«Если», 2004 № 05 - Александр Громов

Я подсаживаю Шодмер в большой трехосный вездеход и сажусь сама. До этого все идет нормально, но стоит мне поднести палец к кнопке стартера, как я снова вижу себя за рулем другой машины. Руль в моих руках кажется теплым, вечернее солнце слепит глаза, а в тесном салоне становится душно и жарко…

Я крепко зажмуриваю глаза, стискиваю зубы и отгоняю воспоминание. Мое дыхание вырывается из ноздрей густым облаком пара. Стартер скрежещет, с трудом проворачивая холодный двигатель. Наконец мотор запускается.

— Ну что, едем? — спрашиваю я.

Шодмер кивает.

— Одну минуточку… — Она наклоняется к рюкзаку, стоящему на полу возле ее ног, достает музыкальный мобиль и с торжествующим видом вешает на поручень над дверью.

Мы движемся по старой дороге, протянувшейся от монастыря к самому подножию ледника. В лучах встающего над горизонтом солнца верхняя часть долины сверкает ослепительно-белым светом. Там, наверху, еще лежит снег, но из-под него уже торчат кое-где верхушки самых больших валунов и скал. Мутные, разбухшие от талой воды ручьи подступают опасно близко к дороге. По моим расчетам, шоссе должно вывести нас к западной границе ледяного плато. Где-то там есть перевал, от которого начинается другая дорога, ведущая вниз, в долины Гарвадд и Трайн.

Мы едем достаточно быстро, хотя шоссе изобилует ямами и выбоинами. Каждую весну талые воды подмывают грунт по краям и взламывают бетон, но он, по крайней мере, свободен от снега и льда. С ледников Гундры дует постоянный сильный ветер; он уносит с дороги снег и испаряет воду, поэтому полотно остается сухим и чистым. Я особенно радуюсь этому обстоятельству, поскольку ничто не мешает мне поддерживать максимальную скорость. Скоро в монастыре заметят, что Шодмер исчезла. Когда поднимется тревога, я должна быть как можно ближе к границам Трайна. Самолет легко настигнет меня на шоссе — настигнет и остановит. Не исключено, что это будет истребитель с военной базы в Харвандере. Разумеется, чтобы вызвать военную машину, оставшимся в монастыре дипломатам придется кое-что объяснить, но я уверена, что у них есть наготове подходящая легенда. К тому же здесь, на заполярном Юге, не бывает лишних свидетелей. Именно поэтому долина так и называется — Убежище.

Между тем Шодмер то задремывает, то просыпается, то снова начинает клевать носом. Печка жарит вовсю; мне это необходимо, но тепло усыпляет. Я пытаюсь разговаривать с Шодмер — главным образом, для того, чтобы не заснуть самой. Если я отключусь хотя бы на несколько секунд, мы скатимся в овраг, и мутный поток, несущийся по дну параллельно дороге, подхватит и унесет нас, как щепку.

Я расспрашиваю Шодмер, что она помнит о Науле.

— Ничего не помню, — отвечает она спокойно. — Ведь мои воспоминания — это именно воспоминания, не больше! Но они необходимы, чтобы мое свидетельство было свидетельством очевидца. Как бы очевидца… — уточняет Шодмер. — Но на самом деле я никогда там не была.

Необходимы… Сколько в этом слове равнодушия, холодного расчета!

— Что же ты все-таки «помнишь»?

— Я помню, как жила на Эмраэре, четвертой планете системы. Ее колонизировали сравнительно давно — примерно две тысячи лет тому назад, но даже сейчас жить там очень нелегко. Эмраэр находится слишком далеко от солнца. Это бедный, суровый, холодный мир, но он был первой планетой, до которой добрался мой народ, и поэтому мы считаем его прекрасным. И люди там прекрасные — спокойные, серьезные, добрые. Они светлокожие, не такие, как на Фанадде, и, разумеется, все — не-пары. — Она лукаво улыбается и продолжает: — Зимы на Эмраэре еще страшнее, чем здесь, поэтому все города немного похожи на монастырь. Все дома в городе или поселке строятся глухими стенами наружу, чтобы легче было укрываться от ветра и мороза, но даже это плохо помогает. Например, в научном поселке в горах, где я жила, по ночам бывало так холодно, что углекислый газ замерзал, и по утрам, когда нужно было выйти из дома, приходилось разбивать лед, намерзший за ночь на двери. А еще я помню, как ехала на мотолыже через лес. Был вечер, и я очень боялась, что не успею вернуться домой до темноты, потому что, когда солнце садится, человек очень быстро превращается в самую настоящую ледышку…

— И как ты думаешь, чьи это воспоминания на самом деле? — осторожно интересуюсь я.

— Одного мужчины, — сразу отвечает Шодмер. — Я помню, что какое-то время была мужчиной — генным инженером, участвовавшим в разработке проекта по контакту с Фанаддом. Мне кажется, это очень справедливо, что мне достались наномеры и его памяти.

Дорога тем временем начинает петлять, карабкаясь выше по склону. Вскоре мы переезжаем старый бетонный мост, что едва сдерживает напор бушующих внизу пенных, мутно-шоколадных волн, которые всего несколько минут назад были льдом ледника. Вода прибывает буквально на глазах, и я с облегчением вздыхаю. Если мост зальет, догнать нас по земле будет уже невозможно. Впрочем, я уверена, что в любом случае сумею оторваться от преследования — не случайно я выбрала для бегства самый лучший вездеход.

Я переключаю раздатку на полный привод и бросаю взгляд на топливомер. Горючего вполне достаточно, чтобы добраться до Гарвад-да. В этом небольшом населенном пункте в одноименной долине расположен ближайший к границе трайнийский полицейский участок.

— Но это была не я, — снова говорит Шодмер. — Это просто воспоминания. Меня не было до тех пор, пока я не родилась. Все, что я помню на самом деле — это Фанадд и только Фанадд. Он — моя настоящая родина.

Мы уже около перевала. На головокружительную высоту вздымаются ледяные стены Гундры. Это ослепительно красивая, юная, совершенно нетронутая страна. На присутствие человека указывает только узкая полоса шоссе. Интересно, почему наиболее обжитые, освоенные людьми ландшафты выглядят старыми, словно они уже устали от долгой жизни?

Шодмер просит ненадолго остановиться.

— Нам нельзя останавливаться, — возражаю я. — Здесь мы слишком на виду!

Но мы, разумеется, останавливаемся, выбираемся из кабины и подходим к небольшому каменистому пригорку рядом с дорогой. Перед нами открывается долина Шибны — широкая, ровная, она тянется до самого моря, над которым горит снежными шапками Гардрисаг. Его блеск так ярок, что контактные линзы Шодмер поляризуются и делаются почти черными, отчего ее лицо, выглядывающее из отороченного мехом капюшона, становится похоже на мордочку чрезвычайно любопытного, смышленого зверька. Холод стоит такой, что воздух буквально звенит.

— А где?.. — Шодмер не договаривает, но я понимаю ее и показываю назад, на темную полоску леса у самого берега. Из-за деревьев едва видны тонкие шпили монастыря.