиданно сблизил Соню с краснофлотцем Шараповым — с тем самым Шараповым, который делал какое-то таинственное дело в одной из квартир их дома и с которым Слава был хорошо знаком.

Соня и Слава забрели в чье-то жилье. Там было темно, морозно и пусто; мебель сожжена, печки остыли, окна завешены. Никого живого. Они уже дошли до кухни, как неожиданно услышали легкий шелест в соседней комнате. Они вернулись и вошли в нее, темную, как пещера.

Круглый блик фонарика осветил женщину, лежавшую на кровати. По женщине ползал младенец. Приподняв голову, он не мигая смотрел на свет.

Мать была мертва. Часы на руке у нее успели уже остановиться. Мальчику было на вид около года. Едва его завернули в одеяло, как он сразу уснул. Соня и Слава нашли его довольно близко от своего дома, но далеко от «Дома малютки».

У Сони был уже печальный опыт, сделавший ее очень осторожной, — младенец, которого она нашла в прошлый раз, умер у нее на руках, пока она несла его по улице к Антонине Трофимовне.

— Занесем его к нам, — сказала Соня.

— Конечно, — согласился Слава. — Пусть попьет кипяточку.

На дворе они встретили Шарапова. Он посторонился, поздоровался и с любопытством посмотрел на большой сверток, который Соня несла в руках.

Слава не мог не похвастать:

— Шарапов, посмотрите, что у нас есть!

Соня отогнула край одеяла и показала Шарапову крохотное старческое личико с шевелящимися губками.

У Шарапова дрогнуло лицо.

— Нашли?

Соня кивнула.

— Для «Дома малютки»? Я слышал, что вы ищете детей…

Он с восхищением и даже как-то робко поглядел на Соню.

— Это уже шестой! — сказал Слава. — Был бы седьмым, да умер один по дороге, не донесли…

— А как его зовут? — спросил Шарапов.

— Неизвестно, — сказал Слава. — Как-нибудь назовут. И фамилию дадут. Сначала всем им давали фамилию Ленинградский, а потом стали и другие фамилии давать. Этому, наверно, дадут фамилию Сонин, потому что Соня его отыскала. Там уже Сониных несколько…

— А зачем вы его к себе несете?

— Кипятку нагреем и напоим.

— Да у нас полный чайник кипятку! — воскликнул Шарапов. — Вы идите! Я сейчас принесу!..

Соня видела, что он очень взволнован, и это ей нравилось. Ей вообще нравилось, что этот взрослый человек, военный, относится к ней как ко взрослой и даже с каким-то особым почтением, которое она чувствовала, смущаясь и не совсем понимая, чем оно вызвано. И была рада, когда минуты две спустя он, запыхавшись, вошел в их квартиру, неся большой чайник, из которого клубился пар.

В кухне еще не остыла печурка, и ребенка можно было развернуть…

— Подержите его, — сказала Соня Шарапову. — Мы сейчас его перепеленаем.

Шарапов испуганно вытянул руки вперед, и Соня положила на них младенца. Он впервые в жизни держал на руках ребенка и боялся шевельнуться, чтобы не повредить ему. Мальчик заплакал бессильным голоском, и Шарапов испугался еще больше.

— Вы ему головку поднимите, — сказала Соня. — Одну минутку, я сейчас его у вас возьму.

Она точными, быстрыми движениями разорвала простыню на большие лоскуты и разложила их у себя на кровати. Потом взяла ребенка, сразу замолчавшего, раздела его и туго спеленала. Когда он превратился в твердую белую куколку, она села на кровать и положила его к себе на колени.

Она налила кипятку в стакан. Шарапов вытащил из кармана шинели черный сухарь и протянул ей.

— Будет есть, как вы думаете?

— Посмотрим, — сказала она и накрошила сухарь в кипяток.

Она дула в ложечку и кормила ребенка. Слава и Шарапов с удовольствием смотрели, как усердно ел он размоченные крошки сухаря. Оказалось, что во рту у него четыре зуба, которые громко звенели о ложечку. Он спокойно съел все, что было в стакане, но потом вдруг начал корчиться и кричать.

— Это у него рези в животике, — сказала Соня. — Он слишком долго не ел.

Шарапов испугался, особенно когда заметил, что Соня испугалась тоже. Они не знали, что сделать, чем помочь: крик корчившегося мальчика мучил их. Соня подняла его, прижалась к нему лицом и стала дуть ему в живот через пеленку. Помогло ли это средство или боли сами собой прекратились, но мальчик успокоился, замолк и уснул.

Соня закутала его в одеяло и понесла в «Дом малютки». Ей необходимо было переговорить с Антониной Трофимовной — и не только о найденном мальчике. Перед Соней как раз в это время встала новая трудность, очень ее мучившая. Она внезапно получила письма от отца и не знала, как на них отвечать.

Письма эти пришли целой пачкой, пять штук сразу. Всеволод Андреевич писал их в конце ноября и в начале декабря, когда узнал наконец из сентябрьского Сониного письма о гибели Катерины Ильиничны. Одни из его писем были адресованы Соне, другие — покойному Илье Яковлевичу.

Всеволод Андреевич находился на одном из отдаленнейших от Ленинграда фронтов — по-видимому, где-то возле Воронежа. Он понимал, что Ленинград в беде, но имел об этом самые смутные представления. Весть о смерти жены потрясла его. Он никак не мог понять, почему семья его не уехала из Ленинграда, если немцы подошли к Ленинграду так близко. Сам он, видимо, все это время жил очень трудной, занятой и полной событий жизнью, но жгучая тревога о семье не покидала его ни на минуту, и всякий раз, когда у него появлялась возможность, он садился и торопливо писал письмо, состоящее из множества советов и вопросов. Но на вопросы его ответить было очень трудно, а советы его были совершенно неисполнимы.

Он, например, то советовал продать свою библиотеку и купить где-нибудь под городом несколько мешков картошки, то умолял обратиться за помощью к своим друзьям, которых давно не было в городе. Он настойчиво убеждал их уехать куда угодно, лишь бы подальше от фронта,