Хивинские походы русской армии - Михаил Терентьев

Штумм не считался корреспондентом, поэтому его переписка не подверглась контролю.

Не все чапары, однако, достигали до тыльных укреплений с почтою: случалось, что их убивали туркмены.

23 июля, когда уже Штумм уехал из отряда, месяц назад, получено было предписание военного министра от 2 июня такого содержания: «Прусской службы капитан Штумм, находящийся с нашими войсками в экспедиции против Хивы, послал германскому канцлеру князю Бисмарку три письма, из коих только одно дошло по назначению.

Кн. Бисмарк, припоминая, что донесения прусского офицера во время Крымской войны давали повод к распространению различных ложных слухов, и желая избежать этого в настоящем случае, просит сделать распоряжение, дабы все донесения вышеназванного кап. Штумма, как передаваемые им самим в штаб местных войск, для отправления по принадлежности, так равно и те, которые каким-либо другим путем могли бы попасть в наши руки, вскрывать и задерживать до конца кампании, если это признано будет нужным. Государь император, по всеподданнейшему о сем докладу, высочайше повелеть соизволил сделать зависящее распоряжение к исполнению вышеизложенного».

На дне Айбугира провиант уже был на исходе… Осталось еще малость джугары, отбитой под Итебаем; ее толкли на камнях и пекли лепешки в ладонь, а толщиною в палец. За такую лепешку офицеры платили по 1 рублю. На ночь подошли к кол. Бураган, где застали киргизское кочевье; поели по-человечески, подкормили лошадей, заплатили баснословные цены и, наконец, 12-го числа, после целого месяца похода, кавказцы увидели текучую воду, обработанные поля и оседлые жилища. Высокая степень развития, на какой стоит здесь земледелие, делала еще более резким переход от мертвенной степи к живой, изобильной долине Аму-Дарьи. Тут начались и резкие переходы от дневной жары к ночному холоду. В первый раз взялись за шинели. Первый эшелон кавказцев вступил в Кунград в тот день, когда оренбургский отряд выступил из этого города по дороге в Ходжейли, т. е. 12-го числа, таким образом, кавказцы осуждены идти позади оренбуржцев в 25 верстах. В тот же день Ломакин, по вызову Веревкина, с конвоем из казаков догнал его в Огузе. Половина задачи была выполнена — отряды вошли в связь.

Поздно ночью 14 мая, сделав усиленный переход в 50 верст, чтобы догнать Веревкина, кавказцы подошли с музыкой и песнями. У оренбуржцев поднялась тревога и началась пальба. Кто говорил, будто они приняли бой турецкого барабана за выстрелы, кто уверял, что несколько офицеров прорвались сквозь оренбургскую цепь к маркитантам на чай… Войска чуть не подрались…

В Кунграде мангышлакский отряд оставил, по распоряжению Веревкина, сборную сотню из худоконных Дагестанского конно-иррегулярного полка и 2 горных орудий, в подкрепление гарнизона из одной роты и одной сотни, выделенных из оренбургского отряда. Дагестанцы должны были купить себе тут лошадей.

Со дня выступления в поход из Киндерли, т. е. с 14 апреля, и по день прибытия в Кунград, т. е. по 12 мая, кавказцы прошли около 615 верст,[61] в том числе до 160 верст безводной пустыней (от озера Каунды до колодца Сенек — 180 верст и через Айбугир 75 верст), и несмотря на необычайную жару, усиленные переходы, недостаточный отдых, люди вынесли поход молодцами.

Сами кавказцы, однако же, с завистью смотрели на сытых, хорошо и чисто одетых оренбуржцев: у них и палатки, и кровати, и походная мебель, и сытые кони, и даже экипажи… Кавказский же лагерь представлял собой спартанский табор: палатки ни одной, даже у Ломакина; кроватей ни одной ни у кого — сам Ломакин спал прямо на земле, подостлав кошомку; не только столов или стульев, но и вьюков не видать… Арб было только две: у Тер-Асатурова, да под денежным ящиком. Из Киндерли взяли по 2 рубахи — теперь они держатся только на швах, а в остальном сквозит тело… Немало офицеров щеголяют в поршнях, как и солдаты… У кителей вместо пол болтаются оборванные фестоны… На ушах, носах и скулах — пузыри, нажженные солнцем. Цвет кожи на лице и руках мало чем уступает сапогу… Но за весь поход умерло только 3 человека. В Кунградском лазарете оставлено 46 чел. больных, в том числе 6 внутренними болезнями и около 20 чел. с потертыми ногами. За весь поход до Кунграда отряд потерял до 400 верблюдов; пало лошадей 41.

Предполагая, что хивинцы, как и все азиаты, будут стараться охватывать наши фланги и напирать на обоз, Веревкин усилил прикрытие последнего на 15 мая, при движении на Ходжейли, назначив сюда 5 рот, 2 сотни и два орудия. Авангард составлен был из остальной кавалерии, т. е. из 6 сотен, с 8 ракетными станками. Главные силы шли в трех колоннах, параллельно и равняясь головами — правая из 4 рот (три апшеронских и 1 самурская), средняя из стрелковых рот ширванских и левая из 2-го оренбургского батальона. Артиллерия шла по дороге, конная впереди. Однако такой порядок нарушил сам же Веревкин, вздумавший сделать смотр кавказцам, когда оренбуржцы уже выступили. Конечно, кавказцам пришлось-таки идти сзади оренбуржцев, шагавших к тому же по открытой местности… Измученные кавказцы так и не догнали соперников до самого привала.

Пройдя 6 верст, апшеронцы, свернувшие на дорогу по берегу Аму-Дарьи, были встречены выстрелами с правого берега реки. Стреляли каракалпаки, пропустившие колонну Веревкина без выстрела. У нас ранено двое, из коих один упал в воду и унесен быстрым течением.

На половине перехода перед правым флангом отряда показалась хивинская конница, не принимавшая, однако, атак наших казаков и манившая их к камышам, куда, однако, казаки за ними идти не собирались. По группам хивинской конницы пущено было несколько ракет, подоспела конная батарея, кинула также несколько гранат с дистанции 2-х верст. Словом, все, что нужно для реляции, когда нет более серьезного неприятеля, а есть только обозначенный противник для легкого маневра… Не доходя 5 верст до Ходжейли, кавалерия наша остановилась дождаться отставшей пехоты, которая пришла такою усталою, что пришлось сделать тут привал на 1 1/2 часа. В три часа пополудни войска поднялись. Через 2 версты дорога разветвляется на две: одна по берегу Аму-Дарьи, другая в город: левее последней есть большое болото, за которым, по берегу реки, стоял хивинский лагерь, а правее тянется большой арык Суали с двумя мостами. Веревкин направил на лагерь оренбургскую сотню кн. Багратиона Имеретинского с одним ракетным станком, на город — оренбургский отряд, а кавказцам поручил идти вправо в обход, перейти через арык по мосту и, ворвавшись в город, захватить другой городской мост на пути отступления хивинцев. В черте предместий Веревкина встретила депутация, сдававшая город. Кавказцам пришлось одолеть множество арыков и вброд, и вплавь, так что они запоздали, но зато имели удовольствие взять под свою защиту множество персидских невольников, выбежавших к ним навстречу, а командир 10-й апшеронской роты штабс-капитан Хмаренко разыскал в разных тайниках до 30 человек, прикованных цепями.

Отряды соединились, прошли 1 1/2 версты за город и стали лагерем. Между тем кн. Багратион нашел хивинский лагерь брошенным: осталось несколько палаток, одна пушка и до 1000 пудов муки и джугары. Хивинцы отступили невредимо. Под Ходжейли войска отдыхали 2 дня, жители открыли базары. Ломакин закупил здесь месячную пропорцию довольствия для своего отряда; кавказцы успели поправить одежду и обувь. Лагерь, однако, был окружен даже днем пешею цепью, не пропускавшею никого в окрестные сакли, и вообще были приняты меры для охранения посевов и садов от бесцеремонного с ними обращения. В городе назначены разные должностные лица из туземцев со строгим наказом блюсти порядок и с угрозой жестокой расправы, если кто-нибудь из наших людей подвергнется нападению.

По занятии с боя города Ходжейли Ломакин воспользовался двухдневным отдыхом и закупил для своего отряда муки и рисовой крупы в количестве месячного запаса, а также и рогатый скот. Это было необходимо сделать уже потому, что заготовленный оренбургским ведомством провиант ожидался в Ургу лишь в половине июня, т. е. через месяц, а кроме сотни Ракузы-Сущевского, ни у кого никаких запасов уже не было.

Таким образом, кавказцы были обеспечены на все время экспедиции. Поэтому Ломакин счел излишним держать запасы в Ильтедже и продолжать транспортировку довольствия из Киндерли в Биш-акты и далее. Довольно было одного биш-актинского склада, да и то лишь на обратное следование отряда. С разрешения князя Меликова гарнизон Ильтедже, т. е. 12-я рота Апшеронского полка, была передвинута назад в Биш-акты, а в укреплении Ильтедже оставлен пост из 25 джигитов-киргизов для поддержания постоянных сообщений.

12-я рота имела запасов только по 21 мая, и командиру ее, поручику Гриневичу, было предписано еще 8-го числа, что если Навроцкий не пришлет ему продовольствия к 18-му числу, выступить с ротой навстречу транспорта, хотя бы до Биш-акты. Навроцкий не пришел и ничего не прислал… Довольствия осталось на три дня… Идти надо 185 верст по жаре и по колодцам, набитым оборвавшимися в них манерками, котелками, железными и кожаными ведрами с обрывками веревок… Надо пройти не более, как в четыре дня, а не то — голодная смерть… Гриневич предупредил людей, что на каждого в запасе имеется менее 4 фунтов сухарей, значит, меньше чем по фунту в день, если удастся сломать 185 верст в четыре дня, что поэтому надо спешить в Биш-акты, где всего получат в изобилии. Сказано было также, что если кто упадет, с того снимут оружие, обрежут пуговицы и оставят на дороге… На первом переходе это и было проделано над одним солдатиком из жидков, но тот стал умолять не покидать его… Посадили на запасного верблюда, и через 10 верст он оправился. На привале выдано по У фунта сухарей. 20-го числа на привале умер один солдат. 21-го на привале разделен последний пуд сухарей: слабым выбирался сухарь побольше… Выступили в 5 часов вечера и шли всю ночь. Утром увидали Камысты; оставалось верст 12 до Биш-акты. В 8 часов 22-го числа у Камысты съедены были последние крошки… Спали до 3 1/2 ч. пополудни. В 7 1/2 ч. дошли до укрепления, где стояли две роты, угостившие голодных товарищей ужином и водкой. Но Гриневич три дня выдавал людям 4 раза в день по 1/2 ф. сухарей, и когда заметил, что люди едят уже без жадности, стал выдавать обычным порядком.