Посол Урус Шайтана - Владимир Малик

Светало. Из-за низкого небосвода поднимался пасмурный осенний день. Беглецы сбили камнями с ног кандалы, отжали мокрую одежду. Звенигора надел кафтан и шаровары янычара-часового, за пояс заткнул пистолеты, которые, к сожалению, не могли стрелять, так как порох подмок, сбоку прицепил ятаган. Ятаган был такой острый, что Спыхальский побрил им Арсену голову, подровнял бороду и усы, и казак стал походить на настоящего турка. Несмотря на жгучую боль от ран на спине, которые были разъедены солью и кровоточили, Арсен не дал ни себе, ни друзьям долго отдыхать.

— Вставайте, шайтановы дети! — весело подморгнул товарищам. — Вперед! Вперед! Наше спасение — длинные ноги!

В первом же небольшом селении, примостившемся в глубокой балке между пологими склонами гор, они узнали, что попали в Болгарию.

Чтобы не вызывать подозрения у любопытных балканджиев[96] своим одеянием и видом, Роман, Спыхальский и Грива выдавали себя за невольников, а Звенигора — за янычара, который их конвоирует.

За два первых дня они прошли далеко в глубь страны. Затем круто повернули на север, где синели высокие горы Старой Планины. Звенигора вел товарищей к Вратницкому перевалу и в Чернаводу, надеясь встретить там новые отряды Младена и Златку.

Шли большей частью кружным путем, изредка спрашивая у пастухов дорогу. Пересеченная отрогами Старо-Планинского хребта, глубокими оврагами и лесами, безлюдная местность надежно скрывала их от постороннего взгляда. В села заходили только тогда, когда донимал голод, а в карманах не оставалось съестного.

Перебравшись через бурливую Луду-Камчию, вошли в густой буковый лес. Черный и мрачный, без листьев, он навевал глухую тоску. С блестящих мокрых ветвей беспрерывно падали тяжелые холодные капли. Шуршали под ногами опавшие листья.

Дорога круто поднималась вверх.

Вечерело.

Где-то впереди, за густыми зарослями, глухо шумел водопад. Усталые, голодные беглецы ускорили шаг. Надо было искать для ночлега место посуше.

Неутомимый огромный Грива осторожно раздвинул мокрые ветви кустов и замер, приложив палец к губам:

— Тс-с-с!

— Бога ради, что еще там? — спросил выбившийся из сил Спыхальский. Усы его обвисли, и на их кончиках поблескивали капли воды.

— Хижина! И в ней кто-то есть… Глядите, из трубы дым идет…

Беглецы остановились, выглянули из-за кустов.

Перед ними открылась большая, сбегающая к низу поляна, протянувшаяся вдоль обрывистого склона. Посреди поляны, прижавшись одной стеной к скале, стояла старая деревянная хижина. Дальше за нею шумел небольшой водопад.

Вокруг — ни души. Только сизый дымок, который вился из трубы, говорил, что в хижине есть кто-то живой.

Друзья переглянулись.

— Обойдем или зайдем? — спросил Звенигора.

Все промолчали. Но потом Роман сказал:

— Мы очень устали, перемерзли… Нам тяжело видеть твои муки, Арсен! Тебе нужен знахарь, который залечил бы твои раны. Мы все видим, как ты теряешь силы… Думаю, нам не повредит, если зайдем в эту хижину, погреемся, отдохнем. Нас четверо. Кто нам сможет плохое сделать?

— Я тоже так думаю. Здесь, наверно, живут пастухи или лесники. Не янычары же, чтоб им пусто было! — поддержал Романа Спыхальский. — К тому же у каждого из нас добрая дубина в руках. А у Арсена — ятаган… Кого же нам бояться, панство?

— Тогда пошли, — согласился Звенигора.

Они вышли из леса и стали медленно приближаться к хижине. Арсену показалось, что в маленьком оконце, затянутом прозрачным бараньим пузырем, мелькнула неясная тень. Кто-то их уже заметил? Но навстречу никто не вышел. Грубо сбитая из тесаных досок дверь была плотно прикрыта. Казак толкнул ее, заглянул внутрь:

— Здравствуйте, люди добрые! Есть ли здесь кто?

Ответа не было.

Звенигора открыл дверь шире, и все четверо вошли в хижину. Это была довольно большая комната, в которой, несомненно, только что были люди. На широкой лавке, у стены, лежали два кожуха. На столе стояла большая глиняная миска, доверху наполненная горячей чорбой. Возле миски — две деревянные ложки. Хлеб. В углу печь с лежанкой из дикого камня. В ней весело пылали сухие буковые дрова. От огня по суровой комнате разливался красноватый свет и приятное тепло.

— Гм, сдается, мы здесь непрошеные гости, — сказал Звенигора. — По всему видно, что хозяева заметили нас и быстро спрятались. Куда? Во всяком случае, в дверь навстречу нам они не выходили!

— Но здесь имеется еще одна дверь, проше пана, — показал Спыхальский на темную деревянную стену, что перегораживала хижину пополам. — Побей меня громом Перун, если за ней не стоит по крайней мере един из тех, кто только что собирался хлебать эту ароматную чорбу, которая так и щекочет мне ноздри своим душком, холера ясна!

С этими словами пан Мартын толкнул еле заметные в полутьме дверцы, и удивленные беглецы увидели во второй половине хижины несколько овец, что безмятежно лакомились сухим лесным сеном, и высокого старого горца.

— Здравствуй, пан хозяин! — поздоровался удивленный не меньше других Спыхальский.

— Здравствуйте, — ответил горец, входя в комнату. Затем мрачно спросил: — Кто вы такие?

Звенигора выступил вперед:

— Извини, друг, что мы вошли без спроса в твой дом. Но не спрашивай, кто мы. А если ты добрый человек, то прими нас в своей теплой хижине — позволь переночевать!

Горец пристально осмотрел янычарскую одежду Звенигоры и, нахмурив седые брови, показал рукой на лавку:

— Садитесь. Если голодны, прошу отведать моей еды.

— Спасибо, — поблагодарил Звенигора. — Только, я вижу, вас двое собиралось ужинать. Понравится ли тому, другому, что мы без его согласия съедим предназначенную ему порцию чорбы?

— Никого, кроме меня, в хижине нет, незнакомец, — ответил старик. — А вторую ложку, как велит обычай, я положил для того, кто в пути.

«Гм, хитрый старик, выкрутился, — подумал казак. — Однако меня не проведешь! Не на такого напал!.. А зачем тогда два кожуха постелены на лавке! Тоже для гостя?»

Балканджий подал еще две ложки, и изголодавшиеся беглецы с жадностью набросились на горячую похлебку. Молчаливый хозяин хижины не садился к столу. Подбросил в печку несколько сухих поленьев, принес охапку ароматного сена и, настелив его в углу возле печки, вышел из хижины.

— Не нравится мне, как он ведет себя, — тихо произнес Роман. — Отмалчивается и зыркает исподлобья, окаянный лесовик! Не лучше ли нам удрать отсюда, пока он не привел янычар?

Однако его никто не поддержал. Спыхальский после сытной горячей еды разомлел и посоловевшими глазами поглядывал на мягкую, душистую постель. Звенигора совсем расхворался. Спина покрылась жгучими язвами. Его била лихорадка. Гриве, видно, тоже не хотелось идти из теплого дома в мокрый осенний лес.